Мэй Макголдрик - Кольцо с изумрудом

Она опустила глаза и отрицательно покачала головой.

– Тогда говорите! Я должен знать, когда и по какой причине вам пришла в голову столь извращенная идея.

– Но… тут нет никакого извращения! – не смогла сдержаться Элизабет. – И никакого злого умысла. Я никогда не делала ничего плохого, ничего, что могло кому-нибудь навредить. И если бы я на самом деле была мужчиной, то меня продолжали бы… уважать, ценить мой талант и мои работы. Но теперь, когда выясняется, что я не мужчина, я почему-то превращаюсь в исчадие ада. Я не имею к аду никакого отношения. Мой талант дан мне Богом, и я должна была его использовать. И я его использовала для того, чтобы кормить свою семью, чтобы позаботиться о близких. В этом нет ничего плохого!

Эмрис смотрел на ее раскрасневшееся лицо. Увлеченность и жар, с которым она говорила, свидетельствовали, что она искренне в это верила.

– Но ведь у вас есть родня в Англии. Вы занимали определенное место в обществе, имели дом, семью. Почему вы все это бросили?

Элизабет молчала. Она не могла ему всего рассказать. У нее не было оснований доверять ему. Если она соврет ему кое в чем, ничего страшного! Тем более что сам он вовсе не являл собой образец честности.

– Мне трудно вам поверить, поскольку вы по сути почти ничего не рассказали. – Эмрис видел, как в ней происходит внутренняя борьба. Наконец она решилась.

– Мне пришлось бежать от отца.

– Сэра Томаса Болейна?

Элизабет кивнула.

– Не думаю, что он когда-либо по-настоящему считал меня дочерью. Но не в этом дело. Обстоятельства вынудили меня бежать.

Плечи ее поникли, она умолкла. Видимо, груз воспоминаний до сих пор был тяжел.

– Что подтолкнуло вас к бегству? Я уверен, что ваш отец не был монстром, как бы он к вам ни относился.

Эмрис отошел от нее и присел на стул перед письменным столом. Он все еще сохранял суровый вид.

– Да, верно, – тихо прошептала она, возвращаясь в памяти к событиям того ужасного дня. – Но он никогда прежде не пытался… использовать меня так, как в тот день, когда я вынуждена была бежать.

– Использовать вас?

– Он хотел послать меня в постель к своему повелителю, – произнесла Элизабет, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Короля Генриха в последний день турнира посетило желание уложить меня в свою кровать, и этот развратный сифилитик поручил моему отцу доставить меня к нему. Отец принялся убеждать меня, что это честь для всей нашей семьи.

Эмрис вспомнил тот день. Какой красивой Элизабет выглядела среди толпы на трибунах. И как он отдал ей кольцо – приз, полученный Франциском, выигравшим пари у Генриха. Лицо Эмриса помрачнело.

– Проклятый ублюдок! – тихо выругался Эмрис. Как это похоже на английского короля! Порочный развратник! Конечно, дело в нем. Как он мог позволить какому-то шотландцу оказывать знаки внимания дочери его придворного. А ведь до того, как Эмрис расспросил герцога Бурбонского об Элизабет, он даже не знал, кто она такая! Какая гнусность! Как мелочно и подло Генрих хотел отомстить! Конечно, он не мог запретить Эмрису ухаживать за Элизабет. И Болейн ему тоже был нужен, он хороший дипломат. Тогда Генрих решил отыграться на невинной и ни о чем не подозревавшей девушке. Цена за внимание шотландца.

– И вы пошли? – стиснув зубы, процедил Эмрис. Он был ужасно зол. Не на нее. На себя.

– Нет, я скорее бы умерла, чем пошла к нему. – Элизабет взглянула на свечку, одиноко мерцавшую на письменном столе. – Я так и сказала отцу.

– И это он вас тогда избил?

– Да, оба раза. – Она повернулась к Эмрису. – Как вы догадываетесь, он отнюдь не пришел в восторг от моего ответа. Тогда я поняла, что мне надо бежать. Отец заботился обо мне, когда я жила в Париже. И пока я находилась на его попечении, я зависела от него, принадлежала ему, как какая-нибудь охотничья собака, или висящая на стене сабля, или другой предмет обстановки. Он мог продать меня, извлечь для себя выгоду из моего тела. – Ее глаза гневно блеснули. – Я предпочла бы смерть такой жизни. Я слишком ценю себя, чтобы позволить кому-либо распоряжаться мною!

Эмриса одолевали смешанные чувства. И ему трудно было сказать, какое из них было хуже. Чувство вины за то, что именно его внимание, оказанное ей когда-то, повлекло за собой целую вереницу событий, или просто терзающее душу сожаление за то, что ей пришлось пережить…

– Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. Каким образом я вписывался в ваши планы? Зачем вы пришли ко мне в ту ночь?

Элизабет задумчиво разглядывала ногти на руках… Ей очень не хотелось объяснять Эмрису, что она задумала тогда использовать его, чтобы расстаться с невинностью.

– Ну-у, вы были героем, таким красивым, таким любезным и… в общем, не знаю, поверите ли вы, если я скажу, что пришла к вам просто из любопытства?

– Нет, – Эмрис подавил усмешку, – не поверю. Потому что тогда мне придется признать, что я вас разочаровал и вы сбежали.

– А вот и нет, милорд. – Она заметила огонек, зажегшийся в его глазах при этих словах… – Правда! Я была шокирована, глубоко потрясена своей реакцией на ваше обаяние, и… это испугало меня… Мне не нужны были в тот момент дополнительные сложности.

– Вам не нужно было бежать. Ведь я предлагал вам свою защиту.

Элизабет помнилось это несколько иначе. Скорее как предложение разделить с ним его постель.

– Я не могла в тот момент взваливать свои заботы на вас или на кого-либо еще, – продолжала она. – Я уже знала тогда, что смогу продать свои картины. У меня был талант, и это я ощущала, как вызов, как зов судьбы – научиться жить самостоятельно, на свои собственные средства. Это был момент, когда я могла попытаться добиться того, чего хочу. Если бы я не сделала попытки тогда, мне мог больше никогда в жизни не предоставиться такой шанс.

Эмрис смотрел на ее хрупкую напряженную фигурку с сочувствием и восхищением. Ее редкостный талант не вызывал у него сомнений. Он видел это и по картинам, висевшим здесь на стенах, и по тем, что имелись в коллекции Джованни Медичи, и по той единственной работе, которая висела у него самого. Элизабет Болейн была действительно большим художником.

Но, черт побери, что ему теперь делать? Ясно, он не будет ее разоблачать. В конце концов, он сам определенным образом чувствует себя ответственным за то, что все случилось именно так. Генрих хотел использовать ее, чтобы свести счеты – уж Эмрис-то хорошо знал закулисную сторону придворной жизни.

Но что ему теперь делать с Элизабет? Сопровождать в Шотландию и представлять королеве Маргарите? Нет, это исключено. Может быть, во Флоренции все мужчины ослепли, если не замечают красивой женщины у себя под носом, но за своих соотечественников он не ручался. Ее могут разоблачить в любой момент. Тот же Гэвин, к примеру. Нет, в Шотландию он с ней не поедет. Наверное, самый простой выход – это пойти к Джованни и попросить другого живописца. Можно сослаться на то, что Филиппа из Анжу никто не знает. А она, раз продержалась столько лет здесь, то сможет продолжать жить здесь спокойно и дальше. Да, наверное, это самое разумное решение.

– Пожалуйста, возьмите меня с собой.

Эмрис пораженно уставился на Элизабет. Интересно, о чем это она? Надежда на то, что она все же, после стольких лет, вдруг решила согласиться на его предложение, вдруг вспыхнула в нем. Проклятие, он чертовски этого хочет!

– Пожалуйста, возьмите меня в Шотландию. Вот увидите, вам не придется разочароваться, честное слово.

Сосредоточенный вид Эмриса действовал ей на нервы. Она боялась, что он сейчас примет решение и оставит их здесь. Нет, только не это! Нужно уговорить его взять их с собой в Шотландию. Время не ждет.

– Я соглашусь на любые условия, которые вы поставите.

Эмрис молча рассматривал ее. Он видел, что в ней говорит страх. Он был достаточно искушен в дипломатии и повидал на своем веку немало. Ему было нетрудно заметить, когда человек поддается отчаянию и движим только страхом. Элизабет готова прыгнуть в его постель только для того, чтобы спасти свою нежную шейку. Но хотя сама идея овладеть ею его очень вдохновляла, он не хотел бы, чтобы это произошло таким способом.

– Ваша королева Маргарита уже давно ищет художника – мастера высокого класса. Микеланджело мне говорил, что она еще десять лет назад звала его в Шотландию рисовать портрет королевской семьи. Но он тогда выполнял крупный заказ папы римского и использовал это как предлог для отказа. Микеланджело рассказывал нам, что в связи с ужасной обстановкой в Шотландии в то время невозможно было найти художника, который согласился бы туда поехать. – Элизабет торопливо продолжала говорить, надеясь убедить его взять их с собой. – Здесь ходили страшные слухи о войне между Англией и Шотландией. А потом, когда умер ваш король, то, по словам маэстро, королева Маргарита обвинила художника за то, что он не приехал рисовать портрет. Она была уверена, что если бы король позировал для портрета, то он не пошел бы тогда на войну. Микеланджело сказал, что она просто помешана на этой идее.