– Налить еще? – спросила Лючия, протягивая мне графин с кофе. Я подняла ей свою чашку, даже не посмотрев на нее. Лючия недоверчиво вскинула брови, заподозрив что-то неладное, и тихонько ушла к другому столику.

– Так почему вы пошли туда, если знали, что вам это не поможет?

Первую неделю Шейла только слушала остальных, но не высказывалась сама. Руководительница группы, Памела, дала им задание посетить какое-нибудь место, которое занимало важную часть жизни их любимых. Пока вся группа обсуждала значимые для своих возлюбленных места, Шейла представила, что поехала бы на Масл Бич. Дэниелу нравилось смотреть, как другие мужчины поднимают штангу. Это его успокаивало, напоминало, что вовсе не обязательно качаться, чтобы чувствовать себя в безопасности. Шейла гадала, что бы еще придало ему силы, окажись он жив? Ей думалось, что вся эта группа похожа на собрания анонимных алкоголиков, которые она посещала с мамой, что они бы считали дни с момента смерти своих возлюбленных, чтобы лучше оценить свой прогресс. Но в этой группе не хоронили любимых. Они не подавляли мысли о близких, точно некую зависимость.

– Малькольм! – вдруг воскликнула Шейла. – Стол уже чистый! – Я обернулась и увидела Малькольма, натирающего и без того сверкающий столик позади нас. Видимо, он украдкой подслушивал наш диалог. – Мы вообще-то разговариваем. – Они посмотрели друг на друга, и, закатив глаза, парень ушел протирать другой столик, который действительно требовал уборки. – Любит он совать нос не в свое дело.

Странно, ведь мне всегда казалось, что Малькольм обычно оставлял людей в покое. Если он подслушивал наш разговор, значит, его подтолкнула либо моя заинтересованность в Шейле, либо его заинтересованность во мне. Возможно, он даже боялся, что Шейла расскажет мне что-то такое, о чем он умолчал.

– Пойдем. – Шейла встала. – Здесь слишком много ушей. И, кроме того, я бы прогулялась.

Мы вышли из «Книг Просперо». Остановившись на углу рядом с магазином, мы принялись ждать зеленого сигнала светофора. Я обернулась. Малькольм стоял у панорамного окна, наблюдая за нами.

Включился сигнал для пешеходов, и я пошла за Шейлой на другую сторону улицы. Мне хотелось узнать, продолжал ли Малькольм следить за нами. Мне хотелось думать, что следил, что он не спускал с меня глаз, пока мы не скрылись из виду.

– Подумываю купить себе столик для работы стоя, – внезапно заявила Шейла, открывая «Тойоту Приус», припаркованную рядом с кофе-баром. – Именно так писал все свои произведения Хемингуэй… не то чтобы я считала себя Хемингуэем.

Она распахнула водительскую дверь.

– Я думала, вы хотели прогуляться.

– Разве ты не знаешь, что в Лос-Анджелесе нужно проехать на машине, чтобы погулять где-нибудь?

Шейла хитро улыбнулась.

Я забралась на пассажирское сиденье, и Шейла рванула вдоль бульвара Сансет. Мы проехали закусочную, похожую на старую кофейню, когда-то находившуюся на этом же месте; церковь, повидавшую все изменения в квартале, и пустую, безлюдную часть бульвара между Силвер-Лейком и Эхо-Парком.

– Надо отдать Памеле должное, – сказала Шейла, поворачивая руль так, словно она управляла машиной в видеоигре. – Ее задания были хорошо продуманы.

В качестве следующего задания Памела попросила их сделать что-нибудь такое, что их возлюбленные всегда хотели сделать, но так и не решились. Они посещали любимые музеи своих почивших супругов, слушали их любимую музыку, читали любимые книги. И хотя боль никуда не уходила, Шейла все равно ждала этих встреч, ждала возможности поделиться Дэниелом.

Шейла свернула на Парк Авеню и припарковалась у озера. Вода в фонтанах в центре парка била вверх к небу, разрезая пополам горизонт. Желтые водные велосипеды стучали по голубой воде, стараясь не задевать цветы лотоса.

– Раньше это озеро было темнее. – Я шла за Шейлой по полянке, по зеленой траве, а на ней лежали парочки и бездомные люди. – Иначе в нем не получалось бы прятать трупы.

Мы шли по зыбкой тропинке у северного берега. Шейла сказала, что оставалась самой новенькой в группе в течение двух месяцев, и ей это нравилось. Ее словам уделяли особое внимание. Но вскоре появился новый вдовец.

Билли с тревогой вошел в душный зал, где проводились встречи. На нем была грязная майка и выцветшие джинсы. Шейла приняла бы его за бездомного, если бы не его часы. Матовый черный циферблат. Сталь. «Ролекс».

«С тех пор, как это произошло, я живу со своей сестрой и ее мужем», – объяснил Билли группе, вертя в руках дорогие часы. Присутствующие достаточно хорошо понимали, что он чувствовал, поэтому никто не спрашивал, как умер близкий и почему это произошло.

«Я начинаю их пугать. И их ребенка».

– Тебя, дорогая, – пояснила Шейла. Мне с трудом удавалось воспринимать себя ребенком из его рассказа. У меня не осталось собственных воспоминаний о том времени, так что я доверилась воспоминаниям мамы.

Теперь я могла довериться версии Шейлы.

«С чего ты решил, что пугаешь их?» – спросила Памела.

«Они перестают разговаривать, стоит мне зайти в комнату. Их дочь плачет каждый раз, когда я прохожу мимо».

«Наши близкие не всегда знают, как нам помочь, – сказала Памела. – Для начала мы сами должны помочь себе».

«Не уверен, что у меня получится».

«Нужно попытаться».

В течение нескольких недель Билли молча сидел на собраниях, сложив руки на коленях и нервно стуча ногой, пока остальные рассказывали о любимых словечках своих возлюбленных, об их самых постыдных приобретениях, признавались, какая одежда их покойных близких всегда их раздражала. Своей стратегией Памела старалась пробудить воспоминания и прекратить попытки отвлечься. «Меньше значит больше», – советовала она, напоминая Шейле преподавателей по писательскому мастерству. Во время этих сессий Билли не говорил ни слова, не предавался воспоминаниям о своем близком человеке. Шейла даже не догадывалась, кто именно умер.

– Прозвучит странно, – вздохнула Шейла, – но вся суть техники Памелы состояла том, чтобы заставить нас сосредоточиться на воспоминаниях. Мы знали обо всех подробностях личной жизни покойных, вплоть до запаха ног и случайного хрюканья, когда они смеялись, но мы никогда не обсуждали момент их смерти. И я была этому рада. Я бы втянулась в какое-то нездоровое соперничество, если бы узнала, что кто-то умер еще более болезненной смертью, чем мой Дэниел.

Никто не упоминал рак, уничтоживший тела их любимых, автокатастрофы, сердечные приступы. И все равно все разговаривали. Только Билли сидел в безмолвии. В отчуждении.

«Мне кажется, это неправильно, – прошептала одна из присутствующих остальным, пока Памела открывала дверь. – Мы каждую неделю изливаем душу, а он просто сидит».

«Мне не по себе от него, – согласился пузатый мужчина. – Не хочется говорить, когда он напротив».

Во время собрания Шейла не сводила глаз с Билли, пытаясь понять, что же в нем смущало группу. Когда их толстопузый одногруппник поднял вверх шарф оливково-зеленого цвета, который немного расходился посередине, Билли даже не взглянул на него. Мужчина сказал, что это была первая и последняя попытка его жены связать что-то. Билли даже не улыбнулся. Он все так же изучал циферблат своих наручных часов, считая минуты до окончания встречи. Шейла вдруг поняла, что именно это и пугало группу. Методика Памелы не действовала на Билли. И вряд ли могла подействовать.

Каждую неделю Шейла наблюдала за Билли. Ей было интересно, почему он продолжал приходить на собрания. Она видела, как в конце каждой встречи к зданию, украшенному лепниной, подъезжала элегантная машина, и Билли запрыгивал на пассажирское кресло как ребенок, которого забрали из школы. Конечно. Сила сестер. Страх разочаровать их.

Шейла продолжала наблюдать за Билли, чувствуя какой-то интерес к нему, под которым, как она поняла спустя несколько недель, скрывалось сексуальное желание. Это было непохоже на влечение к незнакомцу из бара или к коллеге-писателю, которому она разрешила соблазнить себя на конференции. Билли находился рядом каждую неделю в течение двух часов. Она любовалась его красивыми глазами и засматривалась на его мягкие губы. Ей придавал храбрости тот факт, что она никогда не поддастся своему желанию.

Однажды Билли пришел настолько взбудораженным, что не мог молчать.

«Он подал на меня в суд, – сказал он группе. – Ему не нужны деньги. За что он так со мной?»

– Отец Эвелин?

Я вспомнила слова Элайджи о том, что отец Эвелин судился с Билли по поводу ее недвижимости.