Мы познакомились с Линдой на одной из тех скучных воскресных вечеринок, которые составляют неотъемлемую часть жизни бомонда в Лос-Анджелесе. Отец сразу пристроился к рыжеволосой красотке, с ходу сообразив, что больше здесь не с кем говорить. Мне она тоже понравилась. Линду отличал вульгарный юмор, сочный низкий голос и редкий дар самоиронии.

У отца отбою не было от женщин, однако отношения с ними он строил с восхитительной осторожностью. Я знала, что с Линдой у них все серьезно, но того, что он притащит ее в Риф-Пойнт, никак не ожидала.

Я решила, что тоже буду придерживаться осторожной тактики.

– Что за сюрприз! Как вы попали в нашу глушь?

– О, сама знаешь, милочка, что бывает, когда твой отец стоит над душой... Какой чудесный воздух. – Она глубоко вдохнула, поперхнулась и вернулась, чтобы взять сумку.

Только тут я заметила массу вещей, сваленных на заднем сиденье: три чемодана, большой чехол с платьями, косметичка размером с вещевой мешок, норковое манто в пластиковом пакете, корзинка для Мици в комплекте с розовой резиновой костью. Я изумленно созерцала эту кучу, и только собралась спросить, что здесь, собственно, происходит, как отец локтем отодвинул меня в сторону и взял две коробки.

– Лучше закрой рот и помоги, – бросил он и направился в дом.

Линда, заметив выражение моего лица, тактично решила, что Мици нужно побегать по берегу, и исчезла. Я кинулась за отцом, потом спохватилась и, вернувшись к машине, взяла корзинку.

Отца я нашла в гостиной. Он поставил чемоданы посередине комнаты, свою шапочку с длинным козырьком бросил на стул и принялся вытаскивать из карманов какие-то старые письма с бумагами, вываливая их на стол. Комната, в которой я только что навела чистоту, превратилась в невесть что. Отец обладает талантом разрушителя – стоит ему оказаться в любом обжитом помещении, и порядка как не бывало. Он подошел к окну, полюбовался видом на океан и с наслаждением вдохнул солоноватый морской воздух. Из-за его плеча я увидела Линду, резвящуюся с пуделем у края воды. Рыжик, тоже уставившийся на море, продолжал дуться на меня и даже не помахал хвостом.

Отец обернулся и вытащил из кармана рубашки пачку сигарет. Судя по всему, он был очень доволен.

– Ну, почему ты не спросишь, как все прошло? – улыбаясь, спросил отец и закурил. Подняв на меня глаза, он внезапно нахмурился и бросил спичку в окно. – Чего ты вцепилась в эту чертову корзинку? Брось ее куда-нибудь.

– Что происходит? – осведомилась я, не двигаясь с места.

– В каком смысле?

Я поняла, что его беззаботность лишь часть большой игры.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. В смысле Линды.

– А что Линда? Разве она тебе не нравится?

– Конечно, она мне нравится, но дело не в этом. Что она здесь делает?

– Я пригласил ее в гости.

– Со всем скарбом? Можно спросить – надолго?

– Ну... – Отец неопределенно взмахнул рукой. – Пусть живет сколько хочет.

– Линда сейчас работает?

– О, она уволилась. – Он пошел на кухню за пивом. Я услышала, как хлопнула дверь холодильника. – Линда пресытилась Лос-Анджелесом не меньше нашего. Вот я и подумал, а почему бы нет? – Он появился на пороге двери с открытой банкой в руке. – Едва я успел предложить ей нашу хибару, как она тут же кому-то сдала свой дом вместе с горничной и быстро собралась. – Он снова нахмурился. – Джейн, да чего ты вцепилась в эту собачью корзинку?

Продолжая стоять столбом, я глухо повторила:

– Надолго?

– Пока мы здесь живем. Я не знаю. Возможно, до весны.

– У нас мало места.

– У нас полно места. В конце концов, чей это дом? – Отец допил пиво, аккуратно опустил банку в мусорное ведро и пошел за остальными вещами. На этот раз он внес их в свою спальню. Я швырнула корзинку для Мици на пол и последовала за ним. В комнате, все пространство которой теперь занимали огромная кровать и два больших чемодана, было уже не повернуться.

– Где она собирается спать? – поинтересовалась я.

– А как ты думаешь? – Отец рухнул на кровать-монстр, и под ним протестующе заскрипели пружины. – Вот тут.

Я уставилась на него в немом недоумении. Такого никогда прежде не случалось. «Да в своем ли он уме?» – мелькнуло у меня в голове.

Очевидно, все эти переживания отразились на лице, потому что отец вдруг взял мою руку и с видом раскаивающегося грешника изрек:

– Джени, не смотри так. Ты давно уже не ребенок, и притворяться перед тобой я не буду. Линда тебе нравится. В противном случае я бы не привез ее сюда. Втроем нам станет веселей. Я не могу оставлять тебя одну слишком часто. Ну, будет тебе... не смотри букой. Приготовь кофе, будь добра.

– У меня нет времени.

– Как это понять?

– Мне... мне надо собрать вещи.

Я ринулась в свою комнату, вытащила испод кровати чемодан, бросила его на кровать. Затем принялась один за другим выдвигать ящики и швырять их содержимое в чемодан.

– Что это ты делаешь? – услышала я за спиной голос отца.

Я развернулась к нему с охапкой рубашек, ремней, шарфов и носовых платков в руках и невозмутимо сообщила:

– Уезжаю.

– Куда?

– В Шотландию.

Отец одним махом перескочил комнату и, схватив меня за плечи, развернул к себе. Не давая ему опомниться, я затараторила:

– Ты получил четыре письма! Три от бабушки и одно от адвоката. Ты вскрыл их, прочитал и ничего не сказал мне, так как не хотел, чтобы я возвращалась. Ты даже словом об этом не обмолвился!

Его пальцы разжались, но лицо, как мне показалось, побледнело.

– Откуда ты узнала про письма?

Я рассказала ему о Дэвиде Стюарте и ехидно добавила:

– Впрочем, он мог и не рассказывать. Я и так все знала.

– И что же ты знала?

– То, что ты никогда не хотел, чтобы я осталась в «Элви» после смерти мамы. То, что ты не позволить мне вернуться.

Отец посмотрел на меня с озадаченным видом, но промолчал.

– Я тогда случайно подслушала! – закричала я, словно он внезапно оглох. – Я остановилась в холле и услышала, о чем вы спорили с бабушкой.

– И все это время ты молчала?!

– А что толку? – ответила я вопросом на вопрос.

Он осторожно присел на край кровати, боясь помять мои вещи.

– Ты хотела остаться?

Его бестолковость взбесила меня.

– Ты ничего не понял! Я хотела быть с тобой, и ничего другого мне не было нужно, но с тех пор прошло семь лет, теперь я стала взрослой, так что ты не имел никакого права прятать от меня эти письма и молчать.

– Ты мечтаешь вернуться?

– Да. Я люблю «Элви». Сам знаешь, как много для меня значит это слово. – Я собрала фотографии и сунула их в набитый чемодан. – Я... я не собиралась поднимать этот вопрос. Думала, тебе будет больно, и потом, я все равно не могла уехать, так как некому было присматривать за тобой. Но теперь другое дело.

– Значит, другое дело, и ты уезжаешь. Останавливать тебя я не буду. Но как ты собираешься туда добраться?

– Дэвид Стюарт уезжает из Ла-Кармеллы в одиннадцать. Если поторопиться, я еще могу успеть. Он забронировал мне билет до Нью-Йорка на завтра.

– А когда ты вернешься?

– О, не знаю. Наверное, не скоро. – Я с трудом запихнула в чемодан «Дар моря» Энн Морроу Линдберг, книгу, с которой никогда не расставалась, и долгоиграющую пластинку Саймона и Гарфункеля, затем опустила крышку. Чемодан не закрывался, тогда я снова открыла его и стала лихорадочно перекладывать вещи, но результат оказался тем же. На помощь пришел отец, он надавил на крышку обеими руками, и замки сами защелкнулись.

Отец выпрямился, и тут наши взгляды пересеклись.

– Я бы не уехала, не будь Линды... – Мой голос задрожал. Я сорвала с вешалки плащ и натянула его поверх рубашки и джинсов.

– На тебе до сих пор передник, – заметил отец.

Раньше мы посмеялись бы над этим нелепым эпизодом, но сейчас я медленно развязала его в напряженной тишине и швырнула на кровать.

– Если я возьму машину и оставлю ее у мотеля, вы с Линдой заберете ее?

– Конечно, – кивнул отец. Он замер на секунду. – Подожди.

Выйдя из комнаты, он тут же вернулся, сжимая в кулаке пачку купюр по пять и десять долларов, все грязные и измятые, как старые газеты.

– Держи, – заявил он, запихивая их в карман моего плаща. – Деньги тебе пригодятся.