— Черт! Черт! Я так и знал, — Шон шагнул вперед, но тут же остановился. — Так ты поверила нашей матери, не спросив ничего у нас? Сама за всех сделала выбор. Но то, что было сказано тебе, все наши слова, наша любовь, все до единого слова были правдой.
— Но…
— Паркер! Хватит, даже я устал от твоей болтовни…
Рик не успел договорить, как Лукас нанес ему удар в левую скулу, не болезненный, но неприятный. Он моментально среагировал, нанеся ответный. Намечалась драка, но шериф крикнул, парни остановились, оба тяжело дышали, разъяренными зверями смотря друг на друга.
— Хватит, что за балаган вы устроили.
— Кэндис, пожалуйста, не делай поспешных выводов. Я не оставлю тебя, как бы ты ни сопротивлялась. Мы не оставим тебя.
Шон все это время смотрел только на девушку, а не на потасовку своего брата. Кэндис не находила себе места, ведь все, что она сказала, было правильным и логичным. Только они не понимали, что у них нет будущего. Но ее разрывали тысячи противоречий: уйти и остаться, быть рядом и забыть. Она так хотела прижаться к его широкой груди, почувствовать его губы на своих, окунуться в омут этих невероятных ощущений.
— Шон…
— Постой, ничего не говори.
— Так, я ничего не понимаю, — первым очнулся Джим. — Кто-нибудь мне объяснит, что происходит? Что за любовные игры? Кэндис, с кем ты встречаешься, и кто все-таки отец ребенка?
— Я не знаю кто.
— Как это, не знаешь?
– Я встречалась с ними двумя одновременно. Что тут непонятного? — Кэндис повысила голос, в груди уже стоял ком, слезы готовы были пролиться в любой момент, и вот, видимо, он пришел.
— Я люблю их, люблю давно, с самого детства. Вернувшись в город, думала, что все это детские фантазии, а оказалось, что нет. Я люблю до того, что мне больно внутри. Я не знаю, может, моя любовь неправильная, ее никто не поймет, и она не принесет мне счастья, но это так.
Кэндис все-таки заплакала, Лукас пытался обнять ее, но она начала сопротивляться и вырываться.
— Ну, что ты, Конфетка, не расстраивайся, не плачь, маленькая, — Лукасу удалось с ней справиться, Кэндис уткнулась ему в грудь, всхлипнула, крепко обняла. — Ты же знаешь, мы любим тебя. Мы не играем, не обманываем тебя.
Он нежно гладил ее по распущенным волосам, прижимал крепче, успокаивая. От ее слез ему самому становилось больно.
— Так, кажется, я понял. Паркеры в своем репертуаре, что ваши деды выкинули фокус, от которого был в шоке весь город и округ, теперь вы. Вы хоть подумали о девочке, на что вы ее обрекаете? Это сейчас у вас гормоны и любовь, а что будет дальше? Ваша любовь может лопнуть, как мыльный пузырь. Стивен и Ричард были порядочными людьми, я знал их лично, они через многое прошли и безумно любили Барбару, того же я не могу сказать о вас. Лукас поимел весь город, Шон замкнут и нелюдим. Ваша мамаша со свету сживет девочку. Вы об этом подумали?
— Подумали, — Шон ответил громко и уверенно. — Все будет хорошо, шериф, главное, чтоб наша девочка верила в это и верила нам.
Глава 47
— Как я выгляжу?
— Конфетка, ты самая красивая девушка на свете, я уже говорил тебе это раз сто.
— Да, Лукас, но я так нервничаю.
— Мы говорили тебе, не стоит этого делать. Все будет хорошо, поверь.
— Вот, меня опять тошнит, это уже от волнения.
Кэндис стояла у зеркала в небесно-голубом платье под цвет ее глаз: узкий лиф, расклешенная юбка до колен. Ладони потели, она провела ими по талии, разглаживая ткань и расправляя подол. Через большое зеркало на нее смотрела красивая девушка: светлые волосы длинными прядями спадали до самой талии, большие глаза и губы с нежным розовым блеском.
Прошло уже три недели после ее неудачного побега из города, от братьев Паркеров и от самой себя. Буря эмоций, противоречий и сомнений навалились тяжелым грузом, но, вроде бы, все нормализовалось. Она, как ни странно, обрела свою семью, отца и брата, но все еще не могла привыкнуть к этому.
Было безумно стыдно после того откровения в кабинете шерифа о том, что она любит и встречается сразу с двумя мужчинами, да к тому же родными братьями. Но Джим воспринял это вполне адекватно, чего не скажешь о Рике. Они долго спорили, все на повышенных тонах, и снова чуть не дошло до драки. Тогда Кэндис опять стало плохо, и если бы не ее почти обморочное состояние, то мордобоя прямо в полицейском участке было бы не избежать.
Снова госпиталь, в который ее повезли уже Паркеры, хотя она сопротивлялась, снова анализы. Но все было не так страшно, как казалось и как думали Шон и Лукас, носясь с ней, как с хрустальной вазой. И вот она уже три недели живет в доме Барбары Паркер и даже спит одна на большой кровати, потому что доктор сказал о нежелательности интимной близости пару недель.
Первую неделю Кэндис боялась всего, неизвестных звонков, боялась визита миссис Паркер с ее очередными угрозами и такой горькой правдой, что она непременно вылила бы на нее о недостойности ее сыновей. Но все было тихо, и она расслабилась. По утрам как обычно тошнило и кружилась голова, но доктор сказал, что это вполне нормальная реакция организма на беременность, в первый триместр все примерно так и протекает у большинства женщин.
А еще ей жутко хотелось секса, даже в этом самой себе признаться было стыдно. Кэндис просыпалась среди ночи оттого, что так сладко тянуло живот, и грудь была такой чувствительной к ткани, что хотелось раздеться. Но ни Шон, ни Лукас, словно сговорившись, не приближались к ней и не касались ее. Нет, они очень заботились, опекали, оберегали, но ничего того, что было раньше не происходило между ними, словно она их младшая непутевая сестренка, это начинало раздражать.
Вот и сейчас, стоя перед зеркалом, Кэндис оглядела себя, остановилась взглядом на животе, провела по нему рукой, посмотрела на сидящего в кресле сзади нее Лукаса, он что-то рассматривал в телефоне. Доктор сказал, что срок всего около семи недель, живота еще не было видно, но то, как она себя чувствовала, было необычно.
— Лукас.
— Да, Конфетка.
— Я могу попросить тебя сделать мне какао?
— Да, конечно
Лукас ушел, а девушка сняла купленное платье, оставшись в одном белье, аккуратно убрала его в большую гардеробную, в которой теперь висели ее новые вещи, купленные братьями Паркерами. Любая девушка чувствовала бы себя золушкой, но только не она. Не хватало именно того, что было раньше: страсти, желания, влечения, огня в глазах ее любимых мужчин, а не страха за ее здоровье каждый раз, когда ее тошнит.
Грудь снова болезненно ныла в кружевном бюстгальтере, сняла его, сжала руками, чуть надавив на соски, по телу пронеслись мурашки. Хотела принять душ, но, накинув халат, спустилась вниз, на кухню.
Лукас стоял к ней спиной, наверняка готовил какао, без рубашки, широкие плечи, узкая талия, низко сидящие джинсы.
— Лукас.
— Да, малышка, твой какао почти готов.
Подошла совсем близко и провела рукой по теплой коже. Прижалась, поцеловала спину, Лукас напрягся.
— Ты больше не хочешь меня?
– С чего ты так решила? — он резко обернулся, по столу что-то зазвенело, посмотрел на девушку, прямо в глаза.
— Потому что это так. Ни ты, ни Шон больше не прикасаетесь ко мне, словно я больная.
— Господи, да что ты такое говоришь, малышка, — Лукас засмеялся, поправляя ее волосы. — Ты даже не представляешь, как я хочу тебя, но доктор сказал подождать.
— Девять месяцев? Вы будете ждать девять месяцев?
Кэндис распахнула халат, соски были напряжены, торчали острыми вишенками, грудь стала больше, налилась возбуждением.
— Черт, маленькая, а вот это запрещенный прием. Ты не представляешь, как гудят мои яйца все это время. Я даже передергивал несколько раз в душе.
— Какой ты пошляк. Поцелуй меня.
— Я поцелую, но уже не остановлюсь.
Лукас жадно рассматривал ее грудь, боясь к ней прикоснуться, словно это будет его точкой невозврата к тому, что и так неизбежно произойдет. Накрыл упругие полушария ладонями, член стоял, больно упираясь в молнию джинсов.
Кэндис не успела опомниться, как оказалась сидящей на столе, а Лукас уже покрывал поцелуями ее шею, плечи, грудь, вбирая в рот чувствительные соски. Его руки были везде, послышался треск рвущейся ткани, и вот уже на ее припухших половых губах его пальцы.