Жюльетта Бенцони - Коллекция Кледермана

– Мы, Морозини, шутим даже на эшафоте! Но вы правы, я чувствую себя не таким подавленным. Это доказательство того, что бездействие мне во вред. Если я и дальше буду отлеживаться в шезлонге, я сойду с ума…

Тем временем Адальбер уже вернулся со своим трофеем и положил его на стол. Мари-Анжелин дала ему ножницы, чтобы разрезать бечевки. Что он и сделал с огромными предосторожностями. Не менее осторожно Адальбер снял оберточную бумагу и оказался прав в одном: они услышали опасное тиканье.

– Все в укрытие, я сейчас сниму крышку…

Он взял трость Альдо, прикрылся креслом. Но тот пожал плечами и, оттолкнув друга, открыл коробку с ее содержимым. Там был крупный будильник, который Морозини протянул Адальберу.

– Ты был прав, когда говорил о часовом механизме.

– Посмотрим остальное!

Остальным оказался пакет, завернутый в белую бумагу, которую Альдо быстро развернул. В пакете оказались его паспорт, бумажник со всем содержимым, включая деньги и фотографии Лизы и детей, чековая книжка, золотой портсигар с гербом, часы, зажигалка и фамильное кольцо-печатка с резным сардониксом и, наконец, лупа ювелира, с которой он никогда не расставался.

– Школьный розыгрыш! – улыбнулся Альдо. – Охотно его прощаю, я и не думал, что когда-нибудь получу все это назад!

– Тут еще записка! – План-Крепен протянула ее князю.

Записка была короткой.

«Мы возвращаем принадлежащее вам, за исключением обручального кольца. Вам оно больше не нужно…»

Боль оказалась настолько острой, что Альдо закрыл глаза, чтобы сдержать слезы. Он почувствовал руку Адальбера на своем плече:

– Когда-нибудь его вернут тебе, поверь мне! Ты должен в это верить. И главное, не доставляй этим негодяям удовольствие видеть, как ты страдаешь!

– Ты прав! Мне кажется, что я слышу чей-то смех за спиной.

Гневным жестом он едва не смел на пол обертку от посылки, но Мари-Анжелин его удержала.

– Вы оба уже все это трогали, но больше не прикасайтесь ни к чему! Я сейчас вернусь.

Через мгновение она появилась в новых резиновых перчатках, позаимствованных на кухне, и с бумажным пакетом, в который сложила все, включая записку.

– Это мы отдадим нашим ночным дозорным, когда они приедут, чтобы один из них отвез все это на набережную Орфевр. Полицейская лаборатория, возможно, сумеет найти отпечатки пальцев, которые нам помогут!

– Какое присутствие духа! – восхитился Альдо. – Кстати, о полицейских. Вы не думаете, что пора отказаться от охраны? Я чувствую себя в силах защититься. Мне вернули паспорт, отсутствие которого создавало для меня большую проблему, и мне не терпится съездить в Швейцарию…

– Не потеряли ли вы рассудок? – запротестовала План-Крепен.

– Всего лишь поездка в Цюрих, только туда и обратно. Одна ночь в гостинице «Бор-о-Лак», чтобы обменяться парой слов с Ульрихом, портье. Мне он даст адрес Борджиа!

Адальбер одобрил:

– Согласен, но я отвезу тебя туда на машине, и действовать мы будем скрытно. Кроме того, сейчас не время отказываться от твоих ангелов-хранителей. Мы с ними договоримся, чтобы они нам помогли и действовали так, словно ты никуда и не уезжал.

В этот момент в комнату вошла тетушка Амели.

– Не придумывайте, Адальбер! – резко произнесла она. – Они никогда на это не согласятся, если не получат на это разрешение своего патрона! Любая сделка с вами может стоить им карьеры.

– Совершенно верное замечание! В этих обстоятельствах я вижу только одно решение, – решила План-Крепен, – большой начальник должен дать добро. Я еду к нему!

– Но, бедняжка моя, он лишь рассмеется вам в лицо!

– Не думаю. Альдо, доверьте мне ваш бумажник, портсигар, зажигалку и чековую книжку. Я сама отнесу их Ланглуа вместе с оберткой от посылки. Он будет так доволен, что я добьюсь его разрешения!

– Вы не хотите взять мой паспорт?

– Нет. Возможно, комиссар захочет оставить паспорт у себя. Думаю, его соблазнит перспектива выяснить, где притаилась его дичь, хотя возможна и любая другая реакция…

– Если он этого уже не знает! – проворчал Адальбер. – В таком случае мы получим по полицейскому в каждую комнату. Что скажете, тетушка Амели? Это безумие, да?

Маркиза вернулась в кресло, принялась перебирать свои цепочки, потом улыбнулась своему «верному церковному сторожу»:

– Я вот думаю: настолько ли безумна эта идея, какой она кажется? В любом случае, вы ничем не рискуете, если попробуете, План-Крепен. НЕ бросит же вас Ланглуа в сырые застенки! Скажите Люсьену, чтобы подавал машину.

– Почему бы не вызвать такси? – предложил Адальбер.

– Видите ли, мой мальчик, последние события не позволяют мне доверять такси. За исключением полковника Карлова и его русских приятелей, но никогда не знаешь, где их найти. Впрочем, наш казак больше не работает!

Спустя несколько минут достопочтенный «Панар» величественно выплыл из ворот, увозя Мари-Анжелин и одного из двух полицейских, категорически отказавшегося отпускать ее одну с наступлением вечера… Полицейский потребовал также, чтобы позвонили в управление и убедились в том, что главный комиссар на месте.

Мари-Анжелин вернулась через два часа с победой. Ланглуа поблагодарил ее за «блестящую инициативу» и после обязательных нравоучений все-таки дал вожделенное разрешение. Он лишь потребовал, чтобы отъезд прошел незаметно для тех, кто, возможно, наблюдает за домом. В самом доме, разумеется, останется обычная охрана.

– Он добавил: «Только передайте Морозини, что я согласился на эту авантюру по одной простой причине: если я его не запру, он все равно туда поедет, нравится мне это или нет. Лучше позволить ему действовать. Он и его друг упрямее ослов…»

На другое утро друзья уже ехали по направлению к Швейцарии. Альдо чувствовал, как оживает, и это ощущение было сильнее, чем при выходе из больницы. До окончания срока его полного выздоровления оставался еще месяц, но ужасная новость, которую сообщил Ги, сначала едва не убившая его, пробудила в нем вкус к борьбе… Это оказалось куда более живительным, чем наблюдать, как проходящие часы меняют краски зимнего сада, или читать в уголке у камина. Мрачных мыслей слишком много, и они мешают сосредоточиться на тексте, каким бы великим ни был талант автора.

Они с Адальбером уехали втайне, и в этом им помогли полицейские, дежурившие в доме – Соммье и Лафон, – которым Ланглуа отдал новый приказ… Адальбер в комфортабельном авто, на котором он приехал в Турень и который он, в конце концов, купил «на тот случай, если…», отвез на вокзал Ги Бюто, который возвращался в Венецию. Лафон в одежде Альдо совершал вечернюю прогулку по парку в обществе План-Крепен, а Морозини в плаще и кепи полицейского оседлал мотоцикл и уехал, как будто полицейский что-то забыл. Он сделал круг и приехал в дом Адальбера, где провел ночь, так как отъезд был назначен на раннее утро. Принятые меры предосторожности явно оказались не лишними: кто-то выстрелил в «Альдо» и План-Крепен, гулявших по парку, на что оба ответили ответным огнем, отступая к дому. Удивленный до глубины души, Лафон горячо поздравил родственницу славных крестоносцев, которая не потеряла ни хладнокровия, ни ловкости.

– Судя по всему, враг не сложил оружие, – сказал египтолог Альдо, когда вернулся к себе после обычного ужина у госпожи де Соммьер.

– Я бы добавил, что он явно теряет терпение. В первый раз меня пытаются убить во время прогулки.

– Возможно, потому, что раньше ты гулял только днем. Трудно стрелять в человека среди толпы играющих детей, их нянек, гуляющих посетителей, охранников и садовников, если у вас нет желания устроить настоящую бойню! Как бы там ни было, они совершили ошибку. Теперь квартал прочешут, как следует…

– Ты так думаешь? Ланглуа отлично известно, что Гриндель едва ли поселит у себя на авеню Мессины этих негодяев. Они могут жить на Монмартре или на бульваре Сен-Жермен…

Альдо продолжал думать об этом, когда мощный автомобиль отправился в путь, чтобы преодолеть около шестисот километров до Цюриха через Провен, Труа, Шомон, Лангр, Везуль, Бельфор и Базель и оказаться там ближе к ночи. Весна была прекрасной, хотя и чуть сыроватой, поля покрылись свежей зеленью, деревья стояли в цвету, и путешествие, несомненно, доставляло удовольствие. Адальбер, как и сам Альдо, не любил разговаривать, когда вел машину. Его пассажир воспользовался этим, чтобы обдумать пришедшую в голову идею, которая становилась все определеннее по мере того, как новые километры дороги ложились под колеса автомобиля.