Элизабет разглядывала проплывавшие мимо фермы и виноградники по правому берегу Сены. Ослепительно сверкала водная гладь, отражавшая полуденные солнечные лучи. Тяжелая широкая барка неторопливо двигалась на север, пересекая провинцию Шампань и направляясь к торговому городу Труа.
Эмрис сдержал слово. Чтобы Мэри, которая еще не окрепла, легче перенесла путешествие, он нанимал на тех участках пути, где это было возможно, яхты или барки, на которых они продвигались на север: сначала по широкой спокойной Роне до Лиона, затем по Соне до Дижона и, наконец, по Сене. Элизабет и Мэри проделали такой же путь с севера на юг, когда они бежали из Золотой долины во Флоренцию. Правда, то путешествие было несравнимо более тяжелым и утомительным, учитывая беременность Мэри и ее беспрерывную потребность жаловаться на жизнь.
Элизабет понимала, что выбранный шотландцем путь по воде замедлит их путешествие, но это было несравнимо более удобно.
– Как ты думаешь, твои люди уже добрались до Парижа?
– Нет, миледи, – ответил Эмрис, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что Гэвин их не слышит.
Гэвина не было видно. Скорее всего он опять внизу, с Мэри. Ну и странная же из них получилась парочка.
– Если бы мои люди достигли Парижа, то мы увидели бы в ночи огромное зарево – горящий парижский квартал, который они как пить дать подожгли бы после посещения какого-нибудь кабачка.
Элизабет перевела взгляд с Эмриса на кормовую палубу, где удобно устроились Джозеф и Эрнеста. Неподалеку Джеми играла с котенком, которого ей подарили в монастыре. Она приходила в неописуемый восторг, когда котенок гонялся за ниточкой и ловил привязанный к ней лоскуток.
– Да? Ты ничего мне не рассказывала. Расскажи, – попросил Эмрис. Он подошел и встал рядом. – Расскажи, как вы тогда путешествовали?
Он встал слишком близко, их плечи соприкасались. Это была интимная близость, хотя знали об этом только они двое. Почему-то ей вдруг стало зябко, захотелось, чтобы он обнял ее, ведь вот он, совсем рядом.
– Особо не о чем рассказывать. Мы шли так быстро, как только могла Мэри. Ну, шли и шли…
Эмрис разглядывал ее изящные руки, длинные тонкие пальцы. Как ему хотелось поднести эти пальчики к губам и перецеловать их один за другим. Взгляд его перешел с кончиков пальцев на руки, а с них на плечи и дальше по округлому спуску груди, которая, как он знал, туго стянута под одеждой.
Он опять вспомнил свои ощущения, когда во время шторма она откликнулась на его ласки. Эх, чтоб пусто было этому Гэвину! Нашел, когда их искать! Если б не он, они тогда точно успели бы заняться любовью. Прямо там, под завывание штормового ветра, на ходящем ходуном полу каюты. Она была тогда готова идти до конца. Быть так близко к цели и – увы!
А после, в монастыре, как он ее хотел! Но она попросила его повременить, и у него язык не повернулся ей отказать.
И вот – он до сих пор ждет. И все отчаяннее жаждет!
– Ой! А вот здесь я купалась! Вот на том берегу! – неожиданно воскликнула Элизабет, показывая на небольшую бухточку, образованную излучиной по правому берегу реки. – Было так чудесно! Вода там чистая-чистая!
Эмрис посмотрел на берег.
– А ты купалась без одежды? – спросил он с нескрываемым любопытством.
Она резко обернулась к нему и, увидев страстный огонек, заблестевший в его глазах, насмешливо и лукаво улыбнулась.
– Никакой одежды. Я купалась голышом. – На всякий случай она осторожно отодвинулась от него на безопасное расстояние. – Это было на закате. Когда я вышла из воды, то немного прогулялась по бережку. Поскольку полотенца у меня не было, а вечер был теплый, то пришлось ждать, пока не обсохну.
Отодвинувшись еще немного, Элизабет следила, одновременно и пораженная, и польщенная, за его реакцией.
– Я тогда шла и мечтала, чтобы ты тоже был со мной рядом.
– Я хочу тебя, Элизабет!
– Но мы не можем! Пока еще. – Она строго посмотрела на него. – Ведь ты же обещал.
Отвернувшись опять к перилам и глядя на воду, она затылком чувствовала, как он буравит ее взглядом. Не оглядываясь, она ослабила тугой воротничок своей рубахи и придерживала его рукой, чтобы задувавший ветерок охладил разгоряченное тело.
– Сегодня очень жарко, верно? – бросила она.
– Я придушу тебя, Элизабет! Придушу собственными руками!
Внизу, в каюте, Мэри сидела на скамье, прислонившись к переборке и завороженно слушая рассказ Гэвина. Блюдо с едой стояло перед ней нетронутым.
Гэвин прервался, чтобы отхлебнуть вина из стоящего рядом кувшина. На лице его застыло печальное выражение. События, о которых он рассказывал, вызывали в нем воспоминания о гибели множества людей.
– А дальше? Дальше что было? Ну, пожалуйста, расскажите, – нетерпеливо попросила Мэри.
– Ну вот, лежал я там и глядел на небо. Был день, или нет, скорее ночь. Моросило. Серенький дождичек. Нет, даже не серый, а черный. От гари, копоти и дыма выстрелов из пушек англичан. Пушки оглушительно палили с самого утра. Через некоторое время мы уже перестали понимать, откуда раздаются выстрелы. Бухает это у нас в башке или стреляют с ближнего холма.
Мэри пыталась представить, до чего же страшно должно было быть Гэвину.
– Ну, как я тебе сказал, дождь шел уже два дня подряд, и все холмы окрест были орошены дождем и кровью шотландцев, павших в этой битве. Нас обманули и предали, Мэри. Вот оно как все было! А все эти вероломные англичане – мерзавец Сюррей и его прихвостень Дэнверс, этот развратный ублюдок. Договорились с нами о перемирии, пока не прекратится дождь, а сами под покровом ночи окружили нас.
Он замолчал, погрузившись в воспоминания, и Мэри не решилась нарушить тишину.
– Да уж, битва при Флоддене была сущим кошмаром! Наши люди с приграничных земель бились насмерть. Мы остались верны нашему королю и сражались до последнего. Некоторые из шотландцев, противно даже говорить об этом, но эти жалкие выродки, у которых совести меньше, чем у диких животных, так вот они бессовестно прятались в кустах. Многие горские кланы – только не Макферсоны, не подумай! – так вот многие из них, из тех, что могли бы прийти нам на выручку в этой битве, смотрели из укрытия, как нас убивают.
Мы знали, что идем на верную смерть, но когда наш король пошел вперед на приступ, мы сражались рядом с ним. Три часа длилась ожесточенная рубка. Мы бились отчаянно, по колено в крови, на поле некуда было ступить – все было завалено трупами. И только когда пал наш король, только тогда и мы пали духом. Мы проиграли то сражение.
Эти негодяи окружили нас! Они выскочили неожиданно с обеих сторон холма. Я видел, как оба моих брата достойно встретили в битве смерть, как и подобает мужественным воинам. И где-то там, неподалеку от того места, где упал наш король, какой-то подлец напал на меня сзади. Рухнув на груду мертвых тел, я потерял сознание. Не знаю, сколько я так пролежал…
Очнулся я от стона. Попытался сесть и только тогда понял, что стон издаю я сам. Не в силах даже приподняться, я лежал и смотрел на небо. Дождь продолжал лить, и капли стекали по моему лицу. Вокруг лежали тысячи убитых. Да, Мэри, ужас того побоища трудно себе вообразить! Это невозможно передать никакими словами.
И вдруг меня как ударило – их пушки замолкли. И я понял, что это означает. Англичане пойдут обирать мертвых и заодно будут убивать тех, кто еще дышит. Я пытался рассмотреть сквозь стелющийся дым, есть ли движение на холме. И увидел – они спускались и были уже у подножия. Шакалы, вышедшие на охоту. А я не мог встать, ноги не слушались меня. Мне стало ясно, что это конец.
Гэвин замолчал.
Мэри почувствовала, что по ее лицу струятся слезы. Воин, прислонившись к борту, сидел неподвижно, прикрыв глаза. Она отерла слезы рукой и тихо попросила:
– А дальше, что было дальше?
Он открыл глаза и продолжил свой страшный рассказ:
– Вот так я лежал и ждал конца. Решил, что в любом случае дорого отдам свою жизнь. Да, я не мог встать, но в руке у меня был меч, и я приготовился умереть, сражаясь. И тут я заметил его. Здоровяк, почти моего роста, лицо все в крови из-за раны на голове. Он шел, пристально разглядывая мертвые тела, его широкий меч болтался на боку. Это был Эмрис.
Я окликнул его, и он подошел ко мне.
– «Где король?» – был первый его вопрос. «Мертв». Я рассказал ему, как было дело. Я видел, как глаза его запылали гневом, затем он оглянулся на подножие холма, потом на меня. «Иди, – сказал я ему. – Спасайся, здесь все уже кончено».