Джоанна Линдсей - Когда правит страсть

– Я его назвала. Под этим именем он много лет жил в Англии, и я даже думала, что оно и мое тоже, пока Паппи не рассказал мне про отца.

– И ты называешь это искренностью? Фармер не лубинийская фамилия.

– Я называю это стремлением защитить человека, который был мне вместо отца. Защитить от вас. Отцепитесь от него, ведь у вас есть я.

Он долго смотрел на нее, прежде чем сказать:

– У меня есть ты, разве нет?

С этими словами он снова опустился на стул. По его лицу было невозможно определить, поверил ли он хоть одному ее слову. Обидно, что он такой упрямый и недоверчивый. Его последняя реплика заставила Алану почувствовать себя крайне неуютно.

– Борис! – позвал он неожиданно.

Слуга появился очень быстро, очевидно, он ожидал в соседней комнате и слышал каждое слово. И капитан знал это, иначе крикнул бы громче.

Алана не хотела, чтобы кто-то еще слышал ее историю. Ее разозлило, что Кристоф позволяет слуге подслушивать.

– У нас есть десерт? – спросил Кристоф Бориса, собиравшего со стола пустые тарелки.

– Сладкий или кислый? – осведомился Борис, приостановившись.

– У нас еще есть лимоны?

– Сладкий, если можно, – вмешалась Алана.

Капитан кивнул. Она подождала, пока Борис покинет комнату, прежде чем спросить:

– Вы ему доверяете?

– Борису? Его родители, как и он сам, появились на свет в моем родовом поместье. Мы выросли вместе. Несмотря на разницу в социальном положении, он мой друг.

– Тогда почему же вы ударили его сегодня?

– Он не глуп. И сделал ошибку из добрых побуждений, но это наполнило его чувством вины. Не ударь его я, он бы сам наткнулся на мой кулак. Доверяю ли я ему? Я без колебаний доверю ему свою жизнь.

Все это было правильно и хорошо для него, но не для нее.

– Пожалуйста, предупредите меня в следующий раз, когда на допросе будет присутствовать кто-то посторонний. То, что я говорю, предназначено только для ваших ушей. И для ушей моего отца.

– Ты здесь для того, чтобы во всем признаться, а не для того, чтобы хранить свои тайны.

– Нет. Я здесь для того, чтобы открыться отцу и предотвратить войну, не  обнаруживая своего присутствия раньше времени, – сердито возразила она. – Пока я не окажусь под защитой короля, чем больше людей знает о моем существовании, тем большему риску я подвергаюсь. Вы отдаете себе отчет, что огласка крайне опасна для меня?

– Я отдаю себе отчет, что все сказанное тобой не выйдет из этих стен.

– Почему вы не можете попросить моего отца просто прийти и посмотреть на меня? Верните меня в камеру, беззащитную, лишенную всякой возможности прикоснуться к нему, но приведите его повидаться со мной!

– Ты явилась в эту страну, полагая, что здесь живут одни дураки? – рявкнул он.

У Аланы перехватило дыхание. Она опять его рассердила! Но чем? На ее глазах выступили слезы. О боже, она никогда не простит себе, если позволит ему сломать себя эмоционально только потому, что он кажется таким грозным, когда смотрит на нее так.

– Отвечай! – рявкнул он.

– Не стану, если вы собрались кричать на меня!

Она вскочила, готовясь бежать, если он двинется в ее сторону. Но он не встал. Она своим упрямством заставила его замешкаться. Он откинулся на спинку стула и долго изучал ее лицо. Наконец вздохнул и заговорил:

– Вопреки здравому смыслу скажу тебе простую вещь. Пока ты здесь, ты защищена – даже от меня. Хотя, конечно, не стоит меня сердить.

Она испытала такое облегчение, что почти упала на стул. Пожалуй, не стоило ему говорить ей это. Она могла справиться с любыми эмоциями, кроме одной, той самой, непривычной, которую он вызвал в ней. Если бы она не боялась его, ей не пришлось бы постоянно держаться настороже, и тогда она могла бы говорить более свободно. Именно это она сделала сейчас.

– Я приехала в эту страну, считая ее варварской, чуть ли не средневековой. Сегодня вы трижды подтвердили мое мнение, – пожаловалась она.

– Только трижды? Я мог бы постараться лучше.

Он шутит? Нет, пожалуй, нет.

Алана вскинула подбородок.

– Если хотите слышать правду, так не обижайтесь, когда вам ее говорят. Не я назвала вас глупыми, а вы сами. И почему вы, вообще, это заявили?

– Ты прибегла к женским уловкам, умоляя привести короля и играя на моих чувствах, зная, что я желаю тебя. Неужели ты думаешь, что я отношусь к своей работе настолько легкомысленно, что способен пренебречь долгом ради хорошенькой мордашки?

Алана отметила это про себя. Выходит, он все еще хочет ее, даже притом что нелестного мнения о ней? На смену этой мысли пришла другая. Не только одним страхом он расшатывал ее самообладание.

– Я не делала ничего подобного, – возразила она. – Неужели король так занят, что не может потратить несколько секунд, чтобы посмотреть на меня? Что, если он меня узнает? Что, если в нем заговорит инстинкт? Я всего лишь взывала к вашему благоразумию.

– Не вижу ничего благоразумного в том, чтобы оставить тебя в одной комнате с его величеством – в данный момент.

– Прошу запомнить: я бы никогда не стала прибегать к коварству. Но, понимая ваши подозрения, я готова согласиться с вами. – Алана вздохнула. – Должно быть, я слишком устала, раз снова затронула эту тему. Если десерт не предвидится, то, может, вы будете столь любезны показать мне комнату, с тем чтобы перенести дискуссию на завтра?

– Еще совсем рано, – сказал он.

– Я сегодня очень устала, и мои силы на исходе. Может быть, вы не этого добивались, но тем не менее это так.

– Неужели ты полагаешь, что я не воспользуюсь случаем допросить тебя, пока ты изнемогаешь от усталости?

Алана вскинула брови:

– Так значит, этот допрос будет продолжаться всю ночь? Что ж, отлично, но лишь до тех пор, пока я не усну прямо на стуле. Потом будите меня, сколько хотите, но я все равно ничего больше не скажу.

Вместо того чтобы отреагировать на ее предупреждение, он окликнул:

– Борис, где ты там застрял?

Прошло не менее полминуты, прежде чем в комнату ворвался слуга с двумя чашами, наполненными чем-то кремообразным.

– Прошу прощения, милорд. Франц никак не мог решить, что подать. Думаю… – Тут Борис перешел на шепот: – Он хотел произвести впечатление на вашу прелестную гостью.

– Она не гостья. Предупреди его, чтобы впредь не валял дурака. – Кристоф взмахом отослал слугу.

У Аланы сложилось впечатление, что капитан адресовал эти слова не столько повару, сколько самому себе. Но, кажется, он был готов дать ей возможность спокойно съесть десерт. Пахло ванилью и чем-то ароматным, но чем именно, Алане определить не удалось.

– Это анис, он растет на юго-востоке, – пояснил Кристоф, словно прочитав ее мысли.

Алана благодарно кивнула.

– В Лондоне очень много пряностей, просто я никогда не бываю на кухне достаточно долго, чтобы запомнить названия. Но не думаю, что анис добавляют в наши блюда.

Прежде чем отодвинуть чашу, она не устояла перед искушением провести внутри пальцем, чтобы собрать последние капли. Сунув палец в рот, она застыла, увидев, как изумленно наблюдает за ней капитан. Алана поспешно схватила маленькое влажное полотенце, оставленное на столе Борисом, и вытерла остатки крема.

– Прошу прощения за нарушение приличий. Я обожаю сладкое, – пояснила она. – Только не обвиняйте меня еще и в этом преступлении!

– Я и не собирался. Я делал то же самое, когда был ребенком. Теперь же я просто прошу добавки. Хочешь еще?

– Нет, ужин был очень сытным. Но спасибо за предложение.

Он кивнул и даже улыбнулся. Опять стал чересчур любезным. Чтобы ошеломить ее внезапной вспышкой гнева? Для разнообразия она бы предпочла, чтобы он ответил на некоторые ее вопросы.

– Скажите, сколько всего покушений было на моего отца? – спросила она. – Не является ли этот мятеж продолжением заговора по моему устранению? Не занимаются ли этим одни и те же люди?

– Ты была права, – буркнул он. – Сейчас довольно поздно и мне пора на дежурство, так что больше никаких вопросов, договорились?

Алана возмущенно уставилась на него. Вот, значит, как? Очень хитро с его стороны оставить ее с носом! Но, скорее всего, он бы ей все равно не ответил, решила она. В этой комнате право задавать вопросы было только у одного человека. Если она об этом и забыла, то он помнил.

И уходить он не спешил.