«Ну, как знаешь. Выбирай: или пирог или Мартин».
Мурка, всем своим видом показывая, что разговор закончен, спрыгнула с подоконника и удалилась в комнату.
«Вот, засранка», – крикнула ей вслед Валентина.
Мартин – это маленькая собачонка редкой породы аффенпинчер. Не собака, а сплошное недоразумение: непонятная, клочкастая, жесткая шерсть торчит во все стороны; такая же косматая растительность на «обезьяньей» мордочке, громкий лай и заряд энергии как у метеора. Черте что, а не собака. Зачем Лешке понадобилось это «чудо» в их двухкомнатной квартире, в которой кроме их с женой еще и трое детей для Валентины оставалось загадкой. Как объяснила Татьяна (Лешкина жена) такие как Мартин стоят не меньше 60 тысяч, а ей подруга всего за 30! продала. Валя только руками развела: «Тогда понятно, надо брать».
Мартин появился у детей прошлой весной, после Мурки. Когда дети привезли его в первый раз и выпустили в коридоре, он с громким лаем начал носиться из комнаты в комнату, исследуя новое пространство. Мурка с гордым видом спрыгнула с подоконника и, наклонившись к миске с водой, демонстративно не замечая нового питомца, стала пить воду. Мартин в это время примчался на кухню. Увидев, что Мурка игнорирует его, он подбежал к ней и укусил за торчащую вверх пятую точку. Мурка, не ожидая такого конфуза, в какие-то доли секунды очутилась на спине Мартина и своими острыми коготочками впилась в его обезьянью мордочку. Мартин взвыл от боли и прямо с сидящей на нем как наездницей Муркой, убежал в туалет, из которого начали доноситься дикие вопли.
С тех пор Мурка невзлюбила Мартина, она не могла простить нанесенной ей обиды. Пока хозяева Мартина находились в комнате, она старательно изображала из себя «хорошую девочку», но стоило им ослабить свое внимание, как кошка быстро показывала наглецу, где его место. Она загоняла его в туалет, сама ложилась около двери и не выпускала оттуда клочкастого.
К приезду детей у Валентины на столе стояла горячая румяная выпечка, а в самом центре на красивом подносе – Валина гордость: сладкий пирог. Женщина от души полюбовалась получившейся красотой, накрыла ее новым полотенцем и, довольная собой, выглянула в окно. С трассы свернула белая пассажирская газель.
«Едут», – сказала она Мурке, и, накинув старую куртку, выбежала во двор. Подъехав к воротам, газель остановилась. Первыми из открытой двери выбежали старшие внуки. Они наперебой кричали:
«Бабушка, привет», «А в нас сейчас чуть машина не врезалась», «А у меня на этой неделе шесть пятерок, представляешь», «Баб, а на горку пойдем?», «А мы с папой петарды привезли, взрывать будем. Папа в городе не разрешает, а здесь, говорит, можно»….Дети пытались сразу выпалить все свои новости.
За детьми появились и взрослые. Лешка с Петькой и их жены: Татьяна и Ольга. Татьяна шла с Мартином на руках. Валентина всегда сильно скучала по своим внукам, с большой любовью относилась к сыновьям, а вот со снохами у нее отношения никак не складывались. Хотя, женщина искренне пыталась. Татьяна – старшая сноха была еще той язвой. Постоянно всем недовольная, с вечным выражением брезгливости на лице, на каждое слово Валентины отвечала возражением. Ольга была попроще, не такая поперечная и к Вале относилась достаточно ровно, но у нее была своя мама, которую она очень любила и не могла без нее жить. Поэтому Петька с детьми приезжали редко и практически все время проводили у Ольгиных родителей.
«Заходите, заходите быстрее в дом, сейчас чай пить будем. У меня все готово», – суетливо говорила Валя, при этом, не забывая обнять и погладить внуков: кого по голове, а кого по плечу.
После того как шумная толпа ввалилась в небольшой коридор, в доме стало тесно.
«Раздевайтесь, не толпитесь, дети, давайте быстрей, снимайте куртки и бегом в ванную – руки мыть. Там в кухне пироги горячие!»
«Опять пироги!», – раздался недовольный голос Татьяны, – «Вы бы, Валентина Петровна хоть что-нибудь новенькое придумали. Много мучного вредно. Вон у Лешки уже живот висит, хотите, чтобы еще и задница, как у бабки Зины выросла?»
Данное высказывание больно резануло Валю по сердцу, но она сдержалась, промолчала. Приглашая детей в кухню, она продолжала:
«Смотрите, какую вкуснятину я вам сегодня испекла. А красотища-то какая!»
«Ух, ты-ы-ы», «Здорово-о-о», «Вот это да-а-а», – слало доноситься со всех сторон.
«Бабуль, мне, чур, вон с тем цветочком отрежь»
«И мне», «И мне», «И мне»…
«Это чего вы тут просите?» Татьяна вошла на кухню. «Валентина Петровна! Вы, что, издеваетесь что ли», – голос снохи перешел на визг, – «Вы же знаете, что у Славки диатез, ему сладкое нельзя! Отдай мне сейчас же! Кому сказала?»
Младший внук быстро спрыгнул со стула и, что есть силы, помчался в комнату, запихивая на ходу сладкий пирог в рот.
Татьяна догнала его, выхватила остатки пирога и достаточно сильно нашлепала по заднице. Славка зашелся в громком реве.
Крикнув: «Не ори, а то еще получишь», – Татьяна подбежала к мусорному ведру и швырнула туда обкусанный пирог. Затем, обращаясь к Валентине, громко сказала: «Довольны? Радуйтесь! Добились своего!»
Валентина медленно вышла из кухни. Уходя, она услышала, как Лешка виновато проговорил:
«Тань, ты чего? Успокойся. Она же старалась».
«Сколько можно говорить одно и тоже! Достала совсем! Пока ребенка нам не угробит – не успокоится!»
Валя вошла в комнату, Славка валялся на полу и громко плакал. У Валентины тоже слезы ручьем текли из глаз. Она подошла к мальчонке, подняла его с пола, крепко прижала к себе и сказала:
«Славка, миленький, не плачь! Бог с ним, с пирогом-то. Я тебе другой дам с картошкой. Ты же с картошкой тоже любишь. А, может, я тебе лучше в следующий раз машинку куплю на колесиках. Хочешь? Наплевать на все эти пироги. Ты же мужик, тебе они ни к чему. Тебе машинку красную или синюю купить?», – приговаривала Валентина, вытирая слезы с лица ребенка.
«Зей-о-ную», – уже улыбаясь, сказал Славка.
«Хорошо, зеленую куплю. Обязательно. Вот приедешь в следующий раз, мы с тобой автомобильные гонки устроим. У кого машина быстрей ездит. Влада судьей возьмем. Хорошо?»
«Хо-о-со», – весело сказал Славка и, спустившись с рук, побежал к шифоньеру, где стоял ящик с игрушками.
«Ты не понимаешь, что ли? Она мне это на зло делает. Каждый раз пироги свои дурацкие печет, знает, что я их не ем, и специально печет. Ладно, с картошкой, так теперь еще и с вареньем начала. Сколько можно терпеть это издевательство?»
Лешка что-то неразборчиво пробубнил в ответ.
«И нечего ее защищать! Сам закабанел, хочешь, чтобы и у детей нарушение обмена веществ было?»
Дверь приоткрылась, и Влад тихонько пробрался в комнату. Со старшим внуком у Валентины были особые отношения. Не просто отношения бабушки и внука, а настоящая дружба: с секретами, тайнами и откровениями.
«Баб, не расстраивайся. Она со вчерашнего дня бешеная. Ее подруге Ирке муж шубу норковую купил. Ирка вчера хвастаться приходила. После ее ухода мама весь вечер с папой ругалась. Говорила, что у него зарплата три копейки, и он не может семью обеспечивать. А сегодня в машине пока мы сюда ехали все тете Оле жаловалась, что у Ирки ни кожи, ни рожи, а мужик нормальный, обеспечивает. У нее же не мужик, а сплошное недоразумение».
«А тетя Оля что?», – спросила Валентина, вытирая слезы.
«Тетя Оля сказала, что нечего на всяких подруг внимание обращать».
«Правильно сказала. Мало ли у кого чего. На себя смотреть надо».
«Да. Только мамка разозлилась, сказала, что тебе хорошо, тебе родители помогают. И детей одевают и тебя. А ей никто не помогает».
«Как же никто? Я постоянно денег вам даю. Все лето каждый выходной за ягодами хожу: сначала за земляникой, потом за черникой. Труд-то какой!», – удивилась Валя.
«Она еще говорит, что дядя Дима тебе целых сто пятьдесят тысяч дал, а ты даже не поделилась, все себе заграбастала. Теперь живешь как буржуйка с газом, хотя все в деревне печку топят».
«Вот так здорово живешь! Так мне дядя Дима на газ деньги-то и дал. И не мне даже. Это и его дом. Точнее, он всех троих: дяди Димы, папы твоего и дяди Пети. Вот дядя Дима с Севера, может, вернется и жить здесь будет. Так что это он не мне деньги дал, а себе, вернее всем нам».
«Я понимаю, баб. А мама этого и боится».
«Чего боится?», – не поняла Валентина.
«Что дядя Дима вернется. Так, когда ты умрешь, дом можно продать, а деньги поделить. А если он вернется, то дом не продашь. Будет он тут жить».