— Если бы ты дура бездарная была — я б еще понял. Но у тебя же все есть, чтобы пробиться самой! И характер такой, чтоб пробиваться. Почему ты ждешь, когда тебя кто-то устроит на работу, кто-то проплатит твое жилье, возьмет замуж, чтобы содержать и тебя, и твою мать…

Тут я уже не выдержала:

— Сказал бедненький мальчик, семья которого владеет сетью супермаркетов!

Он просто плечами пожал:

— Отец владеет. И да, отец мне купил типографию на восемнадцатилетие. И я два года из минусов не вылезал, если хочешь знать. И таксовал по ночам, хоть и тоже в институте учился… И своими ножками оббегал буквально каждый офис в городе, чтоб хоть буклетик заказали.

Я чуть в обморок не упала от сочувствия, а сарказм так и пер наружу:

— Таксовал? А что, с голоду боялся умереть? Или от омаров на завтрак подустал?

Он оставался спокойным, даже улыбаться не перестал:

— Не боялся. Но за такой подарок, как целая, пусть и вообще не раскрученная типография, я должен был показать, что и сам на что-то способен. Только этим я мог сказать «спасибо» отцу.

— И все равно! — я не унималась. — У нас условия разные!

— Разные! — теперь он тоже немного вспылил, поддаваясь моему настроению. — И у меня для тебя новости: ты с голоду тоже бы не умерла! Пусть не шиковала, но на улице бы не осталась! Думаешь, ты единственная, кто и учится, и работает, и по съемным квартирам перебивается? У многих и похуже условия!

— Да ты просто не понимаешь! — мне наконец-то удалось вырвать свою ладонь из его. — У меня-то нет типографии, которую можно раскрутить! После института я буду вкалывать за копейки!

— Это уж от тебя зависит! Но к двадцати пяти вполне можно и работу хорошую найти, и квартиру взять в ипотеку! — он смотрел на меня, но я глядела только вперед. — Если силы тратить на дело, а не на бесполезные поиски благодетеля! Умерь амбиции, вкалывай — и со временем всего сама добьешься.

— Ну уж ты-то точно не благодетель! — сквозь зубы со злостью процедила я.

— Уж точно! Я понимаю еще — помочь на старте человеку, который со временем оправдает твои ожидания. Но сажать себе на шею бесполезное существо чисто из милосердия — это точно не про меня. Тебя бы я даже на работу не взял без испытательного срока! Я в свои двадцать зарабатывал меньше, чем тебе сейчас платит Руслан. У многих в твоем возрасте есть такая не слишком напряженная по времени, но доходная работенка? Тебе ни на чем везет — а ты все недовольна.

— Вот же козел…

— Паразитка!

— Заткнись и никогда больше со мной не заговаривай! — отрезала я, чтобы наш милый разговор не перерос в драку.

Мне показалось, что он усмехнулся, но не стал продолжать спор. До дома добрались в ожесточенном молчании.

Спать мне пришлось в его объятиях — как-то так получилось. К тому же мое раздражение куда-то успело испариться. Он даже раздеваться не стал, а я натянула на себя самую монашескую пижаму из тех, что имелись в наличии. Бронтозавр улегся нам в ноги и даже урчал какое-то время, а потом громко захрапел — я до сих пор и не знала, что коты так умеют!

Я не шевелилась, хоть сон никак не приходил. Волнами поднималось и опускалось неуместное волнение, доходящее временами до ясно осознаваемого возбуждения. Я действительно хочу его, тут никаких сомнений, так почему бы не сделать это? Ответ один — потом я вообще не смогу от него оторваться. Хотя вот так лежать и слушать его дыхание — тоже не лучший способ излечиться от этой напасти. Влюбленность — чувство, лишающее силы воли! Я даже оттолкнуть его не могу — и в данный момент, и в более глобальном смысле. Даже пошевелиться не могу… Чтоб не разбудить, чтобы так и лежать вечность и слушать его дыхание. Я все же чмокнула его в подбородок, чего хотела с самого начала вечера. И еще разок. И еще.

Его губы растянулись в улыбке, хотя глаз он так и не открыл. Черт, все-таки разбудила, хоть и старалась действовать аккуратно.

— Ты чего не спишь?

Я не ответила — нечего было отвечать.

— Алин, я пообещал же. Не провоцируй — не порть мне карму, — закончил он тем же шепотом, а потом убрал руку и отвернулся.

И снова уснул, судя по ровному дыханию. Он спит спокойно, потому что у него внутри порядок. Антон не тратит силы попусту, не тратит попусту деньги или время — он только инвестирует. Он так спокоен, потому что теперь точно знает, что свое получит обратно — меня получит, надо только терпеливо подождать. А я еще и такие неопровержимые доказательства ему даю, по-шпионски тайком целуя в подбородок. Стыдно-то как…

Разбудил нас оглушительный звон домофона, который бил по барабанным перепонкам, создавая ощущение нахождения в колоколе. Я застонала от головной боли.

— Кого там еще принесло? — Антон тоже не был счастлив, но нехотя перелез через меня и поплелся к двери.

— Это Оля, — он, даже толком не открыв глаз, отпер входную дверь и снова завалился на диван.

Меня же эта новость мигом разбудила. Я вскочила и метнулась вверх по лестнице, успев прихватить с собой хоть какую-то одежду. Спустилась через пару минут, приведя в себя в некоторый порядок.

— Привет, — поздоровалась, пытаясь не особо заморачиваться тем, что Ольга подумает, застав нас в такой ситуации. Она, наверное, в любом случае придумала себе уже все, что можно или нельзя, и тем не менее, я не собиралась давать ей дополнительную пищу для размышлений. Невыносимо сложно, когда в вопросе, в котором ты и сам не успел разобраться, начинают разбираться другие.

Но она, кажется, и не удивилась. Или, насколько можно было судить по ее виду, ей было вообще не до того. Ольга выглядела слишком взволнованной, что не вписывалось в ее привычный образ.

— Мы с Русланом расстаемся! — заявила она громко и уверенно.

Это даже Антона заставило оторвать голову от подушки. Он посмотрел на меня и выдал неуместное:

— У нас пиво есть? Башка трещит…

Пива у нас не было, но разговаривать сейчас требовалось не с Антоном:

— Оль, ты чего?

Она уселась на край дивана и всхлипнула. Насколько я знала, они даже ни разу в жизни не ругались, а тут… расстаются?

— Что за бред ты несешь, Оля? — наконец-то поинтересовался и ее брат.

Девушка заметным усилием собралась с духом и начала объяснять, судорожно перебирая в руках ручку своей сумки:

— Расстаемся! Я, конечно, люблю его, но и терпеть это не в силах!

Мы с Антоном только озадаченно переглянулись. Чего она там терпела? У них же тошнотворно-идеальные отношения! Она не плакала, но была на грани этого. Я села рядом, чтобы приобнять ее — хоть я ни черта и не понимала, но стало невыносимо жалко, а если заплачет она, то мы тут все обрыдаемся.

— Я уже давно подозревала, что у нас нарастают непримиримые противоречия, — она старалась говорить отчетливо, хоть дыхание у нее и сбивалось. — Но это не то, что можно принять и простить, понимаете?

— Да что случилось-то?! — Антон не выдержал.

Она снова всхлипнула — и на это раз еще более жалостливо.

— Руслан сказал… нет, понимаете, он и правда так считает… — мы молчали, боясь сбить ее с и без того бессвязной мысли, — что экспрессионисты — это чистой воды эпатажники! Так и выразился! И еще… что он левой рукой мог бы так же рисовать, как Кирхнер!

По ее щеке покатилась слеза. Нет-нет, только не это!

— Оль, — я попыталась ее успокоить. — Ну не плачь только! Вам просто надо поговорить, разобраться… про этого… Кирюху?

— Мы уже поговорили! — до сих пор она ни разу при мне не кричала. — Больше нам разговаривать не о чем!

Антон, кажется, был в еще большем шоке, чем я. Он встал, направился в прихожую, порыскал по карманам своей ветровки.

— Заначка! — почти радостно объявил нам обеим, демонстрируя самодельную папироску. — Скоро во всем разберемся!

— Давай, — Оля шмыгнула носом, но попыталась улыбнуться.

Давай?! Оля?! Видимо, они и правда — родственники.

Я поймала на себе внимательный взгляд Антона, пока он шел к нам. О чем он думает? Не о том ли, что раз Руслан с Ольгой впервые в жизни поссорились — а раз так, то еще неизвестно, чем это обернется — то у меня появился по-настоящему первый шанс… Именно это я прочитала в его глазах; и это значило, что он полный кретин. Это ж Оля — да никакая рациональность не заставила бы меня сейчас воспользоваться возможностью! Они же жить друг без друга не смогут, тем более — счастливо. И если уж расстанутся, то точно не из-за меня… а из-за экспрессионистов или какой-нибудь подобной несусветной ереси.