Калли, с ее ловкими руками и стремлением всем управлять и все улаживать. Он раньше не понимал, что она обладает таким романтическим сердцем, сердцем, которое меньше чем за две недели так безжалостно разбил незнакомец.
Да знал ли он вообще свою сестру?
Они ехали в молчании, прерываемом только скрипом колес и слабыми стонами, которые Калли не могла сдержать, когда экипаж подскакивал на ухабе или попадал в рытвину.
Первый экипаж давно исчез из виду, и даже пыль за ним улеглась.
Они тащились невыносимо медленно, и все же Калли чувствовала, что они просто летят по дороге, все дальше удаляясь от Рена.
Ее словно привязывала к нему и Эмберделлу невидимая нить, и с каждым поворотом колес нить становилась все тоньше. Пока не превратилась в мысль, не более постоянную, чем воспоминания.
Она мучилась от боли во всем теле, от хватки невидимых рук, сжавших сердце, грозивших пресечь дыхание…
Калли вдруг поняла, что Дейд говорит что-то вроде «рад, что теперь ты проследишь за мотовством Элли».
— Я не твоя экономка, Дейд, — ответила она без всякого выражения, словно только сейчас это осознала.
Дейд нахмурился:
— Это я знаю. Ты могла бы иметь свой дом. Теперь ты миссис Портер.
— Леди Портер, — поправила она. Неужели в ее голосе прозвучала гордость? Неужели она горда быть его отвергнутой женой, женой на расстоянии?
— Ну… — неловко пробормотал Дейд, — если верить ему…
Она бросила на него взгляд, в котором не было ни капли терпения.
— Это не сказка, которую он придумал. Я нашла документы, знаки отличия, медали, письмо с пожалованием рыцарства от самого принца-регента. Просто его терзали воспоминания. И все.
Глаза Дейда широко раскрылись.
— Значит, шрамы…
— Заработаны на службе короне.
Дейд поджал губы и кивнул.
— Война. Мне следовало понять…
— Ты не хотел понимать.
Калли выглянула в окно.
— Хотел видеть в нем скомпрометировавшего меня дикаря.
Мрачно рассмеявшись, она покачала головой.
— Думаю, давно пора понять, что я, в общем, не особенно сопротивлялась.
Дейд отвел взгляд.
— Ты моя сестра. Я несу за тебя ответственность.
— А я думала, что, как старший родственник, в нашем доме за меня несет ответственность папа.
Дейд едва не закатил глаза, но вовремя воздержался.
— Да, но…
А у Калли не было ни сил, ни желания спокойно выносить лицемерие Дейда.
— Ты совсем не интересовался им самим. Важно было направить на него пистолет. Ты ничего не знал о человеке и видел только шрамы.
— Именно так я и сказал, когда ты решила остаться с ним.
— Ты сделал из него врага, и из-за тебя и абсурдного мужского самодовольства я ранена, Атти вне себя от горя, а Рен… Рен ушел от меня навсегда.
Дейд опустил глаза:
— Я не знал, что ты во всем винишь меня.
Калли громко выдохнула, борясь с желанием плакать по все растущей пустоте в груди, там, где когда-то билось ее сердце.
— Дейд, ты мне не отец. Ты вообще никому не отец. Ты просто мужчина, немного старше меня, с кучей обязанностей и недостаточно храбрый, чтобы сбросить их на те плечи, которые должны эти обязанности нести.
Она упорно смотрела вперед, на пустую дорогу, где недавно проехал родительский экипаж.
— Зачем папе обязанности, когда он не хочет их выполнять? Зачем маме трудиться замечать смятение Атти и тщеславие Элли — «или мое отчаяние», — когда все годы этот груз несла я?
— Но ведь они не изменятся. Особенно в их возрасте, — сухо заметил Дейд.
Калли закрыла глаза и осторожно откинулась на подушки.
— Откуда нам знать, пока мы не откажемся все делать за них?
— Тем не менее, — упрямо продолжал Дейд, — хорошо, что ты возвращаешься с нами. Ты должна жить с семьей.
— Пока не умру? Неужели у меня не должно быть ничего своего? А как насчет тебя, Дейд? Или ты приговорил себя к пожизненному заключению без права на помилование? Или решил, что такова моя судьба и другой не будет?
Дейд ничего не ответил. Калли погрузилась в горестные мысли, изо всех сил пытаясь не дать воспоминаниям власти над собой. Слишком больно было думать о страсти и радости, и знать, что по крайней мере для Рена все это не было порождением любви.
Глава 38
Рен едва успел выехать на дорожку, как увидел впереди красивую маленькую, запряженную идеально подобранной парой черных пони тележку, сиявшую медью и темной зеленью.
Натянув поводья, он с омерзением глянул на кучера.
— Вы?!
Баттон ответил спокойным взглядом.
— Я ждал вас. Нам нужно кое-что обсудить.
— Я не желаю иметь ничего общего с такими, как вы, — прорычал Рен. — Вы не позволили мне жить спокойно! На вашем месте я бы поберегся.
— Тем не менее, вы многого не понимаете.
Рен боролся с желанием оторвать негодяю конечности и бросить на дороге умирать. Но Калли не хотела бы, чтобы он покалечил Баттона.
— Вы вступили в братство, когда меня там уже не было, поэтому не знаете. Когда-то я был вроде вас. Я верил. А потом меня ударили в спину те же братья, которым я поклонялся. Поэтому берегитесь, коротышка. Они могут быть безжалостны к тем, кто любит их больше всего.
Он пришпорил коня.
— Это не «Лжецы» пытались ее убить! — крикнул Баттон ему в спину.
Конечно, это вранье. Ведь это — именно то, что «Лжецы» умеют делать лучше всего. Рен снова остановился.
— Объясните! — потребовал он.
— Это не я разбил лестницу, не я запер дверь подвала, не я стрелял в ее лошадь. Я приехал сюда по просьбе дорогого друга. Остальные прибыли на бал, желая убедиться, что ты не обманут авантюристкой.
— Курт был там с самого начала, — прошипел Рен. — Я сам его видел.
— Значит, он хотел, чтобы вы его видели, — улыбнулся Баттон.
— Прежде всего на ее жизнь покушались трижды, не говоря о еще одном нападении.
Рен медленно повел коня обратно.
— Во-вторых, я ни с кем не ссорился в Эмберделле. В-третьих, самый известный наемный убийца «Лжецов» счел возможным готовить угощение к балу моей жены. И после этого вы продолжаете утверждать, что «Лжецы» не имеют с происшедшим ничего общего?
Баттон спокойно встретил взгляд Рена, определенно игнорируя способность последнего с угрожающим видом нависать над человеком.
— Тогда поверьте собственной логике.
Кто и когда выходил целым и невредимым после трех покушений членов «Клуба лжецов»?
О господи! Это же так очевидно! Какой он глупец, что не понял этого раньше! Если бы Курту действительно поручили избавиться от Калли, она бы не прожила и дня.
— Но если не «Лжецы», кто же тогда?
Баттон рассматривал его с дружелюбной жалостью:
— Кому выгодно, чтобы вы умерли в одиночестве?
Действительно, кому?
Рен похолодел и без единого слова помчался в Спрингделл, где мог получить все ответы.
Беатрис осторожно завернула серое шелковое платье в чистую рисовую бумагу и положила на хранение в лучший сундук. И на секунду позволила себе представить, каково это — иметь платье от Лементье…
Нет, не для нее изысканный стиль и изящный покрой такого платья.
Она его просто не заслужила.
Калли уехала. За завтраком Генри сообщил, что помог Лоренсу набросать на сиденье подушек для Калли и одолжил лошадей.
Калли уехала.
Навсегда.
Беатрис осторожно закрыла сундук. У нее было не слишком много дорогих вещей. Но этот чудесный, отделанный эмалью сундук когда-то принадлежал бывшей хозяйке Эмберделла, которая подарила его матери Беатрис.
Из Эмберделла исходит все достойное.
А из Спрингделла — ничего, кроме лжи и подлости.
Возможно, это были угрызения совести за испорченный бал или страх, что Лоренс поверит словам доктора и станет искать злодея среди местных жителей, но Беатрис, лежа без сна этой ночью, решила, что с нее довольно.
Впрочем, все кончено в любом случае. Калли, даже живя в Лондоне, останется госпожой Эмберделла до конца своих дней. Лоренс сам собирался управлять поместьем, по крайней мере уведомил об этом Генри сегодня утром. Хотя Лоренс просил держать эту новость при себе, не объяснив, по каким причинам.