«Это важно», – кивнул Билли.
В какой-то момент стало слишком ветрено, чтобы оставаться снаружи, и Билли начал собираться домой. Перед тем как уйти, Билли протянул Ли конверт.
«Если она придет, пожалуйста, передай ей».
Ли не спросил, кого он имеет в виду. Билли пожал ему руку, и это рукопожатие выглядело неожиданно официально. Ли почувствовал, что они больше никогда не увидятся.
Я взяла посылку. Что-то твердое и квадратное. Еще одна книга. Где-то в глубине души я не хотела открывать ее, потому что понимала, что это заключительная часть квеста.
– Как ты узнал о его смерти? – спросила я.
– Малькольм.
Ну, конечно. Малькольм знал о Ли, точно так же как он знал обо всем, что касалось меня. Я беспокойно заерзала на стуле, мне вновь стало некомфортно в собственном теле.
– Не сердись на парня, – нахмурился Ли. – Билли поставил его в трудную ситуацию.
Мне захотелось поспорить, но затем я невольно представила Малькольма и Билли за стойкой в «Книгах Просперо» – Малькольма, ковыряющего заусенец на большом пальце, пока Билли рассказывает ему о своих посмертных планах. Об этой истории Малькольм тоже умолчал. Даже во время наших ссор он не рассказал мне о том страшном моменте, когда узнал, что его лучший друг смертельно болен.
– С книжным магазином богатой не станешь, – усмехнулся Ли, провожая меня. – Но если приведешь в порядок финансы и привлечешь народ, получишь нечто большее, чем денежное богатство. Это я тебе гарантирую.
Я обняла Ли. На секунду он замешкался, но потом обвил меня руками в ответ. Это была единственная возможность приблизиться к чувству, будто я обнимаю Билли. И Эвелин тоже.
Я дошла до пляжа, держа в правой руке конверт, и пыталась представить, каково было Ли не упоминать про то утро в Биг-Бэр, вспоминать улыбающееся лицо Эвелин, но вместо него видеть ее безжизненное тело. Я надеялась, что, выговорившись, он почувствует себя лучше. А еще с трудом представляла, что испытывал Билли в те секунды, когда возвращался из заграничных поездок, стоял у дверей «Книг Просперо» и втайне надеялся обнаружить за порогом Эвелин. Кто-нибудь другой продал бы магазин. Но Билли пожертвовал своей карьерой и лишил себя жизни вне этого места, чтобы остаться там, где работа, дом и любовь составляли единое целое. Где они олицетворяли Эвелин.
Я открыла в телефоне фотографию мамы и Эвелин из их выпускного альбома. Их лица были совсем рядом. Мама высунула язык и выпучила глаза, а Эвелин, сдержанная и спокойная, смеялась над ней. У нас с Джоани нашлись бы похожие снимки. Она всегда выглядела решительной и раскованной, а я улыбалась рядом, исполняя роль второго плана. Ли был прав. У нас с Эвелин имелось много общего в характере, что составляло такую же неотделимую часть меня, как мои кудрявые волосы, карие глаза, черты лица, из-за которых я казалась копией Билли. И копией мамы.
С пляжа был виден невзрачный дом, где располагалась квартира Ли. Стулья на балконе пустовали. Я не отрывала от них глаз, будто вот-вот увижу, как открывается дверь и Ли с Билли садятся на балконе, чтобы поговорить о счастье под сопровождение бьющихся о берег волн.
Я прошла вдоль береговой линии по холодному и плотному песку. Побережье Санта-Барбары отличалось от пляжей в Лос-Анджелесе – по волнам плыло больше яхт, песок был светлее, а вода – прозрачнее. Я представила маму в ее толстовке с эмблемой квакерской школы, в которой я работала, ее частые прогулки по пляжу Санта-Моники. Каково жить с грузом такой тайны? Думала ли она об этом каждый день, гуляя в одиночестве в сторону Малибу и вглядываясь в бесконечную даль Тихого океана? Или она спрятала этот секрет как можно глубже и научилась забывать о том, что я не ее родная дочь? А может, эта трагедия превратилась в подобие шрама, оставшегося навсегда, но уже не вызывавшего бурю эмоций? Ты не обращаешь на него внимания, но, тем не менее, он с тобой до конца жизни.
Я раскрыла ее секрет, но мне все еще была неизвестна причина ссоры, вследствие которой мой биологический отец исчез из моей жизни. Я открыла посылку, оставленную Билли.
Путешествие вернулось к самому началу. Та же обложка. Та же огромная волна. То же обреченное на погибель судно. То же предательство. Но в этот раз другой отрывок из «Бури». В книге лежал конверт, между страницами в пятом акте, на последней сцене, в которой Просперо отказывается от своих магических сил, оставляя жажду мести и прощая своего брата Антонио, хоть тот не сожалел о зле, что причинил волшебнику Просперо.
Билли выделил знаменитые слова Просперо:
«Прощение всегда отрадней мщенья».[12]
Я распечатала конверт и достала письмо.
Август, 2012
Миранда —
«Разрушены все чары, и отныне
Завишу я от слабых сил моих».[13]
Подобно Просперо, я дошел до конца моей истории, и вот стою один на сцене и прошу тебя простить меня. У тебя есть все основания возмущаться. Возможно, ты так разозлилась, что оставила это приключение, едва узнав о моей лжи. Но я не теряю надежду на то, что даже спустя столько лет достаточно хорошо знаю тебя. Что ты дойдешь до конца этого квеста, хоть он и ведет к одному только предательству.
Год назад, когда я узнал о своей болезни… Правду говорят, жизнь действительно проносится перед глазами. Только передо мной пронеслась не та жизнь, что я выбрал, а та, которую я разрушил. Я ясно видел, как мы с Эвелин выходим из роддома, она несет на руках свою новорожденную дочь, нашу дочь, Миранду, тебя. Я видел, как мы убаюкиваем тебя перед сном, сначала в маленькой колыбели, а потом в твоей кровати. Я слышал, как мы одним прыжком спускаемся с лестницы нашего дома в Биг-Бэр, навстречу пляжному деньку у озера, Эвелин просит тебя быть осторожнее и не может успокоиться, пока ты в целости и сохранности не вернешься домой. Эвелин постоянно переживала. Даже представляя нашу семейную жизнь, я не могу опустить эту ее черту. Она волновалась. Я же закрывал на это глаза. Иногда мои попытки успокоить ее были оправданны. Но однажды я ошибся. И эту ошибку уже не вернуть назад.
Я никому не рассказал о своей болезни. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, никто не подозревает, как мало времени у меня осталось. Мне не нужна жалость. Откровенно говоря, я не готов признать, что скоро умру, что моя жизнь дошла до такого, что я превратился в человека, чья злость затмила собой любовь до такой степени, что он встречает свою смерть без близких людей, даже без собственной дочери.
И я был зол. Я злился на твою маму. Я вообразил себя Просперо, жертвой сестры, предателя. Забравшей мое королевство и изгнавшей меня. Такому гневу легко поддаться, и я годами находил в нем отдушину, упрямо игнорируя то, что наделал. Это я решил оставить тебя. Не твоя мама.
Смерть Эвелин всегда будет на моей совести. Сколько бы люди ни называли это несчастным случаем, я знаю, что виноват в этом я. Я лишил свою любимую того, чего она желала больше всего. У Эвелин в детстве не было совместных семейных ужинов, праздников, посиделок с просмотром кино. Я лишил ее возможности наверстать это, когда не смог построить безопасный дом. Когда не смог уберечь ее. Я сказал себе, что и тебя не смогу уберечь, что не заслуживаю строить семью без Эвелин. На самом деле мне было страшно: страшно, когда ты напоминала мне об Эвелин, страшно, когда не замечал совершенно никакого сходства между вами. Страшно оттого, что тебе не суждено было ее увидеть. Страшно, потому что наша жизнь никогда бы не стала полной, и тогда я сказал себе, что дам тебе эту полную жизнь – ту, в которой твое рождение не сопряжено с несчастьем, в которой у тебя будет два родителя и стабильность, что мне не по силам. Я считал это благородством и храбростью.
В какой-то момент я понял, что поступил как трус, а не храбрец, когда оставил тебя, и тогда я попытался исправить свою ошибку. Но уже было поздно. Я винил во всем твою маму, но виноват был только я. Я слишком долго ждал. Я больше не мог быть твоим дядей, и поэтому ушел. Ничего благородного в этом нет, и единственное, что я могу сделать, это попросить у тебя прощения.
Твоя мама ни в чем не виновата. Она оказалась в очень запутанной ситуации из-за меня. Она относилась к тебе, как к родной дочери. Она любила тебя, как настоящая мать. Она и есть твоя мать. С моей же стороны оказалось подлостью предоставить ей такую возможность, а потом попытаться ее отнять. Может, ей не нужно было соглашаться, но я не предоставил выбора. Стоило оставить эту злость, как я сразу увидел все свои ошибки. Хоть я и простил ее, я не хотел извиняться. Я не знал, как попросить у нее прощения. Но я хочу попросить его у тебя. Я знаю, как извиниться перед тобой.