«Что это? — вздрагивала, заслышав шедший изнутри незнакомый звон, и сама себе отвечала: — Я люблю…» Вот только объект ее любви своим странным поведением доводил ее порой до отчаяния. Нет, он не лез на глаза, не демонстрировал окружающим их отношений, не докучал ей знаками внимания. Напротив, старался раствориться в общей массе, как можно меньше попадаться ей на глаза и, казалось, просто избегал ее.
Между тем он каждый вечер неизменно приезжал работать в кафе, прихватив Антошку из садика. Едва кивнув Ирине, спускался в подвал и вливался в общую кутерьму. В десять часов, как правило, Свечников отвозил Ирину с Антошкой домой. Они прощались у подъезда, и мать с сыном поднимались вдвоем к себе в квартиру.
Свечников ждал, когда зажжется свет у них на кухне, садился в машину и возвращался в кафе. Работал там с ребятами часов до двенадцати, а иногда и дольше, чтобы потом, приехав к себе, добрести до постели и рухнуть без сил. Спать без сновидений до утра.
Ирина же подолгу сидела перед телевизором, ходила без цели по квартире, останавливаясь у телефона или у окна, глядя на тротуар, где обычно он ставил свою машину.
Может быть, он вернется? Может, позвонит? Как его понять? Он дает ей время все решить? А может быть, сам все давно решил и сделал выбор? Приезжает теперь как друг? Не напрашивается в гости, как бывало, ни разу за всю неделю не завел разговор об их отношениях. Только о делах. Благо дел в кафе хоть отбавляй. Праздношатающихся здесь было не увидеть. За исключением, пожалуй одного-единственного эпизода. В тот вечер в кафе появился сын Брыловой, Стаська. Ирина сидела в подсобке, распаковывая и перетирая новую посуду. Брылова в кухне готовила ужин. Монотонное упрямое «бу-бу-бу» оторвало Ирину от своих мыслей и заставило прислушаться. Что-то было в этом «бу-бу-бу» нервное и настораживающее.
— Все равно пойду, — твердил упрямый мальчишеский басок, — сказал пойду — значит, пойду.
— Брось, сынок, не спорь. Мать сказала — не пойдешь, и разговор окончен.
— Не окончен. Дай денег, а то не уйду.
— Сказано — не дам.
Фразы повторялись по кругу, до Ирины дошел смысл разговора, и «бу-бу-бу» начало раздражать. Терпению Брыловой можно было позавидовать. Она спокойно внушала сыну свою точку зрения, тот стоял на своем и требовал денег. Так и подмывало вмешаться и поставить мальчишку на место. Но все решилось неожиданным образом. Из подвала вылетела самая махонькая студентка, та самая, цыпленок, заглянула в подсобку, скользнула взглядом по Ирине и услышала доносившийся из кухни Стаськин басок. В глазах ее что-то мелькнуло, вроде внезапного озарения, и она метнулась в кухню.
Ирине стало любопытно, как развернутся события, и она вышла вслед за студенткой.
— О-о! Какой классный молодой человек! — вскричала цыпленок, окинув Стаську восхищенным взглядом.
Мать и сын замолчали. Стае уставился на студентку. Вероятно, цыпленка поразил Стаськин рост, так как смотрела она на него, задрав голову.
— Как вы мне подходите, юноша! — искренне воскликнула студентка, и Ирина заметила, как Стас медленно залился краской. Даже шея. Он еще не понимал, что перед ним артистка, принял ее непосредствен-ность за явное признание его мужских достоинств.
Девушка обернулась к Ирине и затараторила:
— Наши все ушли, Лев Георгиевич увел их за досками. Мне поручили кулисы повесить, а я не достаю! Кошмар! А тут такой парень и совершенно не при деле!
Ирина отвернулась, пряча улыбку. Нужно было видеть физиономию Стаса Брылова в этот момент. Он потянулся за студенткой, как шнурок за ботинком. Он не поднялся из подвала даже тогда, когда вернулись ребята с досками. Остался со всеми ужинать, а на следующий день пришел раньше всех и первым делом попросил у Ирины для себя какую-нибудь работу. Пока она думала, Свечников позвал его перетаскивать мешки с мусором во дворе. Вот опять. Подошел, позвал Стаса и ушел, даже не задержав на Ирине взгляд, не спросив ничего, как бывало, не улыбнувшись. Ну не знала она, как это расценить! Что за внезапный холод? Да и холод ли?
Всякий раз, случайно коснувшись друг друга руками, оба чувствовали мгновенно возникающее горячее поле, до боли обжигающее обоих.
К концу недели Ирина могла сравнивать себя разве что с раскаленной докрасна сковородкой. При приближении Сергея у нее начинала кружиться голова. Она едва сдерживала себя, чтобы не закричать ему в лицо: «Да обними же ты меня, остолоп!»
Но — молчала. А он отводил глаза, спрашивая ее о пустяках. В одну из таких минут Ирина, не ответив на его вопрос, пулей вылетела в подсобку и разревелась.
Мария нашла ее, рыдающую, на ящике с апельсинами.
— Я устала, — ответила Ирина на вопрос подруги и поняла, что не врет. Она на самом деле устала. Сколько можно? Чего он ждет от нее — чтобы она сама повисла у него на шее? Или так мстит за ее холодность?
Как это жестоко!
А может быть, он принял ее условия и решил все оставить как есть? К тому же у него есть женщина. Он просто не может чувствовать того, что Ирина. Она больше не выдержит…
— Как я устала! — с горечью повторила она, глядя мимо подруги в мокрое от дождя окно.
— Надеюсь, завтра ты не собираешься работать? В субботу? Мы с Иваном приглашаем вас на пельмени.
— Что за повод? — вяло поинтересовалась Ирина, доставая носовой платок.
— Никакого повода. Просто пельмени. Приходи с Антошкой и… Сергеем. Или, хочешь, я сама его позову.
— Нет. — Ирина остановила уже метнувшуюся было подругу. — У нас билеты в цирк на завтра. Но я приду. Одна. Можно?
— Приходи… — задумчиво протянула Мария. — Хотя я никак не могу понять вас двоих. Что вы друг друга мучаете? Ты же любишь его, это невооруженным глазом видно. А уж про него я не говорю. Он уже извелся весь. Что ты шарахаешься от него?
Ирина молчала. Да Мария и не рассчитывала, что ее сетования дойдут по назначению. Но не говорить не могла. Ивану она потом скажет: «Я ей все высказала! Смотреть же тошно, как эта парочка изматывает друг друга. У Сергея круги под глазами. Бросает на Ирину такие взгляды, что постороннему выть охота. А она сама? Похудела вся, глаза горят. Садизм какой-то. Или как там — мазохизм, кажется. И что они там не решат?»
— Приду, — повторила Ирина. И добавила: — Если вы с Ванькой не будете доставать меня подобными вопросами.
«Вот и хорошо, — думала она, проводя по щекам компактной пудрой, маскируя следы слез. — Есть повод не пойти с ним в цирк». Сидеть с ним рядом два часа в цирке, соприкасаясь локтями, чувствовать запах, ощущать тепло его тела так близко! Такой пытки она просто не выдержит. Она завтра скажет, что у нее болит голова, зубы, бок — что угодно. Но не даст изводить себя подобным образом.
На следующий день в цирк она не поехала. Был типичный октябрьский день — с лужами, ветром и нескончаемым дождем. Ирине на самом деле с утра казалось, что у нее все болит. Сергей только кивнул на ее слова о том, что она не поедет. Кивнул, взял за руку мальчика, и они ушли. Куда исчезло его упрямство? Он даже не злился. На лице его можно было прочесть лишь покорное смирение, что никак не вязалось с образом Сергея Свечникова, который сложился у Ирины за время их знакомства. Его поведение озадачивало. Обижало. Да что там — просто бесило.
Ирина набросила плащ, повязала косынку и побрела через двор с детским садом в длинную пятиэтажку к Никитиным. Такие походы — на торт, на мамино варенье, на блины — были постоянными в отношениях Ирины с этой семьей.
Познакомились они с Машкой в роддоме. Мария родила Таню, а Ирина — Антошку. Койки были рядом, и соседки быстро подружились. С самой выписки стали ходить друг к другу в гости, потом Никитины втянули Ирину в свой магазин, и пошло-поехало…
В приготовлении пельменей неизменно участвовало все семейство Никитиных. Иван крутил мясо для фарша на электромясорубке, ему помогала Танюшка — бросала кусочки в широкую пластмассовую воронку. Мария со старшим сыном Мишей резали из теста кружочки. Дело двигалось конвейером — быстро и слаженно. Ирине досталось упаковывать шарики фарша в тесто.
Полчаса — и пельмени уже кипели в голубой кастрюле. Кухню заполнил запах бульона — с луком, душистым перцем и лавровым листом. Ирина была здесь своя, она заранее знала весь ритуал: сейчас в большой комнате Миша с Иваном поставят стол. Мария застелит его белой скатертью с фиалками по краям. На столе появится красивый столовый сервиз, подаренный Никитиным на свадьбу, — огромная пузатая супница с выпуклыми листиками по бокам, такая же соусница, полная сметаны, тарелки с позолоченными ободками. Машка называла это действо «субботний обед» или же «воскресный», судя по обстоятельствам, и неукоснительно следовала раз и навсегда заведенному ритуалу — обед вместе готовили, дети накрывали на стол, а после обеда на этом же столе играли в лото или в карты. Ирине всегда было хорошо здесь, и сейчас, сидя за столом, она гадала: почему ее всегда тянуло к Никитиным, а не к своим одиноким, как и сама, приятельницам? Сегодня она поняла: в этом доме витал дух семьи. Семьи, которую она потеряла и, казалось, уже не могла обрести. Грел ее этот дух. Трехкомнатная квартира Никитиных вечно была полна шума, возни, детских и взрослых голосов. Беспрестанно звонил телефон, требуя то Машу, то Мишу, то Ивана. То и дело приходили соседские дети поиграть с Таней или позвать Мишу на улицу.