Грейс Тиффани - Кольцо с бирюзой

— Мне пришлось ждать, пока уснет отец.

Шейлок взял ее за руку, и они пошли вниз по ступеням.

— А почему великий Себастьян де ла Керда дремлет после полудня? Почтенный идальго, сын кого-то там. Сын кого?

Лия хихикнула.

— Сын отца, который спал весь день. У них есть земли и рента.

— Ага.

— Им не надо работать, как тебе, простому труженику.

— Деньги из ниоткуда.

— Ну как, хорошо смотрится на твоей любимой женщине? — Лия остановилась, чтобы продемонстрировать темно-синее платье и лайковые перчатки. Ее кружевную вуаль ветром отнесло назад, так что выбился каштановый локон.

Теперь Шейлок сам поправил вуаль, позволив пальцам слегка коснуться непокорного локона, и с сожалением, тихо сказал:

— Девушки могут показывать свои волосы, Лия. Но когда они выходят замуж, уже нет. Тогда только твоему мужу позволено будет видеть твои волосы.

Она смело взглянула на него:

— А у меня будет муж, Шейлок Бен Гоцан?

Он выдержал ее взгляд, и оба они почувствовали, как вспыхнули их щеки. Мимо прошел мужчина и поздоровался:

— Добрый день, Бенито.

Шейлок поднял глаза при звуке своего христианского имени и коротко поклонился.

— Добрый день, сеньор Касалес. — Шейлок взял Лию под локоть и повел вниз по лестнице. — Любимая, у моей семьи есть дела с этим человеком. Мы поставляем ему шерстяные ткани. Не знаю, заметила ли ты, но он с любопытством посмотрел на тебя.

— Он не может знать, кто я.

— На тебе дорогая одежда.

— Не такая дорогая, как хотелось бы моему отцу! Ему хотелось бы нарядить меня в трехслойную юбку с фижмами или оранжевое платье с глубоким декольте. Он хотел бы, чтобы все видели мои волосы и драгоценности!

— Чтобы привлечь чьего-нибудь сынка, вроде него самого, — сказал Шейлок смеясь.

— Отец уже подумал об одном таком, но мне он не нравится.

— Лия. — В голосе Шейлока прозвучала нежность, когда он произносил ее новое имя, данное ей матерью. Они достигли городской стены и остановились в ее тени. — Лия, — повторил он. — Скажи честно, это просто твой каприз? Ты хочешь бросить вызов отцу?

— Что такое каприз? — спросила Лия, топнув ногой. — Моя любовь к тебе?

— В твою любовь я верю. — Шейлок взял ее пальцы и поцеловал их. — Но любовь — не все, как ты знаешь.

Да, я знаю. Есть еще и Закон.

Он улыбнулся ей с такой теплотой, что она поняла: ее ответ открыл его сердце. Счастливая, она прошептала:

— Шейлок, у меня есть для тебя одна вещица.

— Что за вещица?

Из кошелька на поясе она достала кольцо и протянула ему. Яркое от солнечного света, оно лежало у нее на ладони. Шейлок молча взял оправленный в серебро камень. Прищурившись, он тщательно рассматривал его, будто собирался купить.

— Бирюза. Из Салоник или Константинополя. Где ты его взяла?

— Камень — турецкий, но оправа сделана здесь, в Толедо. — Она рассказала ему о лавке оружейника: как увидела синее сияние сквозь окно, о блестящем оружии на стенах и странных вещах, которые ремесленник говорил ей. — Он разговаривал со мной так, словно знал, что я еврейка.

Шейлок нахмурился:

— Каким образом?

— Не знаю. Но казалось, его не волнует, кто я. Он только хотел поговорить о кольце, и порохе, и своем ремесле. Сначала он отказался продать мне кольцо. А потом его чуть не забрала одна маленькая девочка из Италии, у которой богатый отец и яркие желтые волосы! — Она рассказала Шейлоку об античной девочке в золоте и еще более странной девочке постарше, которая велела отцу отдать Лии кольцо. — Вот так неделю спустя оно стало моим. Я не ожидала, что дочка ремесленника отдаст его мне. Когда я в первый раз пришла в лавку, она, казалось, не интересовалась ничем, кроме серебра! Сидела в уголке, считала монеты и улыбалась, как Джоконда Леонардо[8].

Лии показалось, что Шейлок смутился, и она пожалела о своем заумном сравнении. Он не бывал ни в одном состоятельном доме в Толедо, таком, например, как особняк, в котором жила она, и никогда не видел копии знаменитой Моны Лизы или какой-нибудь картины, написанной маслом. Наверное, он нашел бы такой образ фривольным, если не аморальным. Лия замолчала.

Он смотрел на кольцо, лежавшее на его ладони.

— Что ты хочешь этим сказать, Лия?

Ее охватила внезапная робость, и она смогла только с запинкой выговорить:

— Оно… напомнило мне о тебе. Камень… он похож на тебя. Или на то, чем ты станешь.

Он приподнял ее подбородок.

— Ты говоришь как мистик. Ты что, наряду с другими предметами занимаешься каббалой?

Она рассмеялась и склонила голову.

— Лия, — сказал он. Его грубый голос словно ласкал ее имя. — Это очень смелый подарок. Но я принимаю его. Хотя не стану придавать значения этому кольцу, ведь твой разговор — просто лепет ребенка. — Он держал серебряное кольцо на ладони.

Лия взяла его, надела на огрубевший палец Шейлока, и ей показалось, что оно просто вернулось на свое место. Камень переливался на солнце. Шейлок улыбнулся.

— Это значит, что ты отдаешь мне свое сердце, — сказал он.

Лия знала о еврейской крови своей матери. Отец, когда сердился, не таил секрета от своей дочери, так же как и от слуг, которые никогда не отказывались послушать, что он женился на женщине, во-первых, из простой семьи и, во-вторых, на новой христианке, в жилах которой текла еще не очищенная несколькими поколениями кровь, как то требуется по закону limpieza de sangre о чистоте крови.

— Полагаю, мой милый, ты считаешь, что твою кровь очистили те восемьсот галлонов мускателя, которые ты пропустил через свой пищевод, — с горькой усмешкой отвечала мать. — И только за эту неделю!

Маленькая Лия не очень верила отцу, но при каждой возможности терзала мать вопросами о ее семье — ведь она никого из них не видела. Так Лия узнала, что они были прядильщиками шелка и жили в старом еврейском квартале города; что ее религиозная бабушка, мать Серафины, умерла вскоре после свадьбы дочери; что ее менее религиозный дед, хотя и ходил к христианской мессе, соблюдал некоторые из Моисеевых законов. Мать рассказала Лии, что у нее есть тетя Аструга, старшая сестра матери, которая вышла замуж за обувщика и теперь живет на улице де ла Чапинерия. Она уже много лет не видела Астругу. А что до отца Серафины, хотя он сам и отошел от своей старой, иудейской веры часто пренебрегая ее законами, все-таки, год спустя после замужества Серафины, когда она прошла мимо отца всего в нескольких дюймах на площади Майор, он не посмотрел на нее и не заговорил с ней. Через шесть месяцев Серафина услышала, что отец умер от чумы.

Лия видела: матери было тяжело вспоминать об этом, и ее собственные глаза затуманивались слезами, когда она слушала рассказы матери. Она понимала, вопросы режут мать, как ножом, но все равно ее тянуло задавать их.

— Почему ты их оставила, мама?

Серафина засмеялась и протянула руки не для того, чтобы обнять Лию, а чтобы показать свои рукава из розового атласа.

— Не могу поверить, что только ради денег! — с негодованием проговорила Лия.

— Тогда ты думаешь обо мне лучше, чем я есть, дорогая. — Но лицо матери потемнело, и она добавила: — Да, было и еще кое-что. Меня обзывали marrana, свинья, и tornadiza, «обращенная», на рыночной площади плевали в меня. Когда мне было десять, столько, сколько тебе теперь, дорогая девочка, я видела, как моего отца били и пинали только за то, что он проходил мимо церкви.

— И все-таки ты захотела пойти в одну из них?

— Да, мы все так делали. Избежать этого было невозможно. Святое Братство[9] ищет любую возможность обвинить иудеев. Они затравили бы нас за непосещение мессы. — Мать сухо засмеялась. — Христиане пропускают их церковные службы все время. Мы же должны быть более набожными, чем они. Ну зачем тогда вся эта набожность, если за нее никакой платы? Только плевки и пинки на рыночной площади. Да, я хотела жить в красивом доме. А кто не хотел бы? А твой отец был вежливым, остроумным и красивым, когда пришел в еврейский квартал, расшвыривая золото и серебро по дороге в «Дом Венеры». Да, я догадывалась, куда он держал путь, когда впервые увидела его. У моей семьи денег было достаточно. Они были простыми ремесленниками, но искусными и бережливыми. И все же никогда я не видела, чтобы у мужчины деньги текли меж пальцев как вода, пока твой отец и его благородные друзья не прошли легким шагом по нашим дворам, высматривая какую-нибудь хорошенькую еврейку, чтобы повеселиться. Он нашел больше, чем ожидал. Он увидел меня, кормящую цыплят…