– Ты говоришь это в буквальном смысле, так?

– Какая ты проницательная, Джейн. Да, я говорю буквально.

– Почему?

Внезапно Синклер смешался, отпустил мою руку, словно ему наскучило держать ее, и принялся искать сигарету. Наконец он нашарил пачку в кармане пальто и, прикурив, коротко бросил:

– Потому.

Устав ждать разъяснений, я повторила вопрос:

– Почему «потому»?

Синклер глубоко вздохнул:

– Потому что я по уши в долгах. Потому что я обязан найти деньги и рассчитаться с кредиторами или погасить долг ценными бумагами, которых у меня нет. Если эта история всплывет наружу, а она всплывет как пить дать, то шеф вызовет меня на ковер и печально сообщит, что в моих услугах больше не нуждаются. Вот и все.

– Ты даешь понять, что окажешься без работы?

– Ты не только проницательная, но и сообразительная.

– Но... откуда у тебя долги?

– Сама-то как думаешь? Ипподром... карточные игры...

Его слова звучали довольно невинно, но я решила докопаться до истины:

– И сколько ты просадил?

Он назвал цифру, от которой у меня волосы встали дыбом.

– Да ты сошел с ума! Проиграть в карты...

– О, Джейн, умоляю тебя. За один вечер столько проиграть в лондонских казино невозможно. На это ушло почти три года.

Я всегда знала, что мужчины способны на огромные глупости, и даже мой отец был совершенно непрактичен в денежных делах, но чтобы такое...

– А бабушка не могла бы помочь тебе деньгами? Дать взаймы?

– Она уже не раз меня выручала... без особого энтузиазма, я бы сказал.

– То есть это не впервые...

– Да, это не впервые, и не смотри на меня с таким дурацким видом. Кроме того, этих денег у бабушки все равно нет. Она относится к тому поколению, которое предпочитает вкладывать свой капитал в тресты, инвестиции и земли.

«Земли... земли...» – промелькнуло у меня в голове.

– А если продать землю? – вырвалось само собой. – К примеру... охотничье угодье?

Синклер осторожно покосился на меня, и в его взгляде я прочитала невольное уважение.

– Я тоже думал об этом. У меня на примете есть группа американцев, которая горит желанием купить наше угодье или, по крайней мере, арендовать его на год. По правде говоря, Джейн, я и отпуск взял из-за того, чтобы уломать бабушку. Но она даже думать об этом не хочет... хотя какой от него прок, я, хоть убей, не пойму.

– Она же сдала его...

– За гроши. Тех денег, которые выплачивает синдикат, Гибсону едва хватит на пару патронов.

– А как же Гибсон?

– К черту Гибсона. Он ни на что не годится. Пришло время гнать его на пенсию.

Мы опять надолго замолчали. Синклер курил. Сидя рядом с ним, я судорожно пыталась разобраться в нахлынувших эмоциях. Больше всего меня поразило не его бездушие (к этому я была подготовлена) и даже не то, что он попал в тяжелое положение, а его необъяснимая откровенность. Либо кузен все-таки отказался от мысли жениться на мне и ему уже нечего терять, либо его самомнение не знало границ.

Я понемногу начала заводиться. Меня трудно вывести из себя, и мало кому это удавалось, но если уж рассердят, то я становлюсь неуправляемой. Зная в себе этот недостаток и не позволяя чувствам вырваться наружу, я велела себе оставаться расчетливой и практичной.

– Я не понимаю, с какой стати все должна решать бабушка, а не ты сам? В конце концов, «Элви» в один прекрасный день достанется тебе. Тогда, если захочешь, ты сможешь распродать с молотка. Надо только подождать.

– С чего ты взяла, будто «Элви» перейдет ко мне?

– А кому же еще? Ты – ее внук. Больше некому.

– Ты говоришь так, будто «Элви» является родовым поместьем... будто оно веками переходило от отца к сыну. Это не так. Совсем не так. Оно принадлежит бабушке, и если она вздумает, то может завещать его хоть приюту для кошек.

– А почему не тебе?

– Потому что я сын своего отца, моя дорогая.

– И что это должно означать?

– Это означает то, что я дрянь, перекати-поле, паршивая овца. Настоящий Бейли, если хочешь.

Я недоуменно уставилась на Синклера, а тот внезапно рассмеялся, но это был горький смех.

– Разве тебе никто не рассказывал, маленькая невинная Джейн, о дядюшке Эйлуине? Отец ничего не говорил?

Я покачала головой.

– Когда мне исполнилось восемнадцать, я узнал кое-что... в качестве нежеланного подарка ко дню рождения. Видишь ли, Эйлуин Бейли был не только нечестным, но еще и невезучим человеком. В Канаде он пять лет провел за решеткой. За мошенничество, растрату и еще бог весть за что. Тебе никогда не приходило в голову, что это довольно странно? Никаких визитов за много лет. Почти нет писем. Во всем доме ни единой его фотографии.

Как все, оказывается, просто... А я почему-то не могла сама додуматься, что за этим стоит. Мне сразу припомнился недавний разговор с бабушкой и ее уклончивые фразы в отношении родного сына: «Ну что же, он сам выбрал этот путь... жить в Канаде и умереть на чужбине. Видишь ли, «Элви» для него всегда мало что значил...», «Так, как сейчас выглядит Синклер. Сплошное очарование...».

– Но почему он ни разу не приехал? – задала я довольно глупый вопрос.

– Думаю, он превратился в эмигранта, живущего на деньги, высылаемые с родины... Вероятно, бабушка решила оградить меня от его дурного влияния. – Синклер нажал кнопку, боковое стекло опустилось, и он выбросил недокуренную сигарету. – Как бы там ни было, это ничего не решает. Болезнь просто передалась по наследству. – И, улыбнувшись, прибавил: – Что нельзя вылечить, то следует терпеть.

– Ты намекаешь, что страдать должны все?

– Но пойми, Джейн, мне тоже здорово достается. Знаешь, довольно странно, что ты заговорила о том, что «Элви» рано или поздно перейдет ко мне. Знаешь, прошлой ночью мы с бабушкой как раз говорили об угодье и Гибсоне, и я выложил свой главный козырь: раз «Элви» все равно когда-нибудь станет моим, то почему я сейчас не могу им распорядиться? – Он повернулся ко мне и обезоруживающе улыбнулся. – Угадай, что она ответила?

– Не знаю.

– Она заявила: «Вот здесь, Синклер, ты ошибаешься. Зря ты смотришь на «Элви» как на источник дохода. Ты обосновался в Лондоне, а в «Элви» жить никогда не хотел. Поэтому «Элви» перейдет к Джейн».

Так вот откуда столь пристальный интерес к моей персоне! Последний элемент головоломки встал на свое место.

– Так вот почему ты решил взять меня в жены? Чтобы наложить лапу на «Элви».

– Звучит несколько прямолинейно!

– Прямолинейно?!

– Но в общем и целом ты имеешь право так говорить, особенно в свете того, что я тебе сообщил. Это чистая правда, можешь не сомневаться.

Его последние слова переполнили чашу моего терпения. Не в силах сдержаться, я выдала ему:

– «Чистая правда, можешь не сомневаться»?! Синклер, ты даже представления не имеешь, что значит это слово! Как ты можешь швыряться им... и бросать мне лицо всю эту...

– Ты имеешь в виду моего отца?

– Нет, я не имею в виду твоего отца! Мне в высшей степени наплевать на твоего отца, да и на тебя тоже. И на «Элви» мне тоже наплевать. Я не гонюсь за большими деньгами, а если бабушка оставит поместье мне, я от него откажусь, сожгу или отдам кому-нибудь, но не позволю тебе заграбастать его.

– Ты не очень-то щедра.

– Я не собираюсь быть щедрой. Ты не заслуживаешь этого. Ты закоренелый эгоист. Всегда им был. Ты всю жизнь чего-то требовал, а если это «что-то» тебе не давали, то ты брал сам. В детстве электрическую железную дорогу и кораблики, крикетные биты и пистолеты. Теперь спортивные машины, квартиры и деньги, деньги, деньги. Тебе все мало. Сделай я так, как ты требуешь, выйди за тебя замуж и передай дорогому супругу «Элви», тебе и этого скоро покажется мало...

– Ты оторвалась от действительности.

– Я не оторвалась от действительности, это называется иначе. У меня другие ценности, и люди для меня значат больше, чем вещи.

– Люди?

– Да, люди. Человеческие существа, обладающие чувствами, страстями и всеми теми качествами, о которых ты давно забыл, если, конечно, они были тебе знакомы. Обычные люди, вроде нашей бабушки, Гибсона и бедняжки Тессы, которая ждет ребенка... и не говори мне, что он не твой, я не верю тебе, да ты и сам прекрасно знаешь правду. Ты используешь окружающих, а когда они перестают быть полезными, просто отмахиваешься от них.