— Они оба очень умны и чрезвычайно выносливы. Каждый это использует по-своему. Аркаша мощью давит. Если он в нападение уходит, то натиском берет. Молодой, энергичный, упертый, стержень внутри титановый, этот комплекс мало у кого обыграть получается, а он пока не додавит — не успокоится. — Безотчетная полуулыбка и одобрительный едва заметный кивок, глядя на Аркашу. Полусклон головы и с легким прищуром глядя на Саню, продолжил, — а Саня превосходен тем, что мало кто может предположить, когда именно он нападет. Он не в глухую оборону уходит, он держит удар, чтобы момент вычислить и делает это безошибочно. О, ну вот, что я и говорил… — Тихо рассмеялся, когда Саня внезапно припав к полу с разворота ударил голенью под колено опорную ногу Аркаши, заставив того рухнуть на спину. — Удав и кобра, в тандеме работают на убой. Я пару раз их тестировал и ту гниль к концу даже жалко стало… но имена прогремели. Уже не просто как сыновья Костолома, а как братья Костомаровы.
Его интонации такие ровные, такие… стандартные. А по коже мурашки. От того, что в золоте прищуренных глаз, что в неосознанном поднятие уголка губ, когда совсем слегка приподнял подбородок.
— Почему ты Аркашу хотел отдать Коту? — спросила сейчас кажущееся странным, ибо в Косте чувствовалось. Они оба для него очень разные, но оба очень важны, обоих он воспринимает по разному, потому каждый для него дорог. Ибо индивидуален. Неимоверно. Отвела взгляд и наблюдала как Саня, скинув перчатки, присаживается на корточки у поморщившегося брата.
— Потому что Аркаша вот-вот конфликтнет с отцом, а делать этого нельзя. И потому что ему душно со мной. — Я перевела взгляд на Костю, слабо усмехнувшегося, все так же неотрывно наблюдающего за двойняшками. — Походить пытается. Я разговаривал с ним, объяснял, что его потенциал другой и ему не нужно себя менять. Не то что не нужно… категорически не рекомендовано. Ничего хорошего не выйдет из того, если он себя ломать продолжит. До него вроде и доходит, но… с собой бороться сложно. Вероятно, в подкорку вбил, как образец для подражания. С Котом ему проще и понятнее будет. Легче ментально. — Сглотнул и почти неслышно, но так веско, — ему будет свободнее.
Видеть Костю такого, наблюдающего за кронпринцами с таким выражением, это снова где-то около мандража внутри. Я перевела взгляд вниз, где обеспокоенный брат сидел на корточках у севшего на матах брата, откидывающего со лба влажные пряди и как-то неестественно ведя левой рукой. У Аркаши был перелом полтора месяца назад, твою мать…
Я прикусила губу, а Костя тихо рассмеялся и отрицательно качнул головой. Нет. Аркаша блефует. И верно — младший кронпринц попытался перехватить сердобольно кудачущего возле него Саню, но тот успел увернуться и хотел толкнуть брата, но Аркаша перехватил его за руку.
— Пальчиковый захват! — Гоготнул Аркаша, по-злодейски играя бровями и держа Саню за указательный палец.
Где-то я это слышала… В мультике каком-то, что ли…
— О нет! — Священный ужас в голосе старшего кронпринца, встающего на ноги и трепетно дергающегося в хвате Аркаши.
— Да-а-а!
— Нет, пожалуйста!
— Тыдыщ! — Аркаша картинно ударил пальцами второй руки по зажатому указательному Сани. Тот, драматически раскинув руки и, подкинув ноги, повалился на спину на матах, рядом с довольно хохочущим братом.
— Один вчера сделку закрыл на девятнадцать миллионов, второй в пух и прах разнес двух весомых адвокатов не дав делу ход на первой инстанции и тыдыщ… — улыбаясь, покачал головой Костя, глядя на ржущих внизу кронпринцев.
В этот момент смеющийся Саня откинул голову назад и заметил нас.
— О, привет, хорошо выглядишь, Жень, — сконфуженно улыбнулся Саня, дрыгнув ногой и ударив по голени смеющегося Аркашу, тоже поднявшего голову, засвидетельствовавшего нас, и покатившегося еще пуще.
— Энд вин гоу ту Аркаша, наивный Саня. — Громко обозначил Константин Юрьевич, скептично глядя на поморщившегося старшего кронпринца.
— Ну, надо же младшим уступать. — Развел руками тот, возмущенно посмотрев на встающего брата, тоже пнувшего его в голень.
— Заканчивайте, — спокойно произнес Константин Юрьевич, чем тут же обрубил намечающуюся шуточную потасовку между братьями, трансформировавшихся в кронпринцев, единовременно внимательно посмотревших на него, — Ахмад Муратович прилетает раньше. Через час старт банкета. И сколько раз говорил не оставлять телефоны в раздевалке. Если хотите, чтобы я приехал и просто посмотрел, то говорите мне в лоб, я всегда найду время.
Кронпринцы одновременно улыбнулись и отвели взгляды.
Когда диаспоры собираются вместе, есть что-то такое, что очень сложно описать. В этом чувствуется… история, что ли. Ощущение ее, когда видишь множество серьезных мужчин в красивом банкетном зале. С виду эти мужчины весьма суровые, очень солидные и от них так веет нерушимыми устоями и давними, поколениями почитаемыми традициями. В некотором отдалении от них, за незримо очерченной границей статные женщины, кто с покрытой головой, кто нет, но чувствуется, еще выраженее ощущается веяние чего-то очень важного, сакрального, выдержанного таким переменчивым временем и переданным от родителей к детям…
Мы приехали аккурат вовремя. Зеля и трое мужчин, неуловимо схожих с ним внешне, но явно помладше, радушно встретили нас у входа в ресторан. Вероятно мы и чуть позже подъехавшие кронпринцы, были почти последними ибо в ресте было не то чтобы шумно, но многолюдно и серьезно. Три достаточно больших накрытых стола, все присутсвующие группками.
Какова была моя радость, когда я увидела Ташу и Ли в строгих закрытых темных платьях, элегантных и ухоженных, и торопливо направилась к ним даже раньше подсказки Кости, к которому направились с приветствием два рослых кавказца, когда мы только переступили порог. Рядом с Ташей и Ли находился Кирилл, общающийся с тройкой важной наружности осетин. Кир был близко к девчонкам, но не поймешь, что он с ними. Рядом с Ли и Ташкой уже были кронпринцы в костюмах. Да тут все костюмах, еще и таких, что эстет оргазмирует. За столы не садились, чего-то ожидали. Чего именно, стало понятно несколько минут спустя.
В зале повисла почтительная тишина, когда порог переступил седовласый, пожилой, но с гордой кавказкой статью мужчина. Он шел в сопровождении еще нескольких, моложе и младше, молча идущих чуть позади него.
Зеля выступил вперед, метнув взгляд на Кира и Костю, которых задергали с рукопожатиями серьезного вида дядечки и они оба, не сговариваясь, подошли к незримо очерченному полукругу, к которому приближался пожилой мужчина.
Его походка была ослаблена почтенным возрастом, годами, берущими свое. Берущими от тела, но не от духа. В глубоких карих глазах спокойная серьезность. Он крепко пожал руку подошедшего Зеле, что-то негромко стал говорить на осетинском и тот склонил голову. Старец почти незаметно улыбнулся в бороду, глядя на Зелю и, понизив голос, произнес нечто, отчего Зеля на мгновение сжав челюсть, едва слышно порывисто выдохнул. Спустя секунду, не поднимая головы, внезапно чрезвычайно глухо произнес два слова с едва уловимой благодарственной интонацией.
Пожилой человек вновь улыбнулся, на этот раз явственее, что-то кратко произнес и Зеля почти сразу встал за его плечом, а к старцу начали подходить мужчины. Его слова были негромкими, серьезными. Кому-то он отвечал, на кого-то просто смотрел и кивал и, внезапно, с отчетливым характерным акцентом произнес:
— Константин.
Костя, стоящий от него слева в паре метров, на миллиардную доли секунды помедлив, направился к нему. Ровно. Уверенно. И почтительно.
— Здравствуйте, Ахмад Муратович. — Склоняя голову в полупоклоне, серьезно произнес Костя, протягивая руку, которую крепко пожал пожилой мужчина, неотрывно глядящий в его глаза.
— Здравствуй, Константин. — Произнес так же негромко, но в тишине зала все слышалось очень отчетливо. И, заметно подбирая слова, с выраженным акцентом, мужчина заговорил, — мы не встречались прежде и я хотел сказать тебе это в глаза. Я молил всевышнего о твоем отце. — Мурашки по рукам, внутри что-то непередаваемое и я, глядя в спину Кости, ровную, в расправленные плечи, могла поклясться чем угодно, что эти слова, сказанные этим человеком, которому выражали такое почтение сейчас, определенно тронули сплетение нутра Константина Юрьевича. И оплели это сплетение чем-то совершено невыразимым, таким, что невозможно облечь в слова, когда прозвучало, — я и мой род скорбел вместе с тобой, достойный сын достойного мужчины.