Энн Петцольд - Когда мы падаем

Я выбрала место в конце кабинета: мне хотелось затеряться на заднем плане и впитать все, что будет происходить в течение следующих полутора часов. До начала занятия оставалось почти пятнадцать минут. Я не могла придумать, чем бы себя занять, поэтому откопала на дне рюкзака альбом и карандаш. Пролистывая альбом в поисках пустой страницы, я наткнулась на портрет Чжэ Ёна, который нарисовала в Нью-Буффало.

На карандашном рисунке я изобразила Чжэ Ёна в профиль, но и этого хватило, чтобы мое сердце забилось от счастья. Я погладила картинку и перевернула лист. Не успела я придумать сюжет для новой зарисовки, как в аудиторию зашел преподаватель и попросил тишины.

Профессор Вега оказался старше, чем я представляла. По рассказам Мэтта, в моей голове сложился образ довольно молодого и энергичного преподавателя искусств. Белая борода и поредевшие волосы – я бы сказала, что профессору давно за пятьдесят. Его толстенький живот и ярко-красные подтяжки привели меня в полное замешательство.

Уперев руки в бедра, Вега замер перед доской. Он обвел взглядом аудиторию, словно поприветствовав каждого из собравшихся по отдельности, и в конце хлопнул в ладоши. От внезапного громкого звука я вздрогнула.

– Хорошо, – начал профессор. – Поздравляю с началом семестра. Мое имя Вега, и, если никто не заблудился, вы все находитесь на занятии по изобразительному искусству. – Некоторые студенты тихонько засмеялись. – Полагаю, вам не терпится взять карандаш и приняться за работу – мы непременно до этого дойдем. Но для начала обсудим организационные мелочи, чтобы вы знали, чего ждать. На первых уроках займемся теорией, затем перейдем к натюрмортам и, наконец, к портретам. В плане также обнаженная натура, на нее отведено несколько занятий, но до этого нужно еще дожить.

Профессор приблизился к столику, и я только сейчас заметила стопку бумаги, лежавшую рядом с вазой.

– Но прежде чем мы приступим, мне бы хотелось составить представление о ваших навыках. – Профессор взял стопку и протянул ее студенту в первом ряду.

– Берете лист и передаете бумагу дальше. Для начала обратимся к натюрморту. Я попрошу вас, как можно более детализированно нарисовать эту вазу с цветами и уложиться в пятьдесят пять минут. Потом повесим рисунки на доску и вместе посмотрим на них.

Пятьдесят пять минут? Слишком мало времени, чтобы целиком зарисовать вазу и каждый цветок. У меня душа ушла в пятки, стоило только представить, что остальные студенты увидят мой незаконченный рисунок.

Кто-то дотронулся до моего плеча. Девушка позади меня протянула стопку бумаги. Взяв себе один лист, остальное я передала следующему студенту.

Я нервно крутила в руке карандаш. Вазу-то нарисовать я могу, но ведь рисунки потом будут сравнивать…

Ты справишься, Элла. Конец света не наступит, если ты сделаешь ошибку. Для этого ты сюда и пришла – чтобы учиться.

Глубоко вздохнув, я опустила взгляд на лист и, удобнее перехватив карандаш, начала выводить очертания столика и вазы. Несколько минут – и произошло то, что вновь и вновь заставляло меня рисовать: я полностью погрузилась в рисование. Тонкости, детали, лепестки, игра света и тени, немного разная на каждом цветке. Натюрморт обретал форму. Одни цветы увяли и склонили бутоны, другие тянулись ввысь.

Я могла бы продолжать в том же духе весь день: высматривать все больше и больше мелочей, исправлять и перерисовывать их. Но ровно через пятьдесят пять минут профессор Вега прервал нас.

– Время вышло, – объявил он, вставая со своего места. – Пожалуйста, повесьте свои работы на доску.

Профессор поставил коробку с магнитами на столик. Студенты поднимались, один за другим. На мгновение я замешкалась, но потом последовала за остальными и с краешка прикрепила рисунок. Повесив листы, студенты столпились возле доски.

Профессор Вега указал на мой, висевший дальше всех рисунок:

– Кто автор этого наброска?

Я нерешительно подняла руку, мое сердце в это время бешено билось в груди. С критикой у меня никогда не складывалось. Я ощутила, как некоторые студенты с любопытством поглядывали на меня, пока профессор Вега придирчиво изучал мой рисунок. Я старалась не смотреть на окружающих, вероятно, только усугубив этим нервозность, но с одной студенткой мы все-таки встретились взглядом. Она стояла позади профессора, ссутулившись, и, похоже, так же нервничала, как и я. Заметив, что я смотрю на нее, девушка едва заметно улыбнулась и вновь обратила взгляд на другие работы. Такая мелочь, всего лишь маленький знак поддержки, но он ослабил натянутые, как струны, нервы, и обморок мне больше не грозил.

Профессор Вега внимательно осматривал набросок, и с каждой секундой мое сердце колотилось все сильнее. Наконец, он повернулся ко мне:

– Уверенные линии! Еще вы тонко чувствуете пластику. Рисунок выглядит полным жизни – хорошая работа, – с этими словами он перешел к следующему наброску.

Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы переварить его слова. Одобрение. Меня похвалили! Я едва сдержала широкую улыбку. Сердце все еще сильно билось, но уже не из-за паники. Все переключили внимание на следующий эскиз, и мои плечи медленно расслабились. Я почти не слушала, что профессор Вега говорил о работах других студентов – охотнее всего я бы сразу продолжила рисовать. Похвалы профессора оказалось достаточно, чтобы меня наполнили эйфория и жажда деятельности. Однако, высказав свое мнение о каждой работе, профессор закончил урок и пожелал нам хорошего дня.

Я собрала вещи и отправилась на следующую лекцию. Едва выйдя из аудитории, я достала телефон. Чжэ Ён просил написать ему после занятия, но мне просто непременно хотелось поговорить с ним, поделиться радостью. Я хотела услышать, как гордость за меня смягчит голос Чжэ Ёна. Этот его тон каждый раз пробирал меня до мурашек.

На ходу я отыскала его имя в списке звонков и нажала на кнопку вызова. Четыре гудка – и включился автоответчик. Второй, а потом третий раз я пыталась дозвониться, но, поскольку Чжэ Ён не брал трубку, переключилась на чат и начала строчить одно сообщение за другим.

Я: Только что закончилось первое занятие по искусству.

Я: Аах, это было так здорово!

Я: Насколько законно просто развернуться и остаться там навсегда?

Я: (И я не хочу идти на семинар по маркетингу, но это уже дело десятое.)

Я: Он похвалил мой рисунок! Ааааааа!

Спустя несколько минут я получила сообщение от Чжэ Ёна.

Чжэ Ён: Я ждал именно таких вестей.

Чжэ Ён: Ты даже не представляешь, как я рад.

Я: Я тоже. Не будь так много людей вокруг, которые стали бы глазеть, я бы станцевала прямо на тротуаре.

Чжэ Ён: Обязательно сними это на видео, если вдруг решишься.

Чжэ Ён: Мне пора, мы ждем начала съемок. Позже я позвоню, и ты мне все-все расскажешь. Хорошо?

Я: Удачи!

Я переключилась на чат с Эрин. В последнем сообщении она капслоком потребовала от меня написать сразу же после занятия, так что я в деталях ей все расписала. Радость, разделенная с подругой, только удвоилась. И все же весь день я с нетерпением ждала возможности поделиться всем с Чжэ Ёном.

Из глубокого сна меня вырвал звонок. Я подскочила в кровати, сердце перепуганно встрепенулось в груди. В полусне нащупав телефон, я зажмурилась, ослепленная ярким светом дисплея, и нажала «ответить».

– Алло? – спросила я еще сиплым ото сна голосом.

– Рассказывай, я хочу все-все услышать! – Чжэ Ён на мгновение запнулся. – Если ты, конечно, не слишком устала.

Я на секунду отняла телефон от уха и посмотрела на часы. 4:34.

– Ты хоть знаешь, сколько времени?

– Где-то около половины пятого, – вздохнул он. – Прости, Элла. Я весь день хотел позвонить, но меня постоянно отвлекали. Как прошло занятие? И вообще, я соскучился по твоему голосу. Поэтому я поддался внутреннему эгоисту и нажал «позвонить» раньше, чем успел оценить ситуацию.

Такое объяснение вызвало у меня слабую улыбку.

– Тебе крупно повезло. Ты мне слишком нравишься, чтобы на тебя злиться.

– Значит ли это, что ты не уснешь в ближайшие три секунды? – с надеждой поинтересовался он.