Она тотчас снова удивила мальчика: отбежала с отмели к обрыву над глубиной и прыгнула с него. Веселый мячик оранжевого задка, а затем потемневшая лаковая головка вынырнули, к ужасу воспитательниц и восхищению посторонних, едва ли не на середине неширокой речки.
– Ой, смотрите, русалочка! – закричала молодая чужая тетенька. Дети, размахивая руками, с восторгом подхватили сказочное прозвище. Девочка услышала и, тщеславная, заскользила вдоль берега, вспархивая на гребнях, – впрямь только чешуйчатого перламутра и не хватало ее гибкому телу в золотых взблесках…
Воспитатели не стали на людях разбираться с самовольщицей, ограничились легким порицанием. Добрая тетенька вручила ей заслуженный приз – подтаявшую шоколадную конфету. Наблюдая этот триумф, мальчик оставил строительство, и злой Белоконь, подстерегавший удобный момент, проскакал с прутом по дворцу. В мгновение ока фигурные башенки, арки, стрельчатые стены, которыми в течение дня любовался весь пляж, превратились в сырые руины.
За варваром погналась Галина Родионовна с оброненным им же прутом. Девочка повернулась к разоренному владельцу, и не она одна. Люди, наверное, ожидали крика и слез, но мальчик не усугубил сострадания. Он и не думал плакать. У него как раз возникла мысль соорудить следующие хоромы на горке из камней, желательно плоских для устойчивости, и укрепить конструкцию толстыми палками. Тогда дворец будет смотреться куда красивее, как на складчатой морской скале.
Подойдя к пострадавшему, девочка молча простерла к нему ладонь, увенчанную орехом. Четверть минуты назад орех еще был в шоколаде. Мальчик так же молча взял обсосанный подарок и, помедлив, вежливо откусил кусочек. Они попеременно откусывали кусочек за кусочком: она – мышьими молочными зубками, он – новорожденными постоянными. Оба безотчетно угадывали в игре не просто детский обряд сочувствия, а нечто большее – неведомый, словно в глубинах их душ творящийся ритуал. И, конечно, невдомек было праздному пляжу, что ореху выпала небывалая честь выполнить мгновенную задумку известного всем загадочного явления с истрепанным именем Судьба. С помощью плода лещины эта изобретательница, со времен Эдема экспериментирующая дарами природы для достижения своих затейливых целей, соединила конгруэнтные пазлы, подмеченные в человеческой головоломке совершенно случайно, и случайно совпавшие.
Когда от ядра осталась крошка размером со спичечную головку, девочка зажала ее в зубах и так поднесла мальчику. Галине Родионовне в это время удалось поймать погромщика, и спорные методы воспитания отвлекли глаза людей на берегу от нечаянного поцелуя.
Дышащий влажно и нежно, слипшийся, как мандариновые дольки, но абсолютно невинный поцелуй стал для мальчика отправной точкой опоры и облегчения. Сиротство отступило, отныне он был не одинок, пусть и без бабушки. Восприимчивая душа благодарно впустила в себя изменившийся мир.
Девочка, ветреная, как все дамы ее лет, легкомысленно кивнула и побежала под деревья к подружкам. Мальчик сел на печальные останки дворца, переживая непривычные настроения. Облитые глянцевым загаром плечи девочки покрылись подвижной татуировкой теней. Прозрачно-чайные сердца – фантомы березовых листьев – колыхались, скользили, шелково скатывались по груди, наплывали друг на друга, как капли густого гречишного меда из кружки… из бабушкиной зеленой кружки с отбитой на донце эмалью.
В просветах берез сияло отраженное солнце речки. Обновленный мир был красив до заминок дыхания, и у мальчика больно защемило в переносье. Он привык к физическому действию красоты на себя и думал, что так происходит со всеми.
Куда бы он теперь ни смотрел, глаза его вначале находили пеструю макушку девочки. Какой бы шум ни доносился до него, он чутко вслушивался, процеживая звуки и голоса в надежде обнаружить среди них ее голос. Мальчик приближался к ней не сразу и осторожно, держа дистанцию в пять-шесть шагов, чтобы не спровоцировать чье-нибудь досужее любопытство.
Как-то раз в середине коридора, где рамы окна были распахнуты и подперты с двух сторон брусками, раздались раскаты дружного смеха. На подоконнике, на фоне вечернего неба, пылающего ярко-розовым и голубым, сидела девочка, а другие прыгали перед ней и смеялись. Она тоже смеялась – нарочно и натужно – понял мальчик, и вид у нее был как у загнанного зверька.
– Врушка, обманщица! – воинственно, но не слишком громко кричали ее подружки, опасаясь наказаний за перепалку вне зависимости от чьей-то лжи и нападок.
– Я не вру! А если вру, значит, просто шутю, – защищалась девочка.
– Нет, ты врешь! – настаивали маленькие фурии.
– О чем она врет? – осведомился мальчик у одной, чернявой с челкой.
– Что у нее есть волшебная раковина, только она спрятана в дупле у белки.
Ответив, чернявая вновь закричала:
– Вракушка-сракушка!
– Я видел раковину, – сказал мальчик, подумав.
– Видел? – окружили его девочки. – Где видел, в дупле? Почему не взял?
– Я не беру без спроса чужие вещи, – пожал он плечами и съежился: над ухом заржал неприметно возникший рядом Белоконь.
Мучитель спешил на ужин. Через полминуты коридор опустел. Над взлохмаченной головой девочки вспыхнул самоварный нимб. Утром она второпях к зарядке, наверное, боролась расческой с непослушными волосами, но ветер движений спутал их за день. Мальчику самому захотелось прядь за прядью расчесать это густое тонкое сено, разбирая сбившиеся колтуны.
Девочка слезла с подоконника и выплюнула в ладонь розовый леденец:
– Хочешь конфетку?
– Нет, – мотнул головой мальчик.
– Потому что изо рта?
– Бабушка говорила – изо рта нельзя.
– А орех? – напомнила девочка.
Мысли в голове мальчика клубились смутные. Он чувствовал, но не мог объяснить, что орех не был обыкновенным. Чудо ореха не имело названия.
– Ты точно принц? – спросила она.
– Бабушка не говорила, что я принц.
– Альбина Николаевна говорила.
– Она просто так сказала, из-за дворца. У меня мама с папой были… текторы. Ну, которые дома строят, и я строить люблю.
– Достанешь мне раковину из белкиного дупла?
– Что, раковина правда там лежит? – удивился мальчик.
Девочка тоже удивилась:
– Сам же сказал…
На целую неделю зарядил дождь. Сверкающие нити струились в звонкие тазы в углах отсыревших спален. Взрослые наглухо задвинули оконные рамы, но подоконники, набухая всепроникающей влагой, сливали ее на пол. Небо с хлопотливым шорохом истекало банной свежестью. Чистейшие ливни купали смородиновые кусты под окнами, отмывали до блеска каждую ячею в черепичных доспехах крыш соседних домов.
Отвесные стены дождя скрыли речной перелесок. Мальчик освоил его в первые же дни, изучил вдоль и поперек вплоть до замыкающего мыска перед автомобильной дорогой. Видел рыхлую пирамиду, трудолюбиво собранную из хвои и частиц дерна – полный хозяйственной суеты муравьиный город; видел возле трухлявой березы мшистый пень в частых кольцах обрубленных лет. Кряжистый, обугленный временем пень намертво вонзился в почву ежевичной поляны сцепкой корявых корней. Может, чтобы подольше служить защитой и кровом неизвестному существу, обитающему в глубокой норе…
Со всеми большими деревьями мальчик был знаком наособицу и знал, что ни в одном нет дупла, а белки в этой узкой лесной полосе вообще не водились. Поэтому он радовался дождю: девочки на время отстали с просьбой показать им дуплистое дерево. А Русалочка, как назвал мальчик про себя «свою» девочку, больше ни о чем не спрашивала. Только улыбалась, завидев его, солнечно и щербато – спереди выпал зубок…
Лепка в дворовой песочнице, штандер, купание в речке прекратились, времени освободилось много. Принц сплел Русалочке колечко из тонкой алюминиевой проволоки. Вышло симпатично, совсем не грубо. Но не решался пока подарить.
После тихого часа воспитательницы включали в зале для игр видеомагнитофон «Электроника», стоящий на специальной тумбочке с полками для кассет. Малыши смотрели мультики из небольшой, но добротной коллекции, подаренной кем-то детдому, и мальчик понял, где позаимствовала девочка свою волшебную вещь, оставленную на хранение белке. Раковина морской ведьмы в мультфильме «Русалочка» умела отражать события, происходившие с теми, кто ее интересовал…
Ускользали, отдалялись в туман воспоминания о придонных сокровищах из книжного шкафа. Сраженный бабушкиным предательским отъездом, мальчик впопыхах не взял их с собой и теперь жалел до слез. Перебирая раковины во сне, он и там, во сне, думал: хватило бы одной – этой… или этой… Уговаривал иллюзорный мир отдать ему хотя бы самый неказистый, шершавый на ощупь рожок. Казалось, будто сто́ит крепко прижать его к груди, резко проснуться, и вместе с телом, только что бродившим по дому с вышитыми занавесками, в реальность вырвется желанная вещица… Нет. В миг пробуждения даже ее, наименее драгоценную из призрачных богатств, сон успевал выхватить из рук.