Анабел была единственным пассажиром, сошедшим в унылом Джастисе, и она прекрасно понимала желание других поскорее продолжить путь. На улице она не увидела ни души, если не считать седого торговца на старой сломанной ло-возке, разговаривающего с самим собой. Ветер гнал по дороге коричневое кружево перекати-поля, на розовом небе сияло уже наполовину скрывшееся солнце, воздух был горячим, пыльным, пропахшим прогнившим деревом и лошадиным навозом.
Но, несмотря на жуткий вид Джастиса и несколько тяжелых дней пути, Анабел охватило радостное предчувствие. Ведь здесь недалеко был Брет. Отсюда он отправил письмо отцу. И слава Богу, иначе Анабел не знала бы, с чего начать.
Изучив документы, она была готова начать поиски. В отчете Эверета Стивенсона упоминалось, что, по предположению Росса Маккаллума, его сын был в опасности. Ходили слухи, что Брета разыскивает головорез по имени Ред Коб, чтобы убить его. В Канзас-Сити уже знали, что молодой, сильный и опасный бандит с Дикого Запада идет по следу Брета Маккаллума, но не знали почему.
Анабел охватил страх. Чем мог Брет досадить этому головорезу? По ее мнению, Брет Маккаллум был вполне миролюбивым. В документах она не нашла ответа на этот вопрос, так что ей оставалось только ломать голову и беспокоиться. Путешествуя по стране сначала на поезде, затем на повозке, Анабел наводила справки о Реде Кобе и интересовалась, не является ли он причиной побега Брета из дома. Анабел вспомнила, что за месяц до ее приезда к тете Герти сбежал из дома старший брат Брета. Ему было тогда семнадцать лет. Девушка никогда не видела его; в доме не держали фотографии беглеца. Росс Маккаллум не разрешал произносить имени своего старшего сына, но Брет иногда заводил разговор о своем брате, когда они с Анабел играли. Он очень хотел, чтобы брат вернулся..
Теперь сбежал и Брет. Конечно, многие считали, что он не выдержал тирании старшего Маккаллума, так же как и старший сын. Но Анабел по-прежнему терялась в догадках о причине побега, ведь она знала, что в отличие от людей, работавших на Росса Маккаллума или его партнеров, Брет никогда не боялся отца. Их отношения были дружескими, несмотря на некоторую формальность. Брет обладал уступчивым и понимающим характером и вряд ли мог восстать против отца, как сделал брат. Анабел ни разу не слышала от Брета плохого слова в адрес человека, с твердостью Зевса управлявшего империей Маккаллумов. Что же заставило Брета уйти, не предупредив, не оставив даже письма?
Между отцом и сыном произошла ссора. На это Росс Маккаллум намекал Стивенсону во время их разговора.
В дороге Анабел могла думать лишь об опасности, угрожавшей Брету. Боясь, что Ред Коб найдет Брета раньше, чем она, Анабел ворочалась по ночам в поезде, не в силах сомкнуть глаз. Пересев в повозку, она долгими изнурительными часами всматривалась вдаль, мечтая о том, как встретится с Брегом.
Важная деталь упоминалась в конце отчета мистера Стивенсона – и это было другим поводом для беспокойства. Но не успела Анабел погрузиться в тревожные мысли, как ее окликнул кучер, сидевший на козлах.
– Вам лучше остановиться в гостинице «Медный слиток», за рынком. – И он сплюнул в дорожную пыль. – Другие гостиницы не подойдут для леди. Вы уверены, что хотите сойти здесь, а не в Уинслоу вместе с остальными? Джастис – дрянной городишко.
– Спасибо, со мной все будет в порядке, мистер Перкинс. Мне очень нравится Джастис, – пробормотала Анабел и замолчала, увидев, как из окна салуна вывалились и покатились по дороге два дерущихся ковбоя. – У меня здесь дела. – Анабел пожала изящными плечиками и попыталась улыбнуться. – Поэтому мне надо быть именно в Джастисе.
Кучер уважительно приподнял шляпу. Его, возможно, и волновало, какие у очаровательной, говорящей без фонетических ошибок леди в приличном сером дорожном костюме, подходящей по цвету шляпке могли быть дела в этом бесцветном городишке, но он промолчал и, покачав головой, снова забрался на повозку. Кучер уже давно оставил попытки понять жителей востока и женщин вообще.
Стояла полуденная жара. Анабел шла к гостинице; она задыхалась в тяжелом костюме, щеки зудели от пыли. Как прекрасно было бы опуститься сейчас в теплую, пахнущую лавандой ванну, вымыть голову ароматным шампунем. Может быть, в гостинице она расспросит о Брете, примет ванну, поест и немного поспит?
Поднимаясь по ступеням гостиницы, Анабел вдруг поняла, как устала. К счастью, из багажа у нее был только саквояж, а небольшой пистолет, купленный в Денвере, лежал в дамской сумочке.
Но сама Анабел считала, что самое ценное для нее – портрет Брета, который мистер Маккаллум отдал мистеру Стивенсону, и сведения о Брете, которые она в дороге выучила почти наизусть. В саквояже также лежало маленькое янтарное ожерелье, принадлежавшее матери Анабел, серьги и старый дневник тети Герти. Племянница никогда не читала его, но бережно хранила вместе с кружевным носовым платком. Это все, что осталось у нее от доброй Герти, умершей три года назад. Она заменила Анабел семью, когда девочке было девять лет, и ночью в пансионе Анабел иногда плакала, вспоминая свою тетушку. Анабел могла поклясться, что в завываниях ветра за оконными ставнями она слышала голос Герти О'Фленери, напевающей старые ирландские баллады, которые любила племянница.
Но, входя в холл гостиницы «Медный слиток», Анабел думала не о прошлом счастливом детстве на Кленовой улице, ее заботило только будущее. Надо найти Брета и помочь ему выбраться из беды. Негромкий звон дверного колокольчика заставил посмотреть в ее сторону широкоплечего темноволосого человека. Его взгляд смутил Анабел, и она замерла на месте.
В движениях незнакомца была быстрота и настороженность. Так ведут себя люди с молниеносной реакцией, всегда готовые встретиться лицом к лицу с опасностью. Посетитель был одет во все черное, если не считать светло-голубого платка, обмотанного вокруг шеи. На нем были обтягивающие черные брюки, блестящие черные ботинки и черная шелковая рубашка, черный стетсон[1], а на поясе висели два длинных черных пистолета. «Даже глаза у него того же цвета, что и одежда», – почему-то вздохнув, заметила про себя Анабел. Она никогда не встречала такого наглого взгляда и, смутившись, разжала пальцы. Большой саквояж с грохотом упал на пол.
Жгучий брюнет, удостоверившись, что вошедший посетитель всего лишь безобидная женщина, отвернулся и продолжил разговор со служащим. Тот листал регистрационный журнал.
– Вот. Он провел здесь три ночи. Приятный молодой человек. – Голос клерка немного дрожал. – По крайней мере, мне он показался таким... с уверенностью нельзя сказать, но...
– У него были друзья в городе? С кем он общался?
– Общался, сэр?
Посетитель с размаху стукнул по конторке кулаком.
– Он приводил в номер каких-нибудь девиц? – переспросил брюнет обманчиво мягким голосом. Было видно, что он вот-вот взорвется от нетерпения. – Может быть, он играл с кем-нибудь из местных в карты? Вы видели, как он разговаривал с кем-нибудь?
Клерк нервно облизнул губы. Анабел показалось, он был до смерти напуган. Сгорая от любопытства, девушка подошла поближе.
– Ну? – хрипло потребовал ответа посетитель. Служащий откашлялся:
– Нет, сэр, я ни разу не видел его ни с кем. Я не припомню, – пробормотал клерк. И тут его лицо просветлело: – Ах да, был тут один парень. Кузнец. Уилл Чэтмен. Он оплатил обед Уилла. Они сидели вместе вон там, сэр. Конюшня находится в конце главной улицы, если вы...
Но брюнет уже отвернулся и, буркнув «спасибо», ринулся к дверям и... налетел на Анабел. От сильного удара та чуть не упала. Но тут опять включилась быстрая реакция незнакомца. Он молниеносно протянул руки и подхватил девушку.
– Откуда, черт возьми, вы взялись? – раз-драженнб воскликнул он.
Застигнутая врасплох и смущенная силой огромных и крепких рук, Анабел не нашла ничего лучшего, как сказать: «Из Сент-Луиса», – и тут же спохватилась.
Но было уже поздно. Она покраснела и добавила:
– Из городка, где джентльмены ведут себя прилично и не толкают незнакомых дам.
Но на темноволосого гиганта ее реплика не произвела никакого впечатления. У него хватило наглости усмехнуться, да так, что Анабел сразу стало не по себе.
– А знакомых дам они толкают? – произнес он, еще крепче сжимая ее руку.
Анабел открыла рот, чтобы дать ему подобающий ответ, но не смогла произнести ни слова. На нее в упор смотрел самый бесцеремонный из мужчин, сильный, как Геркулес, и грубый, как медведь.