Розамунда Пилчер - Конец лета

– А ты... – начала было я, но в этот момент с пляжа вернулись Линда с пуделем. Мици принялся стряхивать песок, а Линда – выражать бурный восторг от непродолжительного свидания с природой:

– Какие волны! В жизни таких не видела! Высотой не меньше десяти футов. – Она заметила чемодан, плащ и мою кислую физиономию. – Джейн, ты что надумала?

– Отбываю.

– Господи! Но куда?

– В Шотландию.

– Надеюсь, не из-за меня?

– Отчасти. Но только потому, что теперь есть кому присмотреть за отцом.

Линда как-то смущенно улыбнулась, словно присматривать за отцом входило в ее планы меньше всего, но, сохраняя полное самообладание, весело защебетала:

– Желаю удачи. Когда ты улетаешь?

– Сегодня. Сейчас. Доберусь до Ла-Кармеллы на «додже»... – Я уже начала сомневаться в собственной затее, так как ситуация становилась совсем нелепой. Отец взял чемодан и последовал к выходу. – Желаю вам хорошо перезимовать. Штормы здесь не такие уж частые... Да, в холодильнике яйца и рыбные консервы...

Я спустилась по ступенькам крыльца, проскользнула под веревкой с бельем (догадается ли Линда снять его?) и села за руль машины. Отец, положив чемодан на заднее сиденье, пробормотал:

– Джейн...

В эту же секунду я нажала на газ... и только тут вспомнила о Рыжике. Но было слишком поздно. Пес услышал, как хлопнула дверца машины, уловил шум двигателя. Он пулей выскочил из дома и понесся рядом с негодующим лаем, прижав уши в предчувствии какой-то опасности.

Не в силах больше терпеть, я остановила машину. Отец, заорав: «Рыжик!» – бросился за собакой. Рыжик, встав на задние лапы, принялся царапать дверцу машины. Я нагнулась и попыталась оттолкнуть его.

– О, Рыжик, не надо. Уйди. Я не могу взять тебя. Я не могу взять тебя с собой.

Подбежавший отец подхватил собаку на руки и замер, с отчаянием глядя на меня. В глазах Рыжика я прочитала боль и упрек, а лицо отца выражало нечто такое, чего я никогда не видела прежде, но что именно, я так и не поняла. В тот момент я не хотела говорить им «до свидания», только слезы сами собой брызнули из моих глаз.

– Ты присмотришь за Рыжиком? – заревела я. – Запри его, а то он увяжется за машиной. И смотри, чтобы он не попал под колеса. Помни, он ест только «Красное сердце»... Один этот сорт. Не оставляй его одного на пляже, а то украдут. – Я полезла за носовым платком, но его, как обычно, не оказалось на месте, и, как обычно, отец вынул из кармана свой и молча протянул его мне. Я вытерла слезы, обняла отца за шею и поцеловала, и Рыжика тоже, попрощалась с ними.

Отец грустно сказал:

– До свидания, собачка моя.

Так он не называл меня с шести лет. Я еще сильней залилась слезами и, не в силах больше вынести это испытание, тронулась с места – не оглядываясь, но зная, что они стоят там, провожая машину взглядами, и, только когда я скроюсь из виду, пойдут домой.

Когда я подошла к регистратуре мотеля, часы показывали без четверти одиннадцать. Клерк за стойкой взглянул на мое заплаканное красное лицо безо всякого интереса, словно рыдающие женщины день-деньской проходили перед ним косяком.

– Скажите, мистер Дэвид Стюарт еще здесь? – выдавила я.

– Пока еще он не уехал. Оформляет телефонный счет.

– В каком он номере?

Мужчина бросил взгляд на доску с ключами.

– В тридцать втором. – Его взгляд скользнул по моему плащу, джинсам, грязным кроссовкам, и рука потянулась к телефону. – Вы хотите увидеть его?

– Да, пожалуйста.

– Я позвоню ему... передам, что вы пришли. Как вас зовут?

– Джейн Марш.

Он кивком указал в сторону тридцать второго номера.

– Это там.

Я слепо двинулась по ковровой дорожке мимо большого бассейна с небесно-голубой водой. Две женщины скучали в шезлонгах, а их дети резвились в воде, отнимая друг у друга резиновый круг. Я не прошла и десяти шагов, как увидела Дэвида Стюарта, спешащего мне навстречу. Ничего не соображая, я бросилась вперед и, к огромному удивлению постояльцев, повисла у него на шее. Дэвид осторожно обнял меня, затем отстранил, спросив:

– Что случилось?

– Ничего не случилось, – буркнула я и опять всхлипнула. – Я лечу с вами.

– Почему?

– Просто передумала, вот и все. – По дороге в мотель я решила, что буду молчать, но сдержаться не смогла. – У отца появилась подружка, она приехала из Лос-Анджелеса... и она... она сказала...

Заметив выпученные глаза заинтересовавшихся женщин, Дэвид сказал:

– Идем.

Он повел меня в свой номер, втолкнул в комнату и закрыл дверь.

– Ну, выкладывайте.

Я вытерла слезы рукой и, собравшись с духом, выпалила:

– Теперь есть кому за ним ухаживать. Стало быть, я лечу с вами.

– Вы рассказали ему про письма?

– Да.

– И он не возражал?

– Нет. Он сказал: «Хорошо».

Дэвид замолчал. Я с изумлением увидела, что он повернул голову и задумчиво, прищурясь, созерцает меня... правым глазом. Позднее я поняла, что эта манера у него выработалась из-за испорченного в детстве зрения, но тогда от его взгляда мне стало не по себе... такое ощущение, будто тебя проткнули иголкой.

– Вы не ходите, чтобы я летела с вами? – насторожилась я.

– Не в этом дело. Просто я вас почти не знаю и не уверен, что вы говорите правду.

Я была настолько несчастна, что даже не обиделась.

– Я никогда не лгала, – заявила я и тут же добавила: – А когда вру, то ужасно нервничаю и краснею. Уверяю вас – отец не против. – И в доказательство вынула из кармана плаща пачку грязных долларов. Несколько купюр выскользнули из рук и, кружась, словно опавшие листья, опустились на ковер. – Он даже дал деньги на мелкие расходы.

Дэвид наклонился, собрал доллары и протянул мне.

– Думаю, Джейн, прежде чем лететь, я все же должен встретиться с вашим отцом. Мы можем...

– Второе прощание я не выдержу.

Черты его лица смягчились, и он тронул мою руку.

– Побудьте здесь. Я отлучусь минут на пятнадцать.

– Обещаете?

– Обещаю.

Он вышел, а я осмотрела номер, просмотрела газету, выглянула в коридор, потом пошла в ванную, умылась, причесалась и перехватила волосы попавшейся на глаза аптечной резинкой. Не зная, чем еще заняться, я отправилась к бассейну и стала ждать там. Наконец появился Дэвид, мы погрузили наши вещи в машину и выехали на дорогу, ведущую к Лос-Анджелесу. Ночь мы провели в мотеле возле аэропорта, а утром следующего дня вылетели в Нью-Йорк. В тот же вечер сели на лондонский самолет, и только где-то посередине Атлантики я вспомнила о том молодом парне, который обещал привезти мне доску для серфинга в уик-энд.

Хотя большую часть жизни я прожила в Лондоне, мое возвращение походило на приезд в город, который я никогда не видела прежде, – настолько он изменился. Здания аэропорта, подъездные пути, взметнувшиеся ввысь огромные жилые дома... все словно выросло за последние семь лет. Втиснувшись в такси, я дрожала от промозглого и давно забытого холода. В густом тумане нас со всех сторон окружали огни большого города.

В самолете я не сомкнула глаз, и теперь от усталости у меня кружилась голова; к тому же в два часа ночи по калифорнийскому времени стюардесса подала отвратительный завтрак, и меня чуть не стошнило. Все тело ныло, голова трещала, глаза слезились. Мне казалось, что я хожу целую вечность в старых джинсах и рубашке.

Рекламные щиты, эстакады, ряды лондонских зданий мелькали с калейдоскопической скоростью. Но вот такси свернуло в один из переулков и остановилось перед машинами, припаркованными полукругом у высоких особняков, построенных в раннем викторианском стиле.

Я мрачно обвела их взглядом, недоумевая, что бы это могло означать. Дэвид перегнулся через сиденье, открыл дверцу и объявил:

– Здесь мы выходим.

– Да? – Я с удивлением спросила себя, как мужчина, неотлучно находившийся со мной в изматывающем душу полете, умудрился остаться безупречно чистым, ухоженным и контролирующим ситуацию. Покорно выбравшись на тротуар, я хлопала глазами, как сова, и невольно зевнула. Дэвид тем временем расплатился с шофером и, подхватив наши чемоданы, вошел в подъезд. Перила по обеим сторонам лестницы сверкали черной краской; небольшая площадка, вымощенная камнем, была тщательно подметена, и только на деревянной кадке с цветущей геранью виднелись следы пыли. Дэвид вынул ключ, отпер желтую дверь, и следом за ним я механически переступила порог квартиры.