Влюбленность прекрасна?! Ха! Самое глупое, никчемное и даже вредное чувство! И даже спрятаться некуда, поскольку и внутри тебя все кишмя кишит… этой самой влюбленностью. Прошла уже неделя, а смотреть на него становилось все сложнее, находиться с ним в комнате — как пытка, сидеть рядом за столом — вообще невозможно. Невозможно, если не выдавать себя, не пялиться постоянно на него, не выхватывать каждое слово и не вслушиваться в смех. Будто вся моя предыдущая жизнь не стоила его единственной усмешки. Ну до чего ж бесполезная эмоция! Как же неприятно, когда твое ледяное сердце становится мягким, слабым. Да и здравый смысл тоже превращается в подтаявшее ванильное мороженое.
Но оказалось, что может быть и хуже, когда в гости пожаловала лучшая подружка влюбленности — ревность. Антон снова ночевал где-то… там, и это просто свело меня с ума. Ну не кота же он ездил проведать, в самом деле? А может, подойти, прямо спросить — вдруг он был у родителей? Но я не могла сделать даже этого, поэтому просто сходила с ума. Ревела теперь в своей комнате, что было мне несвойственно. Я вообще не плаксива: если когда и лила слезы — вот так, навзрыд, то только из-за матери, а тут из-за человека, который мизинца моего не стоит! Зачем же реветь, когда в этом нет никакой логики? И все равно ревела — тихо, безотчетно, лишь бы на душе хоть чуть-чуть полегчало, хотя бы от усталости. Ревность ела что-то очень нужное, жизненно необходимое, у меня внутри, влажно причмокивая… Конечно, глупым плаксивым бабам только и надо, что смазливую внешность и самоуверенность — а этого у Антона было в переизбытке. Он еще лет двадцать и не подумает обзаводиться женой или даже девушкой, такие до старости остаются кобелями. Всегда найдутся девушки — такие же глупые дуры, как и я — которые увидят в Антоне что-то важное для себя, но никогда не станут настолько же важными для него. Невыносимо сложно — осознавать это полностью, но при этом продолжать вести себя нелогично.
Теперь даже просто отвечать на его вопросы стало почти невозможно. Проще было расцарапать его довольную морду в кровь, чем отвечать, но я отыгрывала роль на пределе своих сил.
— Довезти тебя до института, Бубликова?
— Не надо. Спасибо.
И получить еще недоуменный взгляд, как будто без него было легко. Какое же злое, изматывающее чувство — эта ваша влюбленность! Концентрироваться становилось сложнее, мне приходилось заставлять себя засесть за учебники или внимательно слушать лекторов — эта болезненная ерунда излечится, а институтик мой любимый останется! Этой мыслью я и держалась.
Отвлечься получалось, но ровно до того момента, когда он начинал что-то рассказывать за столом или случайно пересекался со мной взглядом. Если от этой гнусности кодируют, то я готова продать левую почку, лишь бы меня спасли. Теперь я уже всерьез думала о том, что пора съезжать, звонила по объявлениям, даже не рассматривая возможности поселиться у отца. Лучше уж оставить без столового сервиза любимую маму, чем окончательно свихнуться. Но варианты пока были совсем неподходящими — слишком дорогие, просто не потяну, если еще и проезд до института и еду посчитать, на которую я в последнее время почти не тратилась.
В результате поисков подвернулся неплохой по оплате вариант, но хозяйка сразу предупредила, что условия там так себе — ремонт времен юности моей прабабушки и какие-то проблемы с сантехникой. Договорились, что завтра я приеду и посмотрю. Меня уже не интересовали никакие условия, лишь бы хотя бы не спать с ним под одной крышей и не слышать взвизгивания девиц в те редкие ночи, когда он кого-то приводил. Меня даже не утешал тот факт, что девиц этих уже к утру не было — то есть жениться он вряд ли планировал, но все это изводило донельзя. Поэтому, сначала отрепетировав спокойную и продуманную речь в своей комнате, я заявила за столом бодро:
— Присмотрела я себе жилье наконец-то! Так что, думаю, завтра-послезавтра перееду!
Ольга почти агрессивно начала меня переубеждать, Руслан был скорее удивлен, недоумевая, что же меня тут не устраивает. Я пыталась отшучиваться, а потом и вовсе умолкла. Что мне вам ответить? Если так пойдет и дальше, то еще через неделю мне придется и уволиться… Хотя без работы я аренду жилья оплатить и не смогу. Но сейчас из этой проблемы вырулю, а уж потом подумаю, как буду выкручиваться из остальных.
Антон зачем-то пошел после ужина за мной, не дав мне уже привычно сбежать — просто занырнул в мою комнату следом, прикрыл за собой дверь.
— Что происходит, Бубликова?
Меня вывело из себя его самоуправство — это вообще-то пока моя комната! До завтра-послезавтра.
— Ничего. Все в порядке, — решила, что без внятного ответа он не уйдет, поэтому пояснила: — Я теперь поняла, что Руслана с Ольгой разлучить не смогу. Чего мне тут торчать?
Он прошел и нагло уселся на край кровати. Похлопал рядом. Я подумала и выполнила просьбу. Так хотя бы удавалось на него не смотреть.
— Алин, давай серьезно, что происходит? — теперь он говорил тише, но увереннее. — Конечно, я давно тебя выгоняю, но что-то случилось серьезное, раз наконец-то вняла моим просьбам.
— Ничего, Антон, все в порядке.
Он провел рукой по моим волосам, от чего я едва не завыла, а потом пальцем по шее вперед, оставляя следом дорожку мурашек. Дошел до подбородка и надавил, заставив повернуть лицо к нему. Сказал как-то слишком просто:
— Тогда поцелуй меня.
— Не хочу! — я вскочила на ноги и обняла себя руками, чтобы перестать трястись. К нему так и не повернулась. — Уходи отсюда!
— Та-ак, — протянул он, но, к счастью, не спешил следовать за мной — а то я бы уже не выдержала. — Ну-ка расскажи, что такого произошло, что ты в один момент превратилась в зануду? — я продолжала молчать. — Алин, я думал, что тебя все устраивает… Ну, наш… флирт.
Флирт? Он это так для себя определил? Меня этот «флирт» и устраивал, пока не начались проблемы. Ответила, как получилось — со злостью:
— А ты не забыл, что я люблю Руслана?!
Замерла, почувствовав, что он поднялся на ноги.
— И что, ты об этом вспомнила, когда мы с тобой такой километраж нацеловали? — шагнул ко мне чуть ближе, вынуждая поежиться. — Закрой глаза и представь, что я — Руслан. Мне так-то по барабану.
Ну вот зачем ему это надо? Просто из вредности опять, или ему на самом деле так нравились наши игры, которые до сих пор и названия-то не имели? Я нашла в себе силы повернуться:
— Что тебе нужно, Антон? Чего ты вообще хочешь?
И тут он приблизился мгновенно, взял меня за плечи — теперь не увернешься. Даже нагнулся, чтобы взгляд мой поймать. Смотрел прищурено, внимательно, но решил оставаться прямолинейным, как и всегда говорил со мной:
— Тебя хочу. Давно уже. Удивлена?
Да не особо и удивлена — он это и раньше не стремился скрывать. Но, если уж быть честной, и не настаивал — пока целовались, поцелуями и ограничивался.
— С катушек слетел? — чуть ли не крикнула с вызовом. — Меня-то это каким боком касается?
Он продолжал держать меня — руки такие теплые, губы так близко… Говорил, обжигая дыханием:
— Скажи прямо, Алина, чего ты сама хочешь? Чтоб я побегал за тобой? Цветы, рестораны? Что? Или сколько?
Бизнесмен — всегда и во всем. Но с мысли он меня сбил:
— Да не нужны мне твои цветы! Вообще не понимаю эти веники… — он почему-то усмехнулся и продолжал улыбаться. Отведя взгляд, я каким-то образом сумела собрать мысли воедино: — А ты способен на ухаживания? Ты-то, который за копейку удавится?
Он зачем-то подул мне на висок тонкой струйкой теплого воздуха, от которого снова стало холодно.
— А при чем тут это? Все продается и покупается — думал, ты тоже в курсе. Я прекрасно знаю, что девушек нужно оплачивать — если не ресторанами и выходными в Праге, так вниманием — и никогда особо на этом не экономил. И чем «правильнее» девушка, тем дороже обходится. И тем не менее, каждая продается и покупается.
Он был чертовски прав, даже добавить нечего! Но теперь, когда внутри все умирает от одного его взгляда…
— И что, ты готов за мной побегать? Влюбился, что ли? — получилось с достаточным сарказмом.
— Ага, сейчас! — он заметно опешил от такого наезда. — На что-то готов, но только ради секса, — он все же поймал мои губы, но не спешил напирать — просто коснулся нежно, но тут же отстранился, почувствовав, что не дождется моей реакции. — Алин, мы же с тобой одного поля ягоды — ну неужели не договоримся?