– Цыгане, стоять на месте! Не двигаться, не бежать! Предупреждаю, мы будем сразу же стрелять!
– Куда нам бежать, ваша милость? – спокойно и даже слегка раздраженно ответил дед Илья, выходя вперед и останавливаясь прямо перед большой гнедой лошадью говорившего. – Не беспокойтесь, с места не тронемся, коли вашему благородию так угодно. А что случилось, дозвольте спросить?
Мери невольно восхитилась самообладанием старика и, вытянув шею, всмотрелась в лицо начальника казаков. Это был человек лет сорока, с офицерскими погонами, в неожиданно новой фуражке, из-под козырька которой смотрели серые, воспаленные от бессонницы глаза. Он обвел тусклым, невыразительным взглядом настороженную толпу цыган. Коротко приказал:
– Слезть с телег!
Цыганки, сидящие на возах, молча попрыгали на землю, поснимали детей. Мери соскочила тоже и сразу же обернулась на Сеньку. Тот стоял возле лошадей, поглаживая морду вороного, пристально смотрел на казаков. Темное лицо его было неподвижным.
– Ваше благородие, да что же вы мне людей стращаете? – мрачно спросил дед Илья. – Вы уж объясните, в чем дело, мы и сами вам поможем, коли нужда есть. Господин офицер, может быть, не знает: цыгане в военные дела отродясь не путались, наше дело – кони да телеги, а боле ничего…
Офицер, не слушая старика, через плечо бросил казакам короткое приказание – и те, попрыгав с коней, быстро пошли к телегам. Вскоре в дорожную пыль полетели аккуратно уложенные цыганками накануне узлы, перины, подушки.
– Ай, да что же вы, бессовестные, репей вам под седло, делаете?!! – заверещала Копченка, когда ее большое зеркало в резной деревянной раме со звоном раскололось о дорожный камень. – Вещь хорошая чем вам, ироды, помешала?!. Да скажите хоть, что ищете, я своими руками отдам, чем попусту добро переводить!
– Замолчи, дура, – коротко бросил ей Мардо, и Юлька умолкла на полуслове.
В это время двое казаков подошли к Сенькиной телеге. Один из них посмотрел в запрокинутое лицо раненого, на его перевязанную грудь и бросил через плечо:
– Здесь, господин полковник.
– Все, – подумала Мери.
– Кто это, цыгане? – не повышая голоса, спросил полковник.
Растерянные люди молчали, и снова за всех ответил дед Илья.
– Известное дело кто, ваше благородие, – цыган. Наш, таборный. Второго дня под Безместным сильно стреляли, а нас как раз мимо тащиться и угораздило… Сами видите, как покалечило человека. А на что он вам-то сдался? И так помрет с часу на час…
– Не морочь мне голову, старик, – с чуть заметной усмешкой перебил его полковник. – Это красный командир, и вы его подобрали вчера после боя под хутором Безместным. Как видишь, мне все известно.
– Христос с вами, господин офицер! – сердито заметил на это дед. – Какой красный? Какой командир, когда это Гришка наш? Был бы он неподстреленный, сам бы вам подтвердил. Вон, сколько народу ни есть, все скажут. Вот и дети его стоят…
– Верно, верно, ваша милость… Наш это цыган… – послышалось нестройное гудение голосов.
Мери кивала и крестилась вместе со всеми, но страх тискал сердце холодной, липкой ладонью. «Он не поверит… – в отчаянии подумала девушка. – Ни за что не поверит, потому что знает наверняка… Кто ему сказал, кто донес?!»
– Недобудько, Арканов, тащите эту сволочь с телеги, – не повышая голоса, велел полковник. – А ты, цыган, сам подписал себе приговор. И всем прочим тоже. Согласно приказу Главнокомандующего, коммунистам и сочувствующим им – расстрел на месте.
Ошеломленная тишина – и многоголосый вопль такой силы, что вскинулись на дыбы с испуганным ржанием казачьи кони. Женщины, попадав на колени, захлебывались пронзительными криками, следом взвыли дети. Копченка и остальные четыре невестки деда Ильи, не сговариваясь, рухнули в ноги полковнику:
– Господин офицер, миленький, да за что же?! Да что же это, что же за проклятье на наши головы бедные, чем мы виноваты, что сделали?! Да что за времена настали, если цыган стрелять начали, людей неповинных убивать? Господин офицер, опомнитесь, не по-божески это, не по-людски!
Мери не отрываясь смотрела в лицо полковника, и ужас все крепче и крепче сжимал горло. Девушка видела, что этому человеку за два года войны приходилось, верно, сотни раз выслушивать подобные вопли, мольбы и проклятия, что они уже не трогают и не волнуют его и что, возможно, он их даже не слышит. Догадка Мери полностью подтвердилась, когда полковник, с досадой оттолкнув ногой вцепившуюся в его сапог Копченку, коротко велел казакам: «Выполняйте».
Казаки принялись теснить в сторону от табора мужчин. Цыгане не сопротивлялись: казалось, никто из них еще не понимал, что все происходящее – не шутка, что сейчас их просто, быстро и равнодушно убьют. Один из молодых казаков толкнул в плечо деда Илью. Тот спокойно и жестко отстранил парня. Казак, вспылив, протянул было руку, чтобы схватить старика за густую курчавую бороду… и в тот же миг полетел на землю от сильного удара: перепуганная Мери даже не успела заметить движения деда. Казак тут же вскочил, кинулся к старику – но возле Ильи уже стеной стояли его сыновья и внуки. Мери видела окаменевшее лицо Семена. Рядом с ним стоял Митька, на плечи которого была наброшена старая шинель, и Мардо торопливо шарил в ее глубоком кармане. Сенька, заметив это, чуть заметно придержал руку Митьки, затем вытер свою ладонь о штаны и шагнул в сторону. «Верно, у Мардо есть револьвер… – испуганно подумала Мери. – Но стрелять же нельзя, они ведь тогда точно убьют деда Илью… и всех других…»
– Застрелю, суки конокрадские! – дрожа от бешенства, заорал казак.
– Стреляй, – пожал плечами дед. – А руками меня не трогай, молокосос, сопли не доросли.
Но тут пришли в себя цыганки – и кинулись на казаков. Яростный вой и проклятия перекрылись мужской руганью: растерявшиеся было казаки опомнились и принялись отшвыривать женщин. Засвистели нагайки, но этим цыганок было не напугать. Они, не замечая, казалось, рвущих их кофты и кожу ремней, бросались на казаков, и первой пустила зубы в ход Копченка.
Мери понимала, что должна быть там, вместе с женщинами, должна защищать цыган, бросаться на винтовки, и она не побоялась бы этого, ведь там, рядом с другими мужчинами, стоял Сенька, но в сердце уже сидел холодный гвоздь: бесполезно… Краем глаза девушка увидела, что полковник вынимает револьвер и наклоняется над лежащим на земле раненым. И она сама не поняла, что за сила заставила ее броситься к офицеру и схватить его за запястье.
– Пошла прочь, мерзавка! – выругался тот, отбрасывая Мери так, что она упала на дорогу.
Княжна сразу вскочила. От ярости потемнело в глазах. Сковывающий ее страх вдруг исчез, провалился ледяной комок в горле. Звенящим от бешенства голосом она приказала:
– Не сметь так обращаться со мной! Как вам не стыдно, господин полковник! Что это за расправа над невинными людьми?! Вы позорите русскую армию!
Не так уж громко было это сказано – но и цыганские, и казачьи головы разом повернулись на голос Мери, и наступила тишина. Полковник опустил револьвер. Пристально, недоверчиво взглянул на стоящую перед ним молодую цыганку. Руки девушки были исцарапаны до плеч, в волосах, небрежно заплетенных в косы, запутались соломинки. Из-под подола юбки виднелись грязные ноги, с загорелого лица вызывающе смотрели черные, блестящие глаза.
– Кто ты такая? – усмехнувшись, бросил ей полковник.
– Прекратите мне тыкать! – взвилась Мери, которой от отчаяния уже море было по колено. – Я – княжна Мери Давидовна Дадешкелиани! Мой отец, генерал Давид Дадешкелиани, погиб в пятнадцатом году на австрийском направлении! Мой брат, Зураб Дадешкелиани, был убит на Урупе во время Кубанского похода! Мою мать расстреляли большевики, и я сама чудом спаслась от них! А спасли меня вот эти люди, которых вы собираетесь убить! Я ручаюсь вам, что никаких коммунистов здесь нет! Это обычные цыгане, и тот, которого вы намереваетесь застрелить, тоже цыган! Его ранило шальной пулей под Безместным, все было на моих глазах! Клянусь своей честью! Честью княжны Дадешкелиани!
Тишина над дорогой была мертвой: даже дети перестали реветь. Казаки не знали, что и думать, и с изумлением переводили глаза с побледневшего лица Мери на озадаченную физиономию полковника. Цыгане обратились в статуи. Краем глаза Мери видела, как судорожно всхлипывает, закрыв рот краем платка, старая Настя.
– Вот как? – наконец пришел в себя тот. – Что ж… м-м… княжна… Надо вам сказать, что я по долгу службы был знаком с вашим отцом.