— Я не могу здесь оставаться, сладость моя, но знай, что я рядом с тобой, — голос Адама дрогнул. — Джудит говорит, что все идет нормально, верно?
— Да, они так говорят, но мне от этого не легче.
Она потерлась лицом о накидку мужа и почувствовала, что его одежда сырая и холодная.
— Идет снег?
— Мокрый.
— Как прошли свадебные торжества?
— Обычная свадьба. У меня голова раскалывается от вина, а Ренарда разукрасили такими редкостными укусами, что лучше его матери их не видеть!
Хельвен не выдержала и рассмеялась сквозь слезы, затем обняла мужа. Даже боль немного отпустила.
— О Адам, что бы я сейчас… — Она умолкла и дико завопила, прижимаясь к мужу от невыносимой боли. Волна схваток жестоко и мгновенно скрутила все тело. Адам прикусил губу и стоял совершенно беспомощный и бесполезный, поддерживая вцепившуюся в него жену.
— Теперь пойдет чаще и сильнее. — Агата повернулась к Джудит. Повитуху ничуть не убедили просьбы графини проявить снисходительность к Адаму.
— Я думаю, — прошептал Адам ей в ухо, — что всякий мужчина, возражающий против уксусных тампонов, должен некоторое время провести в родильной комнате.
— Этого мало, — трясущимися губами пробовала пошутить Хельвен, — надо его еще заставить самого походить беременным!
— Я бы согласился побывать на твоем месте, если бы мог.
— И я бы не возражала… О-о!
— Хельвен!
Повитуха решила, что далее терпеть такое кощунство не может и бросилась вперед, вклинившись между супругами и заняв место Адама.
— Милорд, уходи отсюда! — гневно заявила Агата, все ласковые нотки исчезли напрочь. — Тебе здесь нечего делать, только путаешься под ногами! Иди, иди, мы будем сообщать о ее состоянии так часто, как ты захочешь.
Джудит, уловившая признаки гнева на лице Адама, взяла его за руку и настойчиво подвела к двери.
— Адам, будь так любезен! — просительно сказала графиня. — Ты уже и так зашел далеко за все рамки приличия.
— Адам, со мной все будет нормально, — прошептала Хельвен едва слышно.
— Ты уверена? — Адам повернулся, почти вырываясь из рук тянувшей его к выходу Джудит.
Хельвен кивнула и плотно стиснула зубы, пытаясь отогнать новую волну боли, которая набирала силу, словно прилив. Но это было невозможно, и она стала снова растворяться в судорогах безжалостной боли. Повитуха ласково пришептывала, удерживая метания молодой женщины и массируя ей спину.
— Ну, ну, моя девочка, давай-ка снова походим, дойдем до этого кувшина, вот так, умница.
Джудит силой вытащила Адама из комнаты.
— Ты весь позеленел, — заметила она в своей привычной колкой манере, — а мне сейчас меньше всего хотелось бы ухаживать за больным или теряющим сознание взрослым мужчиной.
— Джудит, все будет нормально? Ты ведь не говоришь это, только чтобы успокоить меня?
— Нет, я не просто так все это говорю. Хельвен — вполне здоровая кобылка, схватки нормальные и сильные, как и должно быть. А теперь, убирайся с глаз моих. Найди себе какое-нибудь занятие. Обещаю, что тебе первому сообщим любые новости!
— Милорд, у вас сын, — бабка Агата вложила в руки Адаму пищащий сверток в одеяле. Лицо повитухи было слегка суровым, она до сих пор не могла простить его за вторжение на запретную территорию.
Адам глянул на сердитое красное личико младенца. Крошечный кулачок выбрался из-под одеяльца и возмущенно размахивал прямо перед носом оторопевшего мужчины.
— Здоровый крикун будет, сомнений нет, — добавила повитуха удовлетворенно, когда подкравшийся сзади Ренард заглянул через плечо Адама на своего нового племянника.
— Выглядит так, будто его ошпарили кипятком, — разочарованно заметил юноша и крепко хлопнул Адама по плечу. — Мне кажется, ты не захочешь отмечать это событие валлийской медовухой, а?
Адам не обращал на парня никакого внимания.
— А Хельвен, с ней все в порядке?
Повитуха увидела испуг на его лице и смягчилась, рот растянулся в обычной улыбке.
— Твоя хозяйка очень устала и местами повреждена, карапуз оказался большим и сильным, но серьезных бед он ей не причинил. — Повитуха еще больше расплылась в улыбке.
Хельвен медленно подняла веки и остановила взгляд отяжелевших глаз на лице мужа и беспокойном свертке, который тот неловко держал в руках.
— Немножко жаль, что это не девочка, — прошептала она, и слезы облегчения заполнили глаза молодой матери. — Тогда все было бы не так важно, правда?
Адам быстро глянул в сторону Джудит, но она хлопотала в дальнем углу комнаты и никак не могла слышать сказанное.
— Поскольку ты жива и здорова, все остальное не имеет никакого значения, — ответил Адам вполне искренне. — Вряд ли когда-либо я так боялся, даже накануне сражений. — Он наклонился и поцеловал жену, затем смущенно скривил лицо и осторожно положил ребенка в ее руки. — Он издает такие звуки, словно целый хор ирландских волынок. Тебе не кажется, что он проголодался?
Хельвен спустила плечико ночной рубашки и нерешительно предложила младенцу грудь. Ребенок завопил, тыкаясь лицом в грудь, потом случайно попал ртом на сосок и с жадным всхлипыванием зачмокал. Как по волшебству, крик прекратился, сменившись легким довольным сопением.
— Вот и слава богу, — насмешливо сказала Джудит, подавая Хельвен чашку с каким-то зельем, пахнущим травами. — Я заварила несколько пучков воловика для образования молока. Похоже, ты держишь в руках обжору. Я такого жадного сосуна не слышала с тех пор, когда родился Ренард. А тот и по сей день никак не может успокоиться. Пойду-ка я принесу чего-нибудь поесть. Тебе надо подкрепить силы, иначе явно понадобится кормилица.
Это был повод оставить супругов наедине. Хельвен чувствовала, что пока она не сможет ничего съесть, что бы ни предложили. Она коснулась волосиков ребенка, мягких и темных. Глазки малыша закрылись, на веках топорщились крошечные коричневато-золотистые реснички. Ручка, которой ребенок недавно размахивал, теперь лежала покойно, пальчики веером распластались на ее груди. Хельвен почувствовала беззащитность маленького существа, и сердце, сдавленное сомнениями, заныло еще и от этого нового беспокойства.
В миг рождения ребенка, когда тот выскользнул из ее тела, она думала только о совершенном над ней насилии. Но теперь рядом с невеселыми воспоминаниями в душе вдруг раскрылись и радостные, счастливые картины прошлого. Вот она лежит с Адамом, перепачканная чернилами от его пальцев. Так начиналась их светлая полоса в жизни. Вот блюдо с засахаренными сливами. А вот конюшня в Анжере, солома покалывает ее голые ноги — почти такие же укольчики она чувствовала на соломенном матрасе, где проходили роды.
Хельвен перевела взгляд с ребенка на мужа. Он сказал, что все остальное уже не имеет никакого значения, но как же быстро отдал ей малыша! Возможно, это естественная мужская реакция на что-то хрупкое и крошечное. По выражению лица Адама Хельвен не могла ничего понять, а спрашивать не хотела.
После некоторого молчания Хельвен спросила:
— Как бы ты хотел его назвать?
— Есть лишь одно подходящее имя, — пробормотал он. — Майлс.
— Да, — слегка хриплым голосом выдавила из себя Хельвен, — это должен быть только Майлс.
В комнату вернулась повитуха с большим деревянным ушатом горячей воды и охапкой просушенных и подогретых пеленок. За ней следовала Джудит.
— Адам, внизу все собрались, ждут, чтобы ты показал им ребенка, — сообщила графиня.
— Хорошо, — вздохнул Адам, взъерошивая себе волосы. Он знал, что таков его долг, но не испытывал большого желания следовать традиции — старинному ритуалу, уходящему корнями в языческие времена, когда болезненного или уродливого младенца племя или клан мог не принять с первого дня жизни. Несчастное маленькое существо уносили на высокий холм и оставляли там умирать. Когда же рождался здоровенький мальчик, то после удачного представления родственникам и домочадцам начиналось шумное и разгульное торжество. Церковь неодобрительно относилась к такому обычаю, хотя он и утратил изначально заложенную в нем варварскую жестокость. Но люди привыкли именно к такому приобщению новорожденного к миру взрослых и считали давнюю традицию обязательной и важной.
— После того как он насытится, — Адам кивнул на продолжающего активно сосать младенца. — Если забрать его прямо сейчас, он вам устроит такое представление! — Адам легонько стиснул руку Хельвен и улыбнулся. Но этот жест не дошел до сознания молодой матери, она с беспокойством смотрела на мужа.