Шейлок, мужчина помоложе, выгнул бровь и поклонился, сложив руки, как для молитвы.
— Шалом, — сказал он, с интересом глядя на Лию.
Их было пятнадцать за столом — и женщины, и мужчины, хотя женщины часть времени занимались тем, что подавали ягненка и чечевичную похлебку, пропуская многое из разговора. Как гостью и нечто любопытное, Лию освободили даже от малой работы, которую женщины выполняют в Шаббат.
— Только на этот раз, — многозначительно шепнула ей тетя. Сама она сидела, широко раскрыв глаза, внимательно вслушиваясь в разговоры на ладино, смеси испанского с еврейским, на котором шла беседа, и смеялась шуткам, когда понимала их.
Начали они, конечно, с молитвы, а не с шутки. Женщины этого особенного дома зажгли светильник, стоявший на очаге, а старший из мужчин, которым оказался Дэниел — приветливый человек, так неприветливо преграждавший им вход, — произнес молитву, приветствующую Шаббат, и благословил шаллах, круглый хлеб, сплетенный из пяти жгутов теста. Хлеб лежал на белой льняной скатерти на странном керамическом блюде — круглом, неровном, с зелеными краями, в центре его, как объяснил ей дядя, была нарисована рука Фатимы[12], звезда Давида и крест. Когда после молитв и ритуального молчания во время омовения рук, после благословения детей и вина и хлеба, Лия спросила, почему эти символы изображены вместе, Ройбен пожал плечами.
— Это всего лишь блюдо.
Гоцан Бен Элизар услышал вопрос Лии и расхохотался.
— Очень хорошо сделанное блюдо. Такое же крепкое, как ступня Мадонны на дверном косяке. Блюдо достаточно крепкое, чтобы выдержать крест, руку арабки и звезду Давида. Так же как гипсовая нога Марии достаточно крепка, чтобы выдержать мезузу[13]!
— Простите, что такое мез…
Сидящие за столом странно посмотрели на Лию, и она замолчала. Потом Гоцан сказал добродушно:
— Не поклоняйся богам людей, которые вокруг тебя. «Бойся Господа и соблюдай заветы Его». Так гласит Дейтерономия, пятая книга Моисеева, и так гласит свиток внутри коробочки, это и есть мезуза. «И вы должны написать законы на косяке двери вашего дома…» — это тоже из свитка.
— На древнееврейском звучит лучше, Гоцан, — заметил другой мужчина, хлебая суп.
— Возможно, наш еврейский устарел, — сказал Гоцан. Его сын, Шейлок, сидевший рядом с ним, подмигнул Лии, по крайней мере так ей показалось: это было настолько неожиданно, что она не знала, можно ли себе верить. Она улыбнулась ему, потом опустила глаза, внезапно смутившись. Молодой человек повернулся, чтобы сказать что-то Дэниелу, сидевшему справа от него, и Лия тайком снова взглянула на него, восхищаясь его четким профилем и каштановыми кудрями, ниспадавшими на шею, почти до плеч. Если бы ее мать вышла замуж за отца этого молодого человека, не было бы ни его, ни ее. Лию так поразила эта мысль, что она даже не расслышала тихого голоса мальчика у себя за спиной, который спрашивал, положить ли ей что-нибудь. Подождав немного, мальчик нахмурился, почти незаметно, и плечи у него окаменели. Он двинулся дальше вдоль стола и положил ломоть хлеба рядом с пожилой женщиной.
Тетя Лии подтолкнула ее локтем и показала на мальчика, который уже повернулся к ним спиной, обслуживая других, поэтому Лия не смогла увидеть его лицо.
— Ты должна это знать, — шепнула Аструга. — Я тебе говорила, что в Шаббат от рассвета до заката даже женщины работают как можно меньше. Этого мальчика наняли, чтобы он выполнял ту работу, которую мы делать не можем: готовить, зажигать свечи, убирать со стола, после того как мы поедим. Его зовут Сантьяго Мендоса. Назвали его так в честь апостола Иакова, Сантьяго Матаморосы, покровителя христианской Испании, чтоб у него язык отсох.
— Но почему Закон позволяет мальчику делать работу по кухне, если он не позволяет делать ее вам? — спросила Лия.
— Парень вроде бы христианин, хотя люди слышали, как он бормотал, будто ни во что не верит. Его отец был еврейской крови — погонщик мулов из Авилы, по крайней мере так сказала ему его мать. Она была христианская zona, проститутка, не шикарная, не из «Дома Венеры», а жалкая женщина с улиц за городскими стенами. Она била Сантьяго, когда ему было три, а в четыре вышвырнула из дома, считая, что он достаточно большой и должен выпрашивать себе на хлеб.
— Бедняжка! — вздохнула Лия.
— Гоцан увидел его спящим под стеной собора и пожалел. Ни один ребенок не должен быть без отца, какой бы крови он ни был, говорит Гоцан Бен Элизар. Он стал иногда доверять мальчику дела вроде этого, его нанимают убирать и другие добрые люди в городе. Мы ему доверяем. Он проявил себя как честный парнишка, доброжелательный и преданный нам, хотя он и не живет с Гоцанами. Он не еврей, но в нем есть еврейская кровь. — Голос у нее стал злой. — Не чистокровный, по королевским законам. Из-за этого он не может выдать наши собрания Святому Братству, не выдав себя. Как он живет от пятницы до пятницы, я не знаю.
«Как он живет…» Лия задумалась о том, как живут все собравшиеся в Шаббат за этим столом: произносят ли ежедневно молитвы и выполняют ли ритуалы, о которых она немного узнала от семейства Селомо. Она не решалась есть, не зная правил, и наблюдала за остальными, особенно за женщинами, чтобы посмотреть, как они управляются со своей едой.
— Не волнуйся так! — пробормотала Аструга, понаблюдав за ней. — Выпей вина. Ты учишься. Когда в следующий раз придешь к нам в дом, я расскажу тебе о наших священных днях. Начнем с Пурима.
— Что мы празднуем в этот день? — шепнула Лия.
— Что нас не убили. Как и в большинство других праздников. — Сухой голос молодого Шейлока Бен Гоцана заставил ее подпрыгнуть. От удивления, что ее подслушали, Лия выронила ложку и быстро взглянула на него, ощутив волнение. Но он склонился за спиной отца, передавая бутылку с вином, и она не могла видеть его глаза.
— У нас бывают и другие празднества, не только эти, — с шутливым возмущением проговорила тетя, но, заметив, что Лия слушает ее вполуха, Аструга улыбнулась, потрепала племянницу по руке и отвернулась поболтать со своим соседом.
— Они жгут евреев в Сарагосе, — вступил в разговор мужчина, сидящий слева от Лии, сбрызгивая краюшку хлеба оливковым маслом. Она уставилась на него.
С противоположного конца стола прозвучал отрывистый, хриплый смех Шейлока Бен Гоцана, и Лия снова взглянула на него. Его как будто развеселило только что сказанное розоволицым мужчиной, которого звали Хаймом. Шейлок положил руку с бокалом вина на край занавешенного окна позади себя. Другая его рука спокойно лежала на льняной белой скатерти. Пальцы у него были твердые и широкие.
Почувствовав взгляд Лии, он внезапно посмотрел на нее. Какое-то мгновение она выдерживала его теплый взгляд, потом в замешательстве уставилась в свою тарелку.
— Отец Хайм, — окликнул розоволицего мужчину кто-то из сидевших на другом конце шумного стола, — можно мне прийти к вам в воскресенье, признаться, что я только что принял причастие?
— А почему нет? — отозвался Хайм. — Но сначала подумай: мое наказание прочитать десять раз «Аве Мария» поможет тебе понять свой долг перед Богом или ввергнет в новые неприятности?
— Нам потребуется маймонид[14], чтобы ответить на этот вопрос, — бросил Дэниел. Все засмеялись, кроме Лии, которая гадала, будет ли здесь маймонид в следующую пятницу. — Талмуд позволяет ложь во спасение жизни, — философски добавил Дэниел. — Молясь Непорочной Деве, в которую вы не верите, вы лжете, но это спасает жизнь. Вашу.
— Барух — холостяк, он не рискует семьей, — заметил Шейлок, смеясь. — Но остается ли закон Талмуда таким добрым, если кто-то лжет только ради спасения своей собственной жизни, отец Хайм?
— Ах, — проговорил понимающе Шломо, помахивая пальцем. — Ах.
«Разве этот человек может на самом деле быть священником? — удивилась Лия.
Заметив смущение на ее лице, жена Дэниела, Рахиль, пояснила Лии:
— Это единственный священник для евреев. Его зовут Лопе, хотя втайне его зовут Хайм, и он один из правоверных.
— Нам всем нужно бы иметь священника в семье! — Гоцан хлопнул сына по плечу.
— Не меня, — бросил Шейлок.
— Если не ты, то кто? Священник может выслушать на исповеди наши проблемы и посоветовать, что нам делать. И если ему повезет найти доброго друга из настоящих, старых христиан, вроде отца Бартоломео, они между собой присмотрят за тем, чтобы все еврейские свадьбы проводил тот, кто нужно.