Джемма, герцогиня Бомон, упала в кресло с выражением комичного смятения на лице.
— Дорогая, да лучших оснований для расторжения брака не придумаешь! Подумать только! — добавила она с некоторым смущением. — Может, он монах?
Исидора покачала головой.
— Признаться, у меня не было возможности увидеть это, — сказала она. — Но он сказал, что в конце концов уложит меня в постель — правда, не раньше, чем мы поженимся.
— Но вы и так женаты!
— Совершенно верно, — кивнула Исидора. — Конечно, я могу называть себя леди Дель Фино, но правда в том, что перед лицом закона я — герцогиня Козуэй. — Она опустилась в кресло напротив подруги. — Мы женаты уже более одиннадцати лет, по моим подсчетам. Но в том, что мой муж до сих пор остается девственником, нет моей вины. И если бы он долгие годы не разъезжал по всей Африке в поисках истока Голубого Нила, мы бы уже надоели друг другу до смерти.
Джемма удивленно посмотрела на нее.
— Это просто невероятно! — прошептала она. И повторила: — Не-ве-ро-ят-но!
— Последние семь лет я провела, кажется, во всех европейских дворах, отбиваясь от тамошних распутников, в ожидании его возвращения домой. И что же он сделал? Решил, что мы женаты не по-настоящему!
— Но почему же он не упал прямо в твою постель — девственник он или нет?
Исидора и сама не знала. Мужчины домогались ее с того времени, как ей исполнилось шестнадцать лет, но с тех пор она не сильно изменилась: те же черные волосы, бледная кожа, роскошный бюст. Одним словом, она весьма напоминает Венеру, но при этом она настолько очаровательна, что мужчины буквально сходят по ней с ума.
— Можно предположить, что Козуэя привлекают экзотические женщины, — продолжала Джемма. — И ты совсем не похожа на англичанку. У тебя такие красивые глаза удивительной формы, не то что наши глазки, напоминающие мелкие изюмины.
— Но я не считаю свою внешность экзотической, — сказала Исидора. — Кстати, у меня сложилось впечатление, что ему хочется иметь дело с женщиной, которая хорошо разбирается в домашних делах.
— Не думаю, что тебе следует впадать в панику, Исидора. Полагаю, ты не на шутку очаровала Козуэя, и он хочет провести церемонию бракосочетания с участием епископа, чтобы выразить глубочайшее уважение к тебе.
— Создается впечатление, что он выведен из состояния равновесия, — спокойно проговорила Исидора. — Наверное, все дело в африканском солнце. Да, мы заключили брак по доверенности, но он действителен и сегодня. Мне было всего двенадцать лет, однако я все прекрасно помню.
— Что ж, — с улыбкой сказала Джемма, — возможно, герцогу хочется устроить романтическую церемонию сейчас, когда он вернулся.
— А может, он абсолютно безумен или просто невероятно эксцентричен, — промолвила Исидора, доверяя словам все свои страхи. — Ну какой мужчина может остаться девственником, дожив до тридцати? Это отвратительно! Как я поведу его в спальню, Джемма? Обычно такие вещи делают мужчины.
— Должно быть, он исповедует некую странную религию и выполняет ее требования. Он говорил что-нибудь о церкви? — спросила Джемма. — Похоже, он — пуританин. Они становятся особенно суровыми, когда дело доходит до того, чтобы умерить собственные аппетиты, желания.
— Да я почти не общалась с ним, к тому же у нас было так мало времени, — вымолвила Исидора. — Так что если он и вступил в секту пуритан, то мне он об этом не сказал ни слова. Он приехал на домашнюю вечеринку, прихватил меня, как будто я сверток какой-нибудь, заявил, что нам следует еще раз заключить брачный союз, и бросил меня в Лондоне.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что он «бросил» тебя в Лондоне? — нахмурившись, спросила Джемма. — Где это он тебя бросил?
— В отеле «Неротс», — равнодушно ответила Исидора. — Мы провели там прошлую ночь. Но, полагаю, нет нужды добавлять, что спали мы не в одной комнате. И он сказал мне — не спросив моего мнения, разумеется, — что я должна дожидаться в отеле, когда он вернется из своего поместья.
Джемма откашлялась.
— Судя по всему, Козуэй не так осведомлен во всех делах, как того требуют английские обычаи, — сказала она. — И что ты ему ответила?
— Я была не так уж резка, как ты, должно быть, предполагаешь, — вздохнула Исидора. — Он считает, что я должна беспрекословно подчиняться ему. Знаешь, мне самой трудно в это поверить, но я действительно была готова его слушаться. Зато теперь мне на ум приходят лишь те язвительные слова, которые я должна была ему сказать.
— Ты натолкнулась на одну из невеселых сторон супружеской жизни, но очень быстро нашла подходящие случаю выражения, — вымолвила Джемма. — Мне понадобилось много недель на то, чтобы сформулировать все те колкости, которые я бы хотела обрушить на голову Бомона.
— Мне все же удалось ввернуть ему, что я уж лучше побуду у тебя, чем останусь коротать время в отеле, — заметила Исидора.
— А почему он не обсудил эту ситуацию с отелем, пока вы ехали с вечеринки в Лондон?
— Я и без того почувствовала себя униженной. К тому же Козуэй заснул, едва сел в экипаж.
— Козуэй уснул, увидев тебя впервые в жизни?! — изумилась Джемма. — Впервые в жизни встретив собственную жену?!
Исидора кивнула.
— Знаешь, Джемма, мне кажется, все дело в том, что я не оправдала его ожиданий. Должно быть, он мечтал о другой женщине.
— Думаю, тебе лучше приготовиться к самому худшему, — заявила Джемма. — Потому что мне кажется, что в основе всех этих странностей лежит неспособность к амурным отношениям. К тому же это вполне бы объяснило, почему он до сих пор девственник и к тому же устраивает такой шум из венчания.
— Но почему ты так считаешь?
— Еще одно венчание отодвигает неминуемое. Возможно, он считает, что если прежде у него чего-то и не получалось…
— Ну а кубок теплой крови поможет ему, да? — не сдержавшись, съязвила Исидора.
Она снова засмеялась, и в ее смехе радость перемешалась с отчаянием.
— Да, — кивнула Джемма. — Полагаю, именно об этом подумал бы любой мужчина.
Глава 2
Симеон Джермин, герцог Козуэй, ожидал, что его накроет волна самых разнообразных эмоций, когда его карета остановится перед Ревелс-Хаусом. В конце концов, он не видел свой отчий дом больше десяти лет. Он прибыл сюда, когда только начинали сгущаться сумерки и каждая башенка, каждый угол (а их в Ревелс-Хаусе было немало) обретали очень четкое и ясное очертание на фоне синеющего неба.
Разумеется, он собирался совладать с этими чувствами. Как последователь золотой середины, он понимал, что жить в мире — это ожидать опасности хаоса. Ревелс-Хаус погряз в хаосе. Еще ребенком ему хотелось сбежать от бесконечных ссор родителей, от яростных речей отца, от безумных претензий матери. Они отправили его учиться в Итон, а это означало, что он получил свободный доступ к огромной библиотеке, книги в которой рассказывали о странах, так непохожих на его собственную страну. И о семьях, непохожих на его семью.
Разумеется, возможно, что когда он вернется домой в сонную, безвольную английскую провинцию с Ревелс-Хаусом в центре, напоминающим круглый заварочный чайник, его охватит чувство праведной гордости.
Однако вместо гордости он попросту смотрел на приближающиеся поля, замечая их заброшенный вид. Гравий на длинной дороге давным-давно не разравнивали граблями, кучи земли, высившиеся около выбоин на дороге, сильно смахивали на крыс, вырезанных из сухой грязи. Деревья много лет никто не подстригал.
Так что вместо гордости — или радости — герцог Козуэй испытал неприятное чувство вины, которое усугубилось, когда, выбираясь из кареты, он увидел разбитое окно в восточном крыле особняка и вываливающиеся из стен кирпичи, которые было необходимо укрепить.
Хорошо, что хоть Хонейдью, семейный дворецкий, почти не изменился. На мгновение Симеону показалось, что он никогда не уезжал из дома. Трехъярусный парик Хонейдью заканчивался толстым хвостом на спине, его камзол был сшит по моде двадцатилетней давности, к тому же его украшали медные пуговицы. Лишь лицо дворецкого стало другим: много лет назад у Хонейдью было молодое лицо, а выделявшийся на нем нос казался какой-то ужасной ошибкой. Ну а теперь физиономия дворецкого стала старой и унылой. Это выражение ему вполне подходило. Обычно он весьма походил на мальчика, который неожиданно наткнулся на труп; теперь он казался мужчиной, который судил жизнь и нашел ее нелепой.