Эти мысли и заморозили меня в прихожей. Он, поняв мое состояние, встал передо мной, но не начинал давить, ожидая, что я сама решусь. Или просто чтобы насладиться моим дребезжащим волнением.
— Антон… — я должна была сказать хоть что-то, но слова не шли на ум.
— Алина, — он был спокоен и улыбался. Я слышала это, хотя и не смотрела на него. — Я пойду кота покормлю, а ты…
Вероятно, ему слова тоже на ум не очень шли. Неужели и Антон может стушеваться? Меня эта мысль неожиданно обрадовала — мне нравилось, когда он был уязвим. Мы оба предполагали, чем может закончиться сегодняшний вечер, и оба опасались торопить события или все испортить.
Антон вернулся через пару минут, а я так и продолжала тупо стоять в прихожей, не понимая, что должна делать. И он вдруг обнял меня, заставив уткнуться в него носом. Пробормотал в волосы:
— Все, все! Ты ничего не обязана делать и не должна переживать. Ты знаешь, чего я хочу, но я готов подождать еще. Да я уже просто ас в этом деле!
Подняла к нему удивленное лицо, но неожиданно для самой себя заявила почти уверенно:
— Тогда подожди! — я вдруг на самом деле испугалась, захотела отсрочки, кажется, уже неизбежного.
Он улыбался — он совсем не был раздражен, щелкнул меня по кончику носа, а потом туда же поцеловал.
— Хорошо, только успокойся, а то ты сама не своя, — он даже рассмеялся, а потом добавил совсем тихо: — Но при одном условии — больше никаких Сергеев!
Мне до того нравилась его ревность, что я не сдержалась и обняла его за талию, давая себе возможность спрятать лицо от его настойчивого внимания.
— Тогда и у тебя не должно быть других девушек.
— Само собой! — он даже удивил меня такой однозначностью. — Меня уже в монахи можно записывать! Все тебя жду.
Меня эта мысль рассмешила — или это просто напряжение откатывало, вызывая приступ неуместного смеха:
— Это ты мне сейчас встречаться предложил, да?
— Нет! Мы что, школьники, чтобы встречаться? Еще давай и на свидания начнем ходить, как лохи.
Ну кто бы сомневался! Я отлепилась от него и глянула теперь с веселым возмущением:
— Раз так, то и не веди себя, как ревнивый школьник!
Он зачем-то вытаращил глаза, создавая видимость полного изумления:
— Кто ревнивый? Я вообще ревновать не умею!
Я смеялась все громче:
— Серьезно? Тогда чего ты Сергея так возненавидел?!
— Да потому что он лопух! Нашла себе чер-те что! Будь он нормальным, я бы только порадовался за тебя!
Не выдержал моего веселья и решительно направился в зал. Но я остановиться уже не могла:
— И чем же он ненормальный?
— Тупой. Страшный, — Антон плюхнулся на диван, и котяра тут же приземлился к нему на колени. — Представляешь, какие дети от него будут?
— Какие еще дети?! — мой смех ему очень не нравился.
— Уродливые и белобрысые! Бр-р-р!
— Ну ты и придурок! Я сама блондинка! — даже смеяться от такого наезда перестала, а настроение очень быстро меняло окраску.
— Бр-р-р-р-р! — еще решительнее повторил он, не найдя других аргументов. — К тому же и носатые!
— Идиот.
Интересно, а я могу его выгнать из его собственной квартиры? Ведь он даже плату мне вернул. Формально-то за кота, хотя с тем у нас уже установился политический нейтралитет: драк больше не случалось, мы просто успешно игнорировали друг друга. Хотя по ночам чудовище все же укладывалось мне в ноги, отдавливая их до боли своим весом. Но я терпела! Он же меня терпел.
Демонстративно обиделась и занялась делами — достала конспекты и учебник, разместилась за кухонным столом, налила одной себе кофе. Антон тоже принял мысль, что сегодня лучше нам больше не общаться, хоть и придется спать на одном диване, поэтому так же демонстративно сходил в душ, переоделся в спортивные штаны и футболку, которые тоже, наверное, водились в этой квартире, постелил себе и завалился на боковую, тут же припечатанный к месту котом. Ну и ладно.
Я просидела над конспектами недолго. Просто оценила материал, что мне придется освоить к следующему экзамену, который предположительно будет гораздо сложнее первого. А потом тихо, стараясь не разбудить своих буйных, но в данный момент мирно сопящих мужланов, пошла в ванную наверх. Повалялась минут двадцать в пене — лучший способ, чтобы привести себя в порядок после самого трудного дня. Переосмыслить произошедшее.
Руслан с Ольгой помирились и наконец-то займутся друг другом — это нам всем упростит жизнь. С Сергеем… даже думать о нем стыдно. Интересное дело, а ведь еще совсем недавно чувство стыда мне вообще не было свойственно, особенно в таких вопросах! Насколько же сильно я успела измениться, насколько уязвимее стала… и обратимый ли это процесс? Когда все закончится, я буду прежней? Или так и останусь ванильно-совестливой дурындой? А Антон… Антон ревнует, но не желает этого признавать. Я нравлюсь ему сильнее, чем он обозначает под своим сексуальным желанием — но ни за что в этом не признается. Меня и радует, и волнует это понимание. Сейчас я бы не слишком сильно удивилась, поняв, что он относится ко мне чуть ли не так же, как я к нему. Но он не скажет об этом прямо! А мне он нужен! Нужен до такой степени, что я готова плюнуть на все свои первоначальные установки, лишь бы получить его любовь. Хотя бы ненадолго, пусть и на пару дней. Очень нерациональный выбор, но в груди так сладко замирает от одной этой мысли. Я даже о матери вспомнила — если она тогда пребывала в таком же отупелом состоянии, то я понимаю, почему мамуля сделала настолько грандиозную ошибку, как умчаться за папашей в ад.
Отодвинула шторку и вскрикнула. Антон сидел на бельевой корзине боком ко мне.
— Алин, давай встречаться?
— Уходи отсюда! — я метнулась к полотенцу и попыталась быстро завернуться в него.
Он встал и посмотрел на меня. Не удержался и оценил мой внешний вид странным прищуром, но ему удалось вернуть взгляд на мое лицо.
— А встречаться давай? — шагнул ближе.
— Антон! — я задыхалась, возмущенная его наглостью. — Иди уже отсюда!
— А встречаться? — теперь он улыбался так хитро, что мне захотелось ему утвердительно ответить. Прямо губами. Прямо в улыбку.
— Антон… — меня волновало его настроение. Его медленное движение ко мне.
Он подошел, положил руки мне на голые плечи, повел ими вниз, потом вверх, к лицу.
— Ты же согласился подождать… — я понимала, что сейчас он настроен делать что угодно, но только не ждать.
Он держал мое лицо ладонями, поэтому я даже взгляд отвести не могла, отчего волнение нарастало рывками.
— Алина, а если я не хочу ждать? А если ты не хочешь ждать?
Я не знала, что ответить. Рука, державшая полотенце на груди, задрожала. Было бы очень глупо сейчас убеждать его, что он мне неприятен, что совсем-совсем мне не нравится — не поверил бы, потому что все слишком очевидно.
Он поцеловал, едва коснувшись губ, потом в щеку, в шею. Сжал мою руку и попытался мягко убрать. Снова посмотрел в глаза. Он старался не давить — да он прилагал все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы не давить слишком сильно, но у него это плохо получалось. Что я делаю? Кому — ему или себе — я сопротивляюсь? И зачем? Ведь все равно уже неизбежно…
Я сама потянулась к его губам — и он, конечно, тут же воспринял это как призыв к действию. И поскольку руки свои я теперь контролировать не могла, полотенце свалилось с меня на пол. Я об этом узнала, почувствовав его ладони, блуждающие повсюду. Но даже смутиться не успела, потому что он не стал останавливать поцелуи.
— Пойдем вниз… — он прошептал, кое-как оторвавшись от меня. — Там все…
Но я и думать не могла о том, чтобы отодвинуться от него хотя бы на сантиметр. Целая лестница, миллиард лет разлуки — и все из-за какого-то дивана? Не стала отвечать, потянув его футболку вверх за края. Он даже стащить ее с себя не успел, как я прикоснулась губами к его груди, потом языком по ключице — он застонал. И теперь я бы уже его не остановила, возникни такое желание — наверное, именно этого подсознательно и добивалась.
На полу было только полотенце. Антон, опуская меня вниз, попытался расправить его, но полотенце его интересовало явно в меньшей степени, чем моя грудь. Он исследовал меня пальцами и языком беззастенчиво, не давая возможности закрыться. Во мне возбуждение выросло уже до такого уровня, что я просто отдалась на волю собственного тела. А оно тоже целовало, даже, кажется, кусало от невозможности выплеснуть иначе накопившееся за такое длительное время перенапряжение. Я сжалась от боли, когда ощутила его в себе, и вцепилась в его плечо зубами, чтобы не закричать. Но он даже не замедлил движения — наоборот, толчки постепенно усиливались. Боль менялась на нечто иное, нарастающее где-то совсем глубоко. Я хотела остановить его, чтобы он дал мне возможность подстроиться под такие непривычные ощущения, но получилось только застонать.