Но Эмрис Макферсон не бросил меня на поле боя. И вот, Мэри, представляешь, он спас меня! Всю ночь и следующие два дня он тащил меня на своем горбу, пока мы не оказались в безопасности.
Мэри не отрываясь смотрела на черноволосого гиганта, пока он прикладывался в очередной раз к кувшину с вином.
– Так он спас вам жизнь! – прошептала она.
– Больше, чем жизнь, Мэри, намного больше! – Гэвин поднял взгляд вверх, как будто рассматривая свет, просачивающийся в узенькую щель на потолке каюты. – Он дал мне надежду. То, ради чего стоит жить дальше. Он показал мне, что значит настоящее мужество. Что значит братство, что значит сострадание.
Я потерял в битве самых дорогих и близких людей. Два брата – это была вся моя семья. По мере того, как мое физическое состояние улучшалось, душевные страдания возрастали. Я страдал от невыплеснутой ненависти к предателям-шотландцам и к вероломным англичанам. Я ненавидел самого себя и испытывал отвращение к жизни вообще.
Но Эмрис Макферсон привел меня в чувство. Он не отходил от меня, пока я не встал на ноги. И за то время, пока длилось мое выздоровление, он сумел показать и доказать мне, что я должен выжить и жить дальше, невзирая ни на какие превратности судьбы.
Гэвин повернулся к Мэри и неожиданно с улыбкой сказал:
– Вы, наверное, не поверите, что на самом деле я сдержан и малообщителен, потому что с тех пор, как встретился с вами, я болтаю почти без перерыва. Обычно, я держусь подальше от людей. Мой отец в детстве даже собирался из-за моей замкнутости и любви к одиночеству отправить меня в монастырь, чтобы я стал монахом.
Мэри улыбнулась в ответ. В глазах ее все еще стояли слезы.
– Спасибо вам, Гэвин!
– Спасибо? За что? Я, наверное, утомил вас до смерти?
– Нет, благодаря вашему рассказу я теперь понимаю, что такое верность и мужество.
– А-а, вы наверняка думаете про вашего брата? Так?
Мэри кивнула.
– Да-а, это верно! Филипп прекрасный человек, Мэри! Он, конечно, не слишком крепок и силен, но в храбрости и стойкости не уступает самым отважным воинам. – Гэвин припомнил, с каким бесстрашием Филипп не раз отстаивал свое мнение в разговорах с Эмрисом. – Но самое главное, Мэри, даже не в этом. Главное, что он действительно любит и заботится о вас.
Гэвин взглянул на бледное лицо Мэри и продолжил:
– Вы бы видели, что он устроил, когда Эмрис Макферсон решил оставить вас в монастыре поблизости от Марселя. Это было зрелище! Ваш брат умеет постоять за то, чем он дорожит. И это, по-моему, и есть настоящая храбрость.
Мэри устало прислонилась к деревянной обшивке. То, о чем говорил Гэвин, – это была пена на гребне, пустяки по сравнению с тем, что сделала для нее сестра. Как она могла быть такой слепой? Сейчас все события вдруг как бы приобрели отчетливость, как будто она видела раньше все неясно, размыто и вдруг неожиданно прозрела. Пресвятая Богородица, прости меня за мою слепоту!
Мэри представила себе, что за жизнь ведет Элизабет из-за нее. Мэри знала, что лучше ей уже не станет. Она слаба и слабеет с каждым днем. Врач в монастыре подтвердил ее опасения. Она умирает. Мэри знала это, хотя окружающие пока еще не догадывались. И не надо, чтобы Элизабет узнала это. Пока не надо.
Она почти не спала последние две недели. Ночами она лежала без сна, вся прожитая ею жизнь проходила у нее перед глазами. Голова болела и кружилась. Днем же у ее постели сидела Элизабет, всегда готовая ее поддержать, помочь. Элизабет всегда была рядом с ней, все эти годы – верная и надежная опора. А что сделала для Элизабет она, Мэри? Чем она ей помогла? Пока ничем.
И даже Гэвина прислала к ней она, Элизабет. Мэри понимала, что время первой любви для нее давно прошло. За последние недели для нее прояснилось очень многое, и она уже не питала никаких надежд или романтических иллюзий на этот счет. И когда Элизабет прислала к ней Гэвина, у нее с ним, неожиданно для самой Мэри, сложились дружеские отношения.
Они стали друзьями, хотя Мэри, в отличие от Элизабет, никогда прежде не имела в своей жизни друзей-мужчин. Да, так вот странно получилось. Мужчина и женщина, такие разные. Казалось, они должны были бы тяготиться обществом друг друга, но вышло наоборот. И все это благодаря Элизабет. Мэри была уверена, что это тоже ее заслуга.
Она припомнила сегодняшнее утро. Когда Элизабет одевалась, она обратила внимание на то, что ее сестра в последнее время как-то преобразилась, расцвела. А потом? Когда они стояли у бортика с Эмрисом Макферсоном? Элизабет, возможно, и не отдает себе отчет, но она, Мэри, отлично видела, что происходит. Ее сестра влюблена в шотландца. Конечно, Элизабет, как всегда, будет жертвовать своими чувствами ради других и не даст себе насладиться заслуженным ею счастьем. И, как всегда, будет заботиться о ней, о Мэри, забывая о себе.
Ну что же, значит, пришел черед Мэри позаботиться о Элизабет и развязать этот узел. Ее сестра заслуживает счастья.
Да, но сначала Мэри надо поговорить с Джеми.
– Нет, я не поеду!
– Ты должна поехать, Элизабет! Когда еще тебе представится случай увидеться с французским королем?
– Но я ведь была представлена ко двору…
– Но не в качестве художника, слава о котором идет по всей Европе! – Голос Мэри дрожал от возбуждения. – Ты в зените своего успеха. Твой талант наконец признан! И ты заслуживаешь признания. Многие всю жизнь трудятся, чтобы добиться этого. И ведь это как раз то, о чем ты всегда мечтала!
Элизабет уронила голову на руки.
– Нет! Я не знаю!
Сообщение о том, что король Франциск I желает встретиться с Филиппом из Анжу в охотничьем домике, расположенном к востоку от Труа, обрушилось на Элизабет как гром с ясного неба.
– Не знаю, я ничего не знаю! Я вообще не представляю, что мне теперь делать!
Рано утром вахтенного на барже окликнули с берега. До короля Франциска дошла весть о том, что флорентийский художник направляется через Францию в Шотландию по приглашению королевы Маргариты. Монарх хотел встретиться с живописцем, тем более что, как ему доложили, тот был французом по происхождению.
– Пожалуйста, ну, пойди! Хотя бы ради меня! – жалобно попросила Мэри. Элизабет в недоумении приподняла бровь. – Понимаешь, это последняя возможность для меня пережить все это как бы твоими глазами. Ты вернешься и расскажешь мне все-все! Что теперь носят, кто как был одет, все последние придворные сплетни. Ну, пожалуйста, Элизабет!
Элизабет встала и подошла к постели больной. Мэри приподнялась ей навстречу, и сестры, крепко обнявшись, некоторое время сидели, мирно покачиваясь и как бы убаюкивая друг друга.
Мэри очень изменилась. Последние три недели, что она провела на барже, Мэри менялась день ото дня все больше. Элизабет видела, что ее сестра сильнее откликается на заботы других, ближе к сердцу принимает беды и радости окружающих. Но тело ее слабело… И не раз и не два задавалась Элизабет вопросом, правильно ли она поступила, взяв в долгое и трудное путешествие сестру. Однако сожалеть о чем-либо сейчас было уже поздно.
– Не знаю, как я смогу…
– Элизабет! – Мэри откинулась на подушки. – Я слышала сегодня ночью, как вы шептались с Эрнестой по поводу моего состояния.
Элизабет попробовала возразить, но Мэри жестом остановила ее:
– Пожалуйста, дорогая, пойми меня! Как раз сейчас, впервые в жизни, я живу так, как мне и следовало жить всегда. Я действительно счастлива. – Она на мгновение задумалась, а потом твердо продолжила: – Я знаю, что умираю, и поняла, что и вы это знаете. И я не хочу, чтобы вы горевали по этому поводу. Я прожила свою жизнь, и мне выпал шанс… ну, что ли, исправить кое-что во время вот этой последней дороги.
Мэри вновь привлекла сестру к себе.
– Однако я вовсе не желаю, чтобы вы бесконечно тряслись и дрожали над каждым моим шагом. Я буду жить до последнего отпущенного мне дня, и я обещаю тебе, что дождусь твоего возвращения из поездки на берег. Съезди, Элизабет! Для меня это будет в радость. Пожалуйста!
Элизабет положила руку ей на плечо.
– И возможно, – добавила Мэри, лукаво улыбаясь, – она знала, что сейчас подходящий момент и его нужно использовать, – возможно, это будет также в радость и тебе, и Эмрису, вам обоим, побыть некоторое время наедине.
Элизабет, вспыхнув до корней волос, отодвинулась от Мэри. Этого она никак не ожидала.
– Ты думаешь, я не вижу, какие чувства ты испытываешь к Эмрису? Родная, но ведь это просто написано у тебя на лице каждый раз, когда он оказывается рядом! Или даже когда кто-нибудь просто упоминает его имя.