Возвращаясь из поликлиники после изнурительных очередей, Принц уже с нижней площадки чуял пахнущий наваристым борщом воздух. А воздух дома вообще изменился, стал теплым и веселым под стать настроению. Возобновилось вечернее чтение вслух. Решили, по желанию Мамы, освежить память о знаменитых веронцах.
– А как с опасностью Шекспира для мировой цивилизации, Мама?
– Я бы в ноги ему поклонилась. Нет повести прекраснее на свете…
Читала Русалочка. С детства привыкший к изобразительному видению, Принц воспринимал поэзию в акварельных тонах, прозу же относил к масляной живописи. Шекспировская пьеса в переводе Щепкиной-Куперник представлялась ему в образе темперной росписи, выполненной прозрачными лессировками. В голосе Русалочки Мама с изумлением, Принц – с удовольствием открыли актерскую изюминку, неподражаемую игру интонаций и пауз, звучащую как-то особенно необычно и выпукло. Мама потом задумчиво сказала:
– Русалочка, а ведь у тебя дар. Ты и внешне похожа на свою бабушку. Мы давно не были в театре… Я покажу там ее портрет.
Официальная корректность Мамы исчезла незаметно, будто ее и не было.
Тонкий хруст фольги шоколадной конфеты, журчание чая, легкий смех и голоса женщин сливались в колыбельную, баюкали и усыпляли. Разрешалось нежиться утром в кровати, смотреть подряд по два любимых фильма, «висеть» в Интернете. Потом мягкими хлопьями пошел снег, и мелкие радости на работе начали складываться в одну большую – дел за время врачевания ребра и мира накопилось много. Наверстывая упущенное, Принц являлся к ужину поздно, когда люди после рабочего дня уже отдыхали перед экранами. Срезал путь, мчась среди застывших снежными взрывами кустов Новогоднего парка, где дворник Иннокентий счищал с тропинок лопатой желтые собачьи ожоги. Выпустив вслед трудовой пар из-под взмокшей ушанки, царь двора ворчал:
– Ай, бегут! Куда бегут, зачем бегут, где что дают? Везде все есть…
Мигали огни фонарей, детское время ехало в лифтах вверх по зову мам, подростковое скакало вниз по лестницам через две ступени, и чья-то машущая в форточке рука обещала дымку сигареты на крыльце: «Сейчас выйду». Принца встречали поцелуи в обе щеки, накрытые стегаными колпаками кастрюли с первым и вторым – горячее адажио, сыгранное в четыре любящие руки, чем мог похвастать главный секрет женского кулинарного искусства.
– Растолстею! – стонал он, отваливаясь от стола, сытый до изнеможения, но за эти чудесные месяцы не прибавил в весе нисколько, потому что лишние граммы сжигало в нем вдохновение – лучшее из всех на свете беспокойств. Неодушевленные блоки и кирпичи на дисплее превращались в стены также слаженно, как на живых строительных площадках.
По Интернету Принц договорился с израильскими кардиохирургами о Маминой операции весной, а летом, если получится, намеревался съездить с Русалочкой в Центр Дикуля. Обследование показало, что болезнь ног не препятствует ей стать матерью, но вначале следовало их подлечить. Втайне Принц лелеял надежду на исцеление жены. А неуемные мечты стремились дальше, к путешествиям втроем по городам и странам, к палатке у моря возле складчатой горы и возведенному собственными руками дому с красивым садом, где будут расти, наливаясь земными соками, веселые дети и яблони…
Узнав о том, что Принц собрался взять в банке крупный кредит на ее операцию, Мама твердо сказала:
– Через мой труп. Кредит – кабала, проценты тебя сожрут. Я подожду, прежде Русалочку надо везти.
– Мама, а помнишь, Эдуард Анатольевич оставил деньги… Где они? – осторожно спросил Принц.
– Доллары-то, мой мальчик? – усмехнулась она. – Их давно нет. Ты же учился, мне тоже на что-то нужно было жить.
Сквозь хрустальные травы мороза в окно смотрел вечер, Русалочка читала «Героя нашего времени». Читать вслух – совсем не то что одному, к тому же и сюжеты романа подзабылись, и контрастный, возвышенно-простонародный лермонтовский слог.
Голова Принца трещала, пухла, шла кругом, – что еще может происходить с утомившейся от проблем головой, даже если человек единовременно счастлив? Принц ворочался на кровати без сна: пойти разгружать в выходные вагоны? попробовать писать рефераты? попросить у кого-нибудь в долг? У кого? В бухгалтерии столько не ссудят – сумма слишком большая…
Женщины, сидя в кухне, как птицы на жердочке, увлеченно о чем-то щебетали, что-то шили, пекли торт, украшали елку и квартиру. Знаменуя собой неизвестное начало, Новый год заговорщицки подмигивал пестрыми огоньками в гирлянде вокруг настенных часов и обещал, обещал…
Пожилой человек живет прошлыми воспоминаниями, живет в сегодняшнем дне, однако никто не может пообещать со стопроцентной уверенностью, что он и завтра будет жить. Мама заскучала сразу же после боя курантов и фужерного звона. Она была фаталисткой спокойной, без паники, верила в намеченные судьбой сроки и жалела только о том, что не дождалась внуков. Поэтому, на минуту отстранившись от трепещущей в сердце боли, хладнокровно констатировала в себе катастрофическое приближение остановки сердечного кровотока. Диагноз, поставленный с исключительной точностью, исключал и дальнейшие обещания Нового года.
Нового года и дня.
– Устала, – пожаловалась Мама Русалочке и Принцу. – Немного полежу. Пока без меня попразднуйте.
Сознание было ясным, но уши заложило, и в полуоткрытую дверь глухо бились волны новогоднего концерта. Отливая искристым металлом, сияли за окном холодные звезды. В провалах между самыми сияющими звездами небо качало чьи-то крылатые души, которые уже не наделают ошибок.
Летом в больничной палате смерть чудилась далекой, как звезда, и неправдоподобной, как Несси. Теперь села рядом в черном костюме при галстуке – рукой подать. Оказалась седым, полным мужчиной.
– Эдик, ты? – узнала и обрадовалась Мама, прикрываясь ладонью. Застеснялась старости. Безжалостное зеркало сегодня со всей нелицеприятностью показало Маме старость со скрученными авоськами морщин под глазами. Дальнозоркая дама совершенно напрасно воображала о себе лишнее, вырядившись в пошитое мастерицей Русалочкой платье из синего с голубыми цветочками трикотина. Этот материал был моден в молодости Мамы и Эдуарда Анатольевича.
Муж молча взял ее ладонь и поцеловал в линию жизни, затем перевернул руку. Его холодные губы прикоснулись к кисти. Кап… кап… – закапали секунды.
– Ты – капельница наоборот? – тихо засмеялась Мама и украдкой глянула на дверь. – Должна тебе сказать: он поменял твою фамилию… Ничего не поделаешь, отец его был архитектором. Династия… У Принца большой талант и прекрасная душа, я им горжусь. Он летом женился, Эдик. Жена… очень хорошая. Ты удивишься, но я рада, что биологически он не наш сын. Мальчик всегда делает правильный выбор и знает, чего хочет. Не то что мы с тобой. Ты постоянно заблуждался, а я не знала, чего хочу. Журналы врали – в них ошибочные советы… Я благодарна сыну. Ты не смог сделать меня счастливой женой, но я стала счастливой матерью. Не подумай, будто говорю в упрек, это правда, прости. Перед смертью не лгут. Спасибо за деньги, Эдик. Я тогда не сказала «спасибо»… Недавно мне было жаль, что я послушалась тебя и не взяла девочку. Но у судьбы правильный выбор. Она знает, что делает. Если б я ее взяла, они росли бы как брат и сестра. А Русалочка – его девочка. Его жена – любимая, счастливая… Понимаешь? Не сестра.
Студеные губы мужа целовали Мамину кисть. Болело сердце, капала жизнь. Ее не удержишь, она – воздух, и душа воздушна. Легче мотылька. Скоро вылетит мотылек, останется пустой кокон.
– Ой, погоди-ка, Эдик, – спохватилась Мама, – нужно сказать мальчику, а то не успею… Отсядь, пожалуйста, вон туда, в тень. Нет, лучше за шторку зайди. Нельзя, чтобы он тебя видел.
Сын прибежал на зов тотчас же. Она похвалила себя за бодрый голос и кашлянула – какой-то ком перекрыл горло, сбивая дыхание.
– Бэлу укра… – послышалось Принцу.
Мама передохнула и снова пролепетала:
– Бэлу укра…
– Печорин, – догадался он.
«Какой Печорин!» – подумала она с досадой и улыбнулась: «Глупый… мой мальчик».
«Бредит», – понял Принц.
– Русалочка, вызывай «Скорую», Маме плохо! – закричал он, и его теплые губы прижались к холодеющей руке. – Скорее!
Мама смотрела на него и улыбалась. Наверное, так светло и нежно улыбалась ему та, первая мама, когда он родился.
Принц чуть пригнул голову. Взгляд не последовал за ним, но Мама все равно смотрела ему в лицо, словно оно было точкой на географической карте Земли – центром Земли, на котором Мамины глаза сфокусировались в этом мире, чтобы наблюдать за сыном из мира другого.