– Алешенька! Мальчик! – обратилась Виктория Александровна к новому члену семьи. – Мы тут собрались ради тебя! Пусть тебе будет хорошо с нами! А ты, главное, будь здоров и ни о чем не беспокойся. Мы – твоя защита и опора.
Мальчик слушал ее очень внимательно, без улыбки.
«Скорее бы он начал улыбаться», – думала Люша.
В конце праздника слово взяла неугомонная Зайка.
– Лешик! – произнесла она торжественно. – Если бы ты знал, как мы хотели младшего братика! Мы столько раз маму просили! И вот – ты есть!
И тут Лешик улыбнулся.
А все зааплодировали.
Первое время Лешик оставался дома с Люшей или с бабушкой. Хлопот с ним не было: он прекрасно играл один или читал. Но Зайка так восторженно говорила о своем детском садике, что и ему захотелось отправляться вместе со всеми «на работу». Определили его в одну группу с Зайкой. Вскоре Иван по утрам развозил троих. Веселое занятие.
– Пока, ребята! – прощался он со своими.
– Пока, дядя Иван! Пока, дядя Иван! – шумно откликались старшие.
– Пока… папа, – тихонько сказал однажды Лешик.
Сердце Ивана забилось часто-часто.
– Хорошего дня, сын! – ответил он.
И весь день потом вспоминал эти прекрасные слова: папа, сын…
Но были некоторые странности. Хотя, чего уж странного в том, что голодавший ребенок помнил свой голод и очень боялся его? Алеша и Зайка ели плохо, их приходилось поторапливать, уговаривать, порой даже шантажировать (кто не доест, не пойдет со мной в зоопарк – любимая формула беспомощного родителя). Лешик мгновенно проглатывал все, что было у него на тарелке, и не отказывался от добавки. Ел, ел, но не поправлялся, оставался худеньким, хотя, конечно, не таким заморышем, каким нашли они его в сентябре. Люша радовалась аппетиту ребенка: он отдавал должное любым ее кулинарным творениям. Однако как-то раз воспитательница в детском саду отозвала Люшу для серьезного разговора.
– Алеша постоянно голодный, вот что меня беспокоит. Хватает ли ему еды в семье? – спросила чужим, официальным голосом Тамара Васильевна, хорошо знавшая, что Зайке еды в семье очень даже хватает.
– Я не знаю, – растерялась Люша, – я ему всегда даю двойную порцию. И добавку. И в любой момент кормлю, если он попросит. А что? Он пожаловался?
– Ну, вы же сами понимаете: он не из тех, кто жалуется. Он молчаливый и недоверчивый. Ходит за Зайкой, как приклеенный. Не пожаловался. Но – нянечка у него под подушкой постоянно хлеб находит. Он после обеда идет на тихий час с хлебом! Голодный, значит.
– Он боится голода, это точно. Он его хорошо помнит. И поэтому – запасается. Но я кормлю… Я рада его кормить…
– Ну, посмотрим. Подождем. Может, привыкнет, что еда есть всегда, успокоится. Я с ним об этом говорить не хочу, чтоб не закрылся от меня и ребят. Дети же могут начать смеяться. А вы – приглядитесь. И поговорите с ним сами.
Люша и пригляделась! Вернувшись домой, она, конечно, посмотрела, нет ли хлеба под подушкой у Лешика. И сначала очень обрадовалась, ничего не обнаружив. Значит, недоедает ребенок не дома, а именно в детском саду! На всякий случай глянула она под матрас, и тут ее ждала серьезная находка: целая куча хлеба: свежего, черствого, заплесневелого… Запасы на случай голода! Она аккуратно выгребла хлебные залежи, получился целый пластиковый пакет. Она не знала, как говорить об этом с ребенком. Сказать: не делай так больше? Но он запасается из-за своего чудовищного опыта прежней жизни. Это вполне можно понять.
Люша показала свою находку Ивану. У того заходили желваки на скулах.
– Время должно пройти, он привыкнет, что еда есть всегда, – произнес он наконец.
– Но просто молчать и будто бы не замечать – не выход. Я сделаю так, что он не обидится, – решилась Люша.
Вечером, за ужином, она произнесла, не обращаясь ни к кому лично:
– Я вот что подумала: вы сейчас активно растете, вам есть может все время хотеться. Давайте-ка я еще перед сном буду вас кормить, а?
– Ну, мам! – хором возмутились старшенькие.
– Все равно буду кормить! – постановила Люша. – Мало ли, кому захочется? Правда, Лешик? Я, например, в детстве все время просила маму дать мне перед сном чего-нибудь съесть. Бутербродик какой-нибудь. Съедала и засыпала.
– Ты была мамина радость, да, мамочка? – принялась ластиться Зайка.
– В этом отношении – да! – подтвердила Люша.
– Я буду бутерброд на ночь, – сказал вдруг Лешик отчетливо.
– Вот! И вырастешь быстрее всех! – обрадовалась Люша. – Я могу и не один, а несколько давать. Только говори заранее с чем, ладно?
– И прямо в кровати можно съедать? – удивился старший Алеша.
– Ладно. Прямо в кровати – разрешаю!
– Тогда и я буду, – сказал сын. – Я тоже, мам, перед сном чего-нибудь хочу съесть. Только вставать уже не хочется.
– Хорошо. Будет вам предсонная еда. Только чур: точно говорите, сколько кому бутеров резать. Оставлять – запрещено. Скажете – один, съедите один, скажете – пять, пожалуйста, дам пять. Только их надо будет съесть. А не прятать! Не то мыши у нас заведутся.
– Мне – один, – быстро ответил старший сын.
– Мне – ни одного, – стояла на своем Зайка.
– Мне – три, – попросил Лешик.
Он действительно съедал свои бутерброды, ничего больше не оставляя про запас. Мышей испугался? Или поверил, что еды будет достаточно? Люша думала, что потом, когда он вырастет и станет совсем взрослым, она обязательно спросит Лешика об этом. Люди помнят свое детство лучше, чем другую пору жизни. Вот тогда она и узнает…
Играли дети самозабвенно. И в играх Лешик ничем не отличался от других. Но к этому тоже надо было подойти, дождаться, пока он станет чувствовать себя не наблюдателем, не смеющим попроситься в компанию, а полноправным участником. Смешно сказать: самым большим праздником для Люши стал момент общей детской драки. Что-то они там не поделили и сцепились не на шутку. Люша прибежала на вопли, рев и другие шумы, сопутствующие выяснениям отношений. Лешик участвовал в общей потасовке, а не стоял в сторонке, как прежде.
– Все! Банда сложилась, – определила довольная Люша и тихонько удалилась, чтобы не мешать. Пусть сами разбираются.
А еще она любила слушать, как рассказывают дети сказки друг другу. Выдумывали, кто во что горазд. К Иванам Царевичам примешивались монстры, зомби и почему-то деграданты. Про деградантов рассказывал ее старшенький. Люша изо всех сил старалась не смеяться вслух, делая вид, что глубоко погружена в собственные дела, иначе бы пропала такая история! А Зайка однажды заявила, что они неправильно произносят имя самой страшной бабки:
– Не Баба-Яга надо говорить, а Баба-Егэ! – заявила она командирским тоном.
– В книжках написано Баба-Яга, – доказывали братья.
Они даже принесли книгу русских народных сказок и принялись показывать Зайке правильное написание. Но та не унималась.
– Баба-Яга из старого времени! Сейчас она не существует. А есть Баба-Егэ!
Люша прислушивалась, стараясь не пропустить ни слова.
– Баба-Егэ отупляет и уничтожает творческие способности человека. Человек делается тупой. Хуже зомби. И все ее боятся! – не сдавалась Зайка.
– Ты все выдумываешь! – начал кипятиться старший брат.
– Я не выдумываю! Бабуля все время говорит, что Баба-Егэ – страшное зло! Ты что? Не слышал сам? Каждый день говорит!!!
– Правда? – спросил Лешик, начиная пугаться.
– Не слушай ее! Не бойся! Бабуля не так говорила! – принялся успокаивать маленького старший брат.
– А как она говорила? – вредным голосом спросила Зайка. – Как? Что – она не говорила, что Баба-Егэ превращает детей в невротиков? Нет? Не говорила?
– Она не про твою дурацкую Бабу-Егэ говорила! – воскликнул Алеша-старший, передразнивая Зайкину интонацию. – Она про экзамены говорила! Она не говорила «Баба»!!! Она говорила – ЕГЭ!!! Это экзамен, который в конце школы сдают!
– Что – значит, в конце школы отупляют людей? – не веря ни единому доводу брата, завопила Зайка. – Учат, учат, а потом отупляют? И превращают в невротиков?
«Думские дебаты», – подумала Люша.
Вмешиваться в спор она не собиралась, ей хотелось послушать доводы обеих сторон. Алеша, разумеется, прав, но запала ему не хватает. В политике важно что? Штурм и натиск. Выдвигай идею и ори на всех, что ничего не соображают. И все дела.
– Мам! Слышишь, что она выдумывает? Нет никакой Бабы-Егэ – скажи ей! Повторяет, сама не понимает что! – обратился, наконец, за помощью Алеша.