– Меня вывезли из моей клиники в карете «Скорой помощи», где мне в нос ткнули кусок ваты с хлороформом. Потом я оказался в роскошной комнате. Там было все необходимое, но окна были зарешечены и выходили на склон горы.
– Иными словами, вас привезли на задворки Маласпины! – объявила Мари-Анжелин. – Я была уверена, что самое интересное происходит именно с той стороны! Там…
– Может, вы немного помолчите, План-Крепен? – прервала ее маркиза. – Когда профессор Цендер закончит, вы сможете комментировать, сколько угодно!
– Как я уже говорил, в моей «камере» было все необходимое, включая и поднос с холодным ужином. Уже наступила ночь, а спать я не хотел, и я проглотил все, что стояло на подносе, разделся, умылся и лег в постель. Мне больше нечем было заняться, поскольку мне объявили, что только я утром узнаю, чего от меня ждут.
Если я и опасался того, что в еду или в напитки подмешали наркотик, то я ошибся. Все было отличного качества, великолепно приготовленное и без каких-либо ловушек. Я проснулся таким же свежим и бодрым, как обычно. У меня даже настроение было хорошее, потому что это приключение меня заинтриговало. Я впервые в жизни имел дело с человеком, лицо которого скрывала черная маска с прорезями для глаз!
– Каким он был, не считая этой детали? – спросила госпожа де Соммьер, опередив План-Крепен, которая уже открыла было рот, чтобы задать вопрос. И закрыла его, несколько разочарованная.
– Высокий, спортивный, в возрасте, с довольно приятным голосом. Одет даже с некоторой элегантностью, в спортивном стиле.
– Будто бы джентльмен? – План-Крепен не удержалась от иронии.
– Если хотите… Но утром за мной пришел не он. Это была женщина, одетая как медсестра. Я последовал за ней по коридорам и лестницам этого залитого солнцем дома, который показался мне огромным. Наконец мы остановились перед высокой дверью с позолоченной лепниной. Постучав, медсестра ее открыла. Поначалу мне показалось, что передо мной черная дыра, но глаза быстро привыкли, и я увидел, что ставни закрыты, шторы задернуты, а перед зеркалом туалетного столика горит свеча. Это было единственное зеркало, не закрытое вуалью.
Женщина с седыми волосами в роскошном дезабилье из атласа и кружев стояла перед туалетным столиком в пол-оборота. На ней тоже была вуаль, скрывавшая лицо.
На меня произвела впечатление гордая осанка этой женщины, и я поклонился ей.
– Вы действительно профессор Оскар Цендер? – спросила она.
– Да, сударыня! Я бы с удовольствием добавил «к вашим услугам», если бы меня не привезли сюда силой, что мне очень не понравилось.
– Примите мои извинения, но, когда вы выслушаете меня, думаю, вы все поймете! – заверила она хриплым голосом, в котором неожиданно пробивались чистые ноты.
Потом она приказала открыть шторы и ставни, встала лицом к свету и, закрыв глаза, сняла вуаль… Я увидел невероятно изуродованные лицо и шею, каких мне раньше видеть не доводилось. Седые волосы исчезли, они оказались всего лишь париком, скрывавшим роскошные черные волосы, часть которых была практически скальпирована над одной, чудом сохранившейся бровью… Я спросил ее, как это произошло.
– Автомобильная авария. Я вылетела через лобовое стекло и врезалась в скалу. Я чудом избежала смерти… Но потом я часто об этом жалела. Пока не услышала хвалебные отзывы о вашем таланте! «Хирург с золотыми руками»! Именно поэтому я попросила привезти вас сюда.
Я ответил, что она могла сделать это иначе, и куда лучше было бы ей самой приехать ко мне в клинику, пусть даже ночью. В частном доме я ничем не смогу ей помочь. Она мне сообщила, что виллу переоборудовали в клинику, и что операционная уже готова. На это я ответил, что этого недостаточно, что я привык оперировать со своей бригадой, которая работает как часы, и мне без нее не обойтись. Тем более в ее случае, когда требуется несколько операций, чтобы нормально восстановить лицо и шею. Мои слова ее шокировали.
– Нормально? Что вы имеете в виду?
– Что на них можно будет смотреть без жалости и отвращения…
Я увидел, как вспыхнули ее глаза, но она медлила с ответом. Потом женщина подошла к драгоценному флорентийскому шкафчику и достала из ящика фотографию в золотой рамке. На фото была идеально красивая женщина в платье в стиле «ампир», полулежащая на шезлонге в исполненной грации позе – вспомните мадам Рекамье! – и украшенная потрясающими драгоценностями. Царственным жестом она протянула мне снимок:
– Вот такой я была прежде и такой хочу стать снова! Вы слышите, профессор? Только это лицо я хочу снова видеть в зеркале… И вы его восстановите! Я никогда не удовольствуюсь этим вашим «без отвращения»!
Не стану скрывать от вас, что я смотрел на нее, оцепенев от ужаса, потому что я ее узнал. Это была Лукреция Торелли, знаменитая певица, о которой вы наверняка слышали и которой, возможно, даже аплодировали.
– Мы действительно однажды аплодировали ей в парижской Опере, – заметила госпожа де Соммьер. – Один-единственный раз! Вскоре после этого она попыталась уничтожить мою семью и оставила после себя руины! Так вот кто, оказывается, наша загадочная соседка? Она призналась вам, что она убийца, которую разыскивает полиция, и французская, и английская? В данную минуту ей следовало бы сидеть в тюремной камере и ждать приговора суда присяжных, а не жить в роскошной резиденции в окружении цветов и очаровательного пейзажа!
– Я ничего не имею против тюремной камеры, – добавила Мари-Анжелин, – но мне кажется, что понесенное ею наказание куда суровее! Это рука Господа воспроизвела на ее лице черноту ее души! Но как закончилась ваша встреча с «божественной» Торелли?
– Не так, как ей бы хотелось, потому что вы помогли мне сбежать. Я ответил, что она требует от меня невозможного, и даже в Цюрихе, в моей собственной операционной, с моей бригадой, я не смог бы воссоздать такую красоту! Я добавил – довольно неучтиво, но я и сам был в гневе, – что даже если бы ей было на двадцать лет меньше, и у нее была бы молодая эластичная кожа, мне бы это не удалось! После этого она впала в неописуемую ярость, называла меня шарлатаном и другими словами, а потом вынесла мне приговор: я останусь в моей комнате без еды, пока не сделаю то, что ей нужно! И мне следует считать себя счастливым, так как в моей ванной есть вода! Если я по-прежнему буду отказываться от проведения операции, то через несколько дней меня отправят в погреб, где я, разумеется, мыться не смогу! Вот, я вам все рассказал! – вздохнул профессор, протягивая стакан Юберу, чтобы тот снова его наполнил.
– По сути, – произнес тот, налив полный стакан и себе, – вы могли бы избежать всех этих… неприятностей. Нужно было просто согласиться, и как только эта дама оказалась бы под наркозом, вы бы исправили самые серьезные повреждения и сообщили, что нужно подождать неделю и сделать еще одну операцию. А потом сбежать, вернуться к себе и…
Договорить ему не удалось. Коротышка Цендер, на голову ниже Юбера, вскочил на ноги и рявкнул ему в лицо:
– Вы за кого меня принимаете? За шарлатана, как говорила эта сумасшедшая – потому что она таковой является! – за человека без чести, способного прибегнуть к любому способу, чтобы обрести свободу? Способного воспользоваться своим искусством, чтобы лишить пациентку возможности двигаться, и сделать то, что меня устраивает? А как же деонтология?[10] А как же клятва Гиппократа? С этим как быть?
– Не сердитесь! Я говорил просто так… не подумав! Такого рода пациентка – впрочем, странное слово, оно совершенно ей не подходит! – не заслуживает того, чтобы ради нее слишком старались. И потом, вы все равно оказали бы ей услугу, хотя бы немного улучшив ее физиономию!
– Вы забываете о двух вещах. Первое: чтобы «оказать ей услугу», как вы выразились, мне нужна операционная и компетентные люди в качестве помощников…
– Это я понимаю. А что же второе?
– Человек в маске сидел в углу и не упустил ни слова из нашего разговора. Провожая меня в мою комнату, он не стал скрывать от меня того, как он со мной поступит, если я сделаю то, о чем вы нам тут рассказали. Он пообещал превратить в ад те немногие часы, которые будут мне отведены!
– Это безумие! – взорвалась План-Крепен. – Он до такой степени привязан к этому чудовищу?
– Я скажу вам больше, мадемуазель. Он ее любовник и до сих пор любит эту женщину! Естественно, именно его она отправила за мной, воспользовавшись отсутствием своего брата!
– А что предпримет ее брат, когда вернется? – машинально поинтересовался Уишбоун.