Элизабет наконец удалось натянуть на себя рубашку. Он увидел, как взлохмаченная головка появилась в прорези рубашки. Черные волосы красиво разметались по плечам.
– Если вас волнует мое благополучие, то могу вам сообщить, что я полностью удовлетворена своей участью.
Эмрис с интересом наблюдал, как она теперь пытается завязать тесемки разорванного ворота. Да, его рубашка ей идет. Впрочем, она будет выглядеть красиво в любом наряде.
– Вы, конечно, можете считать, что способны позаботиться о себе. Но на самом деле это не так, милая леди. Вы – женщина, красивая женщина, которая…
– Ну и что? Что в этом плохого? – вспыхнула Элизабет.
– Позвольте мне закончить. Вы упрямая красивая молодая женщина, которая не научилась еще различать, что можно и должно переносить и терпеть, а что нет. Пока вы не поймете разницу, вы будете страдать.
Элизабет в ужасе думала о том, что ей сейчас предстоит еще разговор с отцом.
– Милорд, вы не могли бы выражаться проще, вы не могли бы объяснить мне простыми словами… о чем, черт побери, вы говорите?
– Я говорю о вашем любовнике, об этом тупоголовом идиоте…
– Вы не объясните мне, что вы… вы… О каком любовнике?
О господи, она, должно быть, совсем сошла с ума. О каком любовнике он говорит? Элизабет уже ничего не понимала. Тут ее взгляд упал на нижнюю часть тела обнаженного мужчины, стоящего перед ней, и глаза ее непроизвольно расширились.
– Я… Я ничего… Мне надо идти!
– Герцог Бурбонский! Я сразу должен был догадаться! – Эмрис наклонился, поднял свой килт и перебросил ей. – Ведь он был вне себя, когда я спросил о вас! Как я мог быть таким слепым! Конечно, это он!
Элизабет застыла, ошеломленно глядя на шотландца.
– Герцог Бурбонский?
– Ну да, конечно! Каков подлец! Надо было мне разукрасить ему физиономию, пока он не добрался до вас! – Эмрис с досадой ударил кулаком по спинке кровати. – Когда он к вам явился? Наверняка это было после моих расспросов! Он пришел к вам после того, как мы с вами расстались?
Элизабет смотрела на шотландца в полном изумлении.
– Не знаю, что вы имеете в виду… Но в любом случае я не нуждаюсь в защитнике. Могу вам прямо сказать, что я убью без всякого сожаления любого мужчину, который еще раз поднимет на меня руку.
– И правильно, миледи!
Элизабет застыла, пытаясь сообразить, к чему имеет отношение последнее замечание шотландца. По совести говоря, она плохо понимала, о чем идет речь, и вряд ли отдавала себе отчет и в том, что говорила сама. В отчаянии она тряхнула головой. Теперь понятно, почему все уверяют, что женщины теряют от него голову. Теперь она испытала это на себе.
– Спокойной ночи, милорд!
Элизабет подобрала волосы кверху и спрятала их под шапочкой.
– И куда вы теперь? – До чего забавно смотрится на ней килт! Да и плед ей очень к лицу – настоящий шотландец! Только пояс, похоже, ей пришлось обмотать вокруг себя дважды.
– Искать справедливости, – невнятно пробормотала в ответ Элизабет, выходя из шатра. «И свое будущее», – добавила она про себя.
Эмрис стоял раздетый у кровати и озадаченно смотрел ей вслед. Это была, несомненно, самая странная встреча с женщиной, какие случались в его жизни.
Задумчиво глядя на все еще воинственно восставшее свидетельство ее пребывания здесь, он представлял себе, как его несостоявшаяся любовница идет через лагерь в его шотландском наряде. Конечно, он ей велик, но очень к лицу!
Однако, безусловно, Элизабет Болейн большая оригиналка!
ГЛАВА 5
Никому из праздношатающихся гуляк и пьяниц, идущих в этот поздний час по лагерю, и в голову не могло прийти, что одиноко бредущий молодой шотландский паренек – женщина!
Элизабет шла, почти ничего не замечая вокруг. С другой стороны долины из громадного шатра доносились веселые звуки музыки. На окрестные холмы падал мерцающий свет костров, разожженных под огромным навесом. Элизабет задумчиво брела среди толпы подвыпивших гуляк и влюбленных парочек.
Только свернув в освещенный факелами пустынный проулок между шатрами, она вдруг осознала, где находится. До палатки отца оставалось всего двадцать шагов.
Элизабет остановилась, чтобы собраться с духом. При мысли о предстоящем разговоре ее начинал бить озноб. Всю дорогу она мысленно репетировала, что именно скажет отцу, искала слова, которые могли бы подействовать на него и убедить отправить ее завтра вместе с Мэри обратно во Францию. Как это было бы хорошо! Она сможет позаботиться о сестре. И приложит все старания к тому, чтобы происшедшее здесь поскорее изгладилось из памяти Мэри.
Взглянув на тускло освещенный изнутри шатер, Элизабет внезапно почувствовала себя слабой и усталой. Весь этот довольно убедительный разговор звучал пока что, увы, лишь в ее собственной голове…
Двое сильно подвыпивших сквайров, невзначай столкнувших Элизабет наземь, даже не удостоили ее взглядом.
– Смотри, куда прешь, парень! – пробурчал один из них, не оборачиваясь.
Элизабет в изумлении уставилась на их удалявшиеся фигуры. Поднявшись с земли, она стала стряхивать грязь со своей одежды и только тут обратила внимание, что на ней надето: килт, принадлежащий Макферсону, его же рубашка, а на плечах – короткий шотландский плед. Так вот оно что! Вот почему – «парень»! Они приняли ее за одного из шотландцев! И ведь она прошла почти через весь лагерь. Надо же! Значит, никому и в голову не пришло, что она женщина. Ни одна живая душа ничего не заподозрила! Парень… Это интересно…
Элизабет тряхнула головой, прогоняя непрошеные мысли и возвращаясь к тому, что ей предстояло сейчас. Ее бросало в дрожь, когда она пыталась представить себе, как отец отреагирует на ее слова. Но что еще ей остается делать? Она не видит другого способа защитить себя. Другого выхода просто нет!
Оруженосец у входа в шатер сэра Томаса мирно клевал носом. Он на мгновение приподнял голову, тупо посмотрел на нее и опять задремал.
Элизабет сделала глубокий вдох и проскользнула внутрь. Жребий брошен! Что бы ни было, она должна через это пройти.
Лампа освещала сэра Томаса, сидящего за столом над разложенными перед ним документами. За исключением этих бумаг, все остальные вещи были уже упакованы к завтрашнему отъезду и сложены грудой у входа в шатер.
Никем не замеченная, Элизабет остановилась неподалеку от стола в тени и некоторое время молча наблюдала за отцом. Она никогда не могла понять, что такого нашла в этом мужчине ее мать. Хотя многие уверяли, что в молодости он был очень привлекателен.
Младший сын [1] богатого землевладельца, сэр Томас не мог ни похвастать особой родовитостью, ни рассчитывать в будущем на наследство. Желая преуспеть в жизни, он рано выучился не брезговать никакими средствами для достижения своих целей.
В юности он был, по-видимому, весьма обаятельным молодым человеком. Имея к тому же обширные познания во многих языках, он, не без содействия отца, был зачислен на службу к королю Генриху VIII. С первой своей дипломатической миссией он направился во Францию, где и увлекся молодой и очаровательной Катрин Вальмонт.
Благородная леди была обладательницей внушительной родословной. Его ухаживание вызвало недовольство в знатном французском семействе. Мысль о том, чтобы их Катрин породнилась с каким-то безземельным английским дворянином, приводила родных в ужас. В конце концов девушке поставили ультиматум – если она выйдет за Томаса Болейна замуж, то лишится всех привилегий знатности и богатства, какими она ныне обладает. Катрин согласилась на это с легким сердцем – она его любила, и все остальное не имело для нее значения.
Семейный ультиматум сыграл свою роль: сэр Томас, соблазнив Катрин, вскоре ее оставил. Брошенная любовником и лишенная поддержки семьи, она оказалась в полном одиночестве. Через девять месяцев на свет появилась Элизабет.
Для сэра Томаса любовь не имела ни малейшей ценности. Брак был для него выгодным контрактом, способом обогатиться и упрочить свое положение в обществе. Без многочисленных богатых и знатных родственников Катрин была для него ничто. Вскоре он удачно женился на дочке Говардов – великосветского английского семейства. Этот союз принес ему все, о чем он мог только мечтать – титул графа Ормунда!
Элизабет знала, что брак не принес отцу никакой радости: молодая светская леди, в отличие от Катрин, отнюдь не пылала к супругу любовью. Но Томас Болейн получил то, чего и добивался, – власть, деньги и положение. Правда, Говарды так никогда и не признали его своим и после смерти жены ясно дали понять, что он не принадлежит к их кругу.