Мэй Макголдрик - Кольцо с изумрудом

Элизабет сделала над собой усилие и промолчала.

– Что же до того, что я испытал разочарование, когда обнаружил тебя во Флоренции, то ты ошибаешься. – Эмрис сделал паузу, ожидая яростных возражений, но она никак не отреагировала на его слова. – С тех пор, как я впервые увидел тебя, я испытывал всякое, но не могу назвать эти чувства неприятными. С первого момента, как я увидел тебя тогда в Золотой долине, я почувствовал, что ты меня буквально к себе притягиваешь. Это было неодолимое стремление, и я стремился к тебе. С удовольствием. Вернее, с предвкушением удовольствия. Я даже часто вспоминал тебя. А если совсем честно, то на протяжении долгих четырех лет я просто не мог тебя забыть, не мог выкинуть из головы нашу встречу! Ты очаровала меня, Элизабет! Или, может быть, просто околдовала. Но с тех самых пор я просто схожу по тебе с ума!.. И сейчас настал момент, когда ты можешь наконец расколдовать безумца.

– И чего же ты от меня хочешь?

Эмрис легко вскочил со стула и подошел к стоящему в углу комнаты тазику с водой. Он схватил полотенце, обмакнул его в воду, а затем выжал. Подойдя к Элизабет, он протянул ей мокрое полотенце.

– Вот! Прежде всего я хочу, чтобы ты смыла с себя все это притворство, всю эту ложь, которой ты живешь последние годы. Я хочу увидеть тебя настоящую, такую, какой я тебя встретил тогда. Я хочу видеть ту страстную женщину, что скрывается под этими одеждами. – Он ласково приподнял ее голову за подбородок, чтобы заглянуть в темные страстные глаза. – Ты ведь хочешь меня, Элизабет! И не пытайся это отрицать. Твои глаза никогда мне не лгут. С самого первого момента нашей встречи.

Эмрис говорил правду. Она не могла этого отрицать.

– Я хочу быть с тобой. Хочу, чтобы мы любили друг друга без всяких помех. Чтобы никто и ничто не смогло нас остановить. Это было мое условие, как ты помнишь. Не станешь же ты нарушать свое слово?

Элизабет в ответ только покачала головой.

– Ну, тогда, – Эмрис обвел рукой комнату, – ты не думаешь, что обстановка здесь вполне подходящая? Здесь не штормит.

Элизабет приподнялась на цыпочки и, неловко чмокнув его в подбородок, пересекла комнату. Закинув полотенце на вешалку, она повернулась к Эмрису.

– Да, ты прав насчет меня и насчет моих желаний. Я не могу этого отрицать, – смущенно пробормотала она. – Но только не здесь и не сейчас! В этот момент мне хотелось бы быть вдали от всех, быть одетой в женское платье, чтобы чувствовать себя настоящей женщиной. И мне хотелось бы быть совершенно уверенной, что нас никто не прервет, что нам не помешают. Это не должно быть так просто, на ходу. Нам нужна с тобой по крайней мере целая ночь – ночь только любви и ничего больше. Не знаю, может быть, я прошу слишком многого, но мы с тобой ждали уже так долго, что небольшая отсрочка ничего не изменит.

– Но я не понимаю, зачем нам отказываться от того, что у нас есть, ради неведомого грядущего дня, вернее, ночи нашего блаженства?

Элизабет попятилась, в то время как Эмрис очень медленно, пожалуй, даже слишком медленно, начал к ней приближаться.

– Нет, милорд, мне кажется, что так, как сейчас, не годится.

– Почему? Чем больше я думаю об этом, тем более заманчивой мне кажется эта идея.

– Нет, ты меня просто пугаешь! И кончится это тем, что вы уедете завтра без меня и…

– Почему? Завтра мы все вместе отправимся дальше…

Она посмотрела на него в радостном изумлении.

– О! Благодарю тебя! Спасибо, милорд! Я так надеялась на это! – Элизабет в одно мгновение оказалась рядом с Эмрисом, поднялась на цыпочки и чмокнула его в подбородок.

Эмрис удивленно взглянул на нее, не понимая причин ее радости.

– За что это ты меня благодаришь? Я не сказал ничего нового. Все будет так, как мы и планировали перед отъездом из Флоренции.

– Конечно! – радостно подхватила она. – Вот именно! Это значит, что завтра мы поедем все вместе. Что Мэри поедет с нами. Ведь ты же сказал – все!..

Эмрис зажал ей рот рукой, не давая тараторить дальше.

– Ты поедешь со мной, моя сладкая. А Мэри останется здесь, в монастыре, пока ей не станет лучше. Здешние лекари обеспечат ей надлежащий уход. И когда она будет в состоянии ехать, я пришлю за ней своих людей, чтобы они проводили ее в Шотландию. Теперь тебе все ясно?

Элизабет с негодованием отбросила его руку.

– Позволь тогда и мне кое-что прояснить для тебя! Я не оставлю свою сестру среди чужих людей. И мне плевать, кто здесь будет за ней ухаживать – пусть хоть сам Авиценна! Если остается она, то и я остаюсь с ней! Это ясно?

Эмрис не верил своим ушам.

– Ты что, плохо соображаешь? Жизнь, что ли, мало тебя била, что до сих пор не научила мыслить разумно? Ты подвергнешь сестру опасности, если потащишь ее с собой в тяжелое и далекое путешествие.

– Я знаю Мэри лучше, чем кто бы то ни было еще. И я знаю, что именно представляет для нее опасность. Ей не грозит смерть от далекого путешествия, но она в самом деле может умереть, если не будет окружена заботой и любовью. Ее болезнь не столько телесная, сколько душевная, и ей необходим сейчас рядом близкий человек.

Эмрис опять усадил Элизабет на стул.

– Послушай меня…

Элизабет вскочила, но он заставил ее сесть и придержал за плечи, не давая ей вновь подняться. Элизабет гневно смотрела на него снизу вверх.

– Твоя сестра уже давно не ребенок. Твои чувства были бы понятны, если бы речь шла о Джеми. Но Мэри – взрослая женщина. И исходя из того, что я мог наблюдать, проведя с вами обоими некоторое время, – она не что иное, как избалованная и эгоистичная женщина, требующая постоянного внимания к своей особе. Элизабет, она просто использует тебя!

Сколько раз Элизабет уже слышала это от разных людей. И она вовсе не нуждается в поучениях еще одного умника. Она сама знает, что во многом дело обстоит именно так. Но они не знают всей правды, и барон в том числе. Голос Элизабет смягчился:

– Но, Эмрис, она больна.

– Однако ты сама только что сказала, что болезнь ее душевная, а не телесная. – Он пристально посмотрел на Элизабет, которая сидела с удрученным видом. – Элизабет, она обкрадывает твою жизнь, ничего не давая взамен. Ты тратишь на нее свое время, то самое время, которое ты с большим успехом могла бы посвятить самой себе или Джеми. И объясни мне одну вещь. Мне так и не понятна причина, по которой она живет с вами. Гораздо лучше она бы чувствовала себя у вашего отца, при английском дворе. Зачем ты держишь ее при себе?

Элизабет отрицательно покачала головой. Она не могла ему этого рассказать. Нет, не могла.

– Она с вами несчастлива. Ты что, таким образом пытаешься искупить вину за то, что она несчастна с вами? Почему бы не отослать ее в Англию, к отцу?

– Довольно, пожалуйста! – попросила Элизабет. Встав со стула, она умоляюще схватила барона за руки. – Я все это слышала и раньше. И я согласна с большей частью того, что ты сейчас сказал. Мэри нужно жить самостоятельно, но сейчас, в данный момент, я не могу бросить ее вот так, в таком состоянии. Я обещаю найти место, где ее можно будет оставить, но позволь мне отвезти ее туда, где у нее будут хоть какие-нибудь друзья. Она не должна остаться среди чужих людей.

Эмрис сжал ее руки в своих. Такую Элизабет он видел впервые. Он не мог не поддаться обаянию искреннего и теплого чувства, исходящего от нее. Волевая и сильная женщина, она могла также быть и заботливой и глубоко чувствующей. Эмрис был тронут. – Париж, – твердо ответил он. – Я разрешаю довезти ее до Парижа. Там у вас есть родственники, друзья. Но ни в коем случае не дальше!

– Спасибо! – прошептала Элизабет и бросилась в его объятия.

«Поднявшись над страстями, обретешь мир», – гласила мудрость.

Эмрис же впервые в жизни попал в плен своих эмоций. Он кипел от гнева, готов был ее задушить. Почему она так безмятежна? Неужели в ее душе царят мир и покой?

А Элизабет стояла, облокотясь о низкие поручни, с удовольствием позволяя ветру ласково трепать ее темные кудри. На красивом лице – никакого грима, только легкий загар, результат совместных усилий раннего летнего солнышка и речного ветерка. Почему она выглядит довольной, когда он, Эмрис, просто места себе не находит? Ее постоянная близость, их ежедневные встречи на протяжении последних двух недель сводили его с ума. Эмрис Макферсон сгорал от страсти.

– Припоминаю эти места. Правда, мы с Мэри шли здесь пешком.