Как ни странно, в глазах Сони загорелись озорные огоньки. Зато сердце Майи в очередной раз оборвалось.
Никто не ставил под сомненье, что она поедет с Соней, не оставит сестру одну. Да и она сама в этом не сомневалась. Но как? Как она переживет эти два месяца в окружении людей, которые, не зная ее, ее же ненавидят, или попросту презирают? Она там будет единственным анибальтом, всеобщим посмешищем. А вокруг — красивые, счастливые, молодые люди, живые, не похоронившие себя в девятнадцать лет для мира.
О пресвятой Ях, как же страшно оставлять свой кокон, подставлять душевную «плоть» ветру, когда на ней еще не зажили раны прошлых унижений…
***
В утро перед отъездом девочек, когда сундуки к лучшими платьями Сони были собраны, корзины с едой готовы к погрузке в экипаж, графиня постучала в комнату Майи.
— Дорогая, я могу зайти?
— Конечно, мамочка.
Стук в дверь вывел ее из воронки мыслей и воспоминаний, в которую она начинала погружаться, стоило лишь подумать о том, что предстоит в ближайшие месяцы.
— Ты не берешь эту шляпу? — мама указала на любимую шляпу дочери, лежащую поверх горы одежды на кровати. Это был подарок родителей, который, по их словам, необычной ей шел. Наверное, потому она его и оставляла — по приезду шляпа не будет напоминать о насмешливых замечаниях на ее счет.
— Я взяла достаточно, мой сундук, конечно, не идет ни в какое сравнение с Сониным, но, в конце концов, не зря же мы едем вдвоем, — мама присела на пуфик у трюмо рядом с дочкой.
Их лица оказались отраженными в зеркале, будто доказывая, что судьба действительно странная вещь. Майя могла стать точной копией сидящей рядом красавицы, чьи черные блестящие локоны обрамляли лицо, подчеркивая и без того яркие черты, темно-синие глаза, распахнутые навстречу миру, аккуратный смуглый носик и губы цвета спелой вишни, не требующий никаких помад, чтоб достичь того, на что модницы исстрачивают целые состояния. И Майя — бледное отражение этой красоты. Те же глаза, но далеко не так выразительны, ведь разве та прозрачность может привлечь внимание как огонь, горящий в маминых? Те же губы, но они слишком белые, слишком незаметные. Да, она однозначно фон.
— Ты, правда, хочешь поехать? — графиня понимала Майю без слов, как бы она ни старалась, скрывать свои эмоции от мамы еще не научилась.
— Ну что ты? Конечно, я хочу поехать! Как можно пропустить такое событие? Ведь там должно быть чертовски весело, постоянные пикники, прогулки, вечера, я даже, возможно, усовершенствую свои умения в карточных играх, тебе будет уже совсем не так просто разделаться со мной! — ну вот, наверное, слишком много энтузиазма, правдоподобно не получилось. Лучезарная улыбка не вызвала ответа у графини.
— Майя, просто пообещай мне две вещи, и я отпущу тебя со спокойным сердцем, не насилуй себя ради кого бы то ни было, даже ради Сони, если ты решишь вернуться — вернись, не строй бесконечные неравности «за» и «против», ты, молода, можешь делать что пожелает душа, не ища при этом оправданий. И пиши мне. Пиши каждый день. Если хочешь — не отправляй письма, если хочешь — пиши не мне, а себе, а потом жги то, что написала. Но если я все-таки получу хоть одну весточку от своей белой ласточки, буду совершенно счастлива, — графиня поцеловала дочку в щеку, и опять посмотрела в зеркало на их общее отражение.
Нет, мир видимо сошел с ума, если может считать этого ангела недостойным общения, дружбы, любви. Она достойна! Намного достойней всех тех баловней судьбы, в обществе которых ей предстоит провести ближайшее время. О Ях, ну почему матери не суждено оградить свое дитя от злого мира? Почему именно ей придется пройти через ад, и в конце, не получить ничего, кроме очередных «боевых» ран?
***
— Соня, не крути головой, я не могу так сделать тебе ровную косу, — уже больше пяти часов они тряслись в карете. Соня часто капризничала, требую у сестры и кучера чтобы ей остановили вот на этом лугу или возле этого ручейка, ведь предательница-спина начинала ныть, ноги затекли. Поездка явно затянулась.
Майе эта бесконечная ухабистая дорога и одинаковые пейзажи тоже уже порядком надоели, но девушка упорно успокаивала себя тем, что чем они дольше едут, тем позже окажутся там, куда ее совсем не тянуло.
— Майя, я устала, зря ты согласилась ехать. Правда, если бы отказалась ты, я уж как-то выпросила у мамы остаться с тобой, и сейчас мы бы не тряслись, а прогуливались бы в саду. Только мы — ты, я и твой зонтик. Кстати, почему ты не взяла зонтик? Думаешь, там не так много солнца? Не боишься обгореть? У тебя ведь такая чувствительная кожа, что же мы будем делать, если вдруг что? — она правда волновалась за сестру, а из-за своего возраста и наивности верила, что зонтик — защита от солнца, а не от чужих глаз.
— Не волнуйся, мне незачем зонтик, я не собираюсь совершать прогулки, а в доме, надеюсь, предательские лучи мне не причинят вреда. Соня, ты несносный ребенок! Развернись ко мне спиной, дай уже наконец-то заплести одну единственную косу, ты же не хочешь предстать перед женихами неряхой! — девушка сникла, но подчинилась. Упомянуть при ней предстоящих женихов — верный способ заставить хоть пару минут посидеть спокойно.
— Ох, женихи… Зачем мне эти женихи… Ладно, ну хотя бы расскажи мне кого из тех, кто там будет, ты знаешь? Многие ведь среди приглашенных твои ровесники, и даже старше. Три года тому, когда был твой дебют, многие из них тоже были представлены свету?
— Я вряд ли знаю кого-то настолько близко, чтоб рассказать действительно интересные для тебя историю, но, возможно, отвечу на некоторые твои вопросы. Кто тебя интересует?
— Дай подумать… — Соня действительно серьезно восприняла поставленную перед ней задачу, сморщила лобик, пытаясь вспомнить кто же из списка приглашенных интересует ее больше всех. — Сейчас… А, вспомнила, что ты знаешь о Малкомле Маккадамсе? Сыне графа Маккадамса? В детстве они гостили у нас, и я помню, что мальчик был не сильно общительным, но, в отличие от других, его-то я хоть видела, не важно, что почти десять лет назад.
Отвлекающий маневр сработал, Соне настолько было интересно услышать ответ, что она затихла, перестала ерзать, и Майя смогла спокойно заняться прической сестры. Волосы у нее были шикарные — мягче шелка, длинные, пышные, чуть вьющиеся, каскадом спадающие до поясницы. Эх, вот бы Майе такие! Черт с ними, с глазами, пусть голубые, если хоть волосы были бы не белыми.
— Мы были с ним знакомы… Точнее меня ему представили на первом балу, — да, это правда, Майю представили этому молодому человеку, совсем не дурному собой, высокому, возможно, недостаточно мужественному, как их папа, но, в конце концов, какой мужественности ждать от мальчика семнадцати лет? Так вот, ее представили, но кроме презрения в его глазах, девушка не увидела ничего. Хотя нет, потом, когда она вышла подышать на балкон, именно он рассказывал группе девушек, что выводить в свет «это белое недоразумение» — сущее посмешище. Да, это был он. — Я удивлена, что он до сих пор числится в холостяках.
Если для девушки нормальным было выйти замуж в шестнадцать, идеальным вариантом — в семнадцать, практически скандальным — в восемнадцать, и уже скорее немыслимым чудом после, то мужчинам в этом смысле намного проще. И в тридцать они продолжались считаться завидными женихами, и в этом не было ничего зазорного. Удивилась Майя его неженатости лишь потому, что любая семья почтила бы за честь, получить предложение сына графа, и претенденток было достаточно еще в тот, первый год, не говоря о последующих, но он оказался, видимо, крепким орешком.
— Он красив? — что же еще может интересовать шестнадцатилетнюю девчонку.
— Был хорош собой, если за три года ничего не изменилось, то да, красив.
— Умен?
— Наверное, раз не женился до сих пор, значит или очень умен, или, наоборот.
— А при чем тут женитьба и ум?
— Просто, дорогая моя, девушки, заинтересованы в замужестве чуточку больше чем ты, готовы на многие каверзы, лишь бы жених оказался в силках, а он, судя по статусу, эти силки пока что успешно избегал.
— А сестра и брат Киплинги? Не помню, кто они? Маркизы? Как это все сложно…
— Да, маркизы. Он — старший, но, по-моему, во время моего дебюта он еще был мал, значит, ему восемнадцать, она — твоя ровесница. О них я сказать, к сожалению, почти ничего не могу, но отличительная черта их семьи — они блондины.