Звуковой сигнал, зеленой индикатор на панели и щелчок дверного замка — дверь открылась. Краткий взгляд на свой невозмутимый стопроцентный пропуск везде и всюду, терпеливо дожидающийся, пока затушу сигарету и, подхватив рюкзачок, торопливо направлюсь к нему, в окружении его людей. Не крестной семьи, а подчиненных, потому что он был сорван с похорон и сейчас, пересекая аэропорт за ним, молчаливым, на выход, в окружении бородатых джентльменов, создающих вокруг нас мертвую зону, я чувствовала расходящиеся от него волны бешенства.
Разумеется, в голове тысячи вопросов, как и в крови тысячи эмоций, значительно урезоненных, когда я заподозрила, куда именно стремительно ведет машину Константин Юрьевич. И когда он тормознул возле главного управления федеральной безопасности…
— Пошли. — Бросил кратко, покидая салон.
Направился к желто-рыжей огромной квадратной девятиэтажке, наводящей ступор даже своим строгим сдержанным фасадом. Кратким жестом упредив свое сопровождение покидать два черных автомобиля, остановившихся за нами, решительно направился ко входу.
Неожиданно, но скрип петель, когда потянул массивную дверь на себя и придержал ее для меня, неуверенно вступающей в широкий, полупустой холл, чем-то неумолимо схожий с московским метро. Простор помещения, мягкое освещение, облицовка стен и пола в уютный беж и теплый глянец коричневого. Но немноголюдно и все люди, сосредоточенно и в разные направления. Ни рамок, ни строжайшей охраны, лишь двое в форме рядом со входом, тут же утратившие интерес когда были предъявлены Анохинские корочки. Не глядя ни на кого, он направился к широкой лестнице через пару десятков метров от входа. Я, несмело озираясь, за ним шаг в шаг по лестнице. На втором этаже значительный контраст — потолки ниже, интерьер строже, бело-серый мрамор, людей в форме больше, открытые полукабинеты.
— У себя? — подойдя к ближайшему полукабинету, ровно спросил Анохин у нахмурено читающей его ксиву женщины.
— По какому вопро… — менторским тоном начала она, но Костя не дослушал. Резко повернулся вправо и пошел в сторону коридора в отдалении от полукабинетов.
Звук его мерных, твердых шагов в ритм с моим сердцем, бившимся странно ровно, когда я семенила за капо ди капи, убирающим во внутренний карман пиджака красные корочки и невозмутимо пересекающего рабочий шум отечественной обители зла.
Коридор узкий и тоже в том же стиле — низкие давящие потолки, облицовка серо-черным мрамором. Служители порядка почти через каждые десять метров, абсолютно безразличные к нам, направляющимся к хрому дверей лифтов. Кнопка восьмого этажа, электронное табло отсчитывает пролеты, пока я смотрела в ровный профиль Анохина. Абсолютно ровный. Лишь на мгновение тень раздражения в светло-карих глазах, когда лифт остановился и двери раздвинулись, открывая взору широкий коридор отделанный деревянными панелями, с тяжелыми занавесками явно из парчи на широких стрельчатых окнах и мягким ворсом темного ковра, устилающего длинный коридор с равно расположенными друг от друга массивами дверей, у которых висели таблички. Когда взгляд считывал имена и регалии властных властелинов, сидящих за этими стенами, сердце срывалось, но шаг был ровен. Шаг за Константином Юрьевичем, спокойно идущим по коридору. Явно не в первый раз. Шестая дверь нужная, и от регалий и фамилии властного властелина на табличке, мне едва не стало херово.
А Костя, игнорируя красивую девушку в форме, приподнявшуюся за широким столом при его появлении с закономерным вопросом, сразу пошел к двери справа от нее. Сразу внутрь и, повернув голову в профиль, требовательно повел подбородком, чтобы едва не седеющая я не отставала.
Переступая порог кабинета одного из известных лиц в управлении федеральной безопасности у меня заходилось сердце. Кабинет просторный, схожий с тем, что у Костолома. Множество забитых шкафов, атмосфера беспрекословной власти и единоличного закона. В отдалении напротив входа был широкий стол. Человек, венчающий его, немолодой, с высокими залысинами, тяжелым взглядом темных глаз, заостренным гладковыбритым лицом и знаками отличия на униформе.
Он, завершая звонок, глядя в лицо Анохина, кивнул на стул напротив стола миллиардным мгновением позже того, как Костя к нему направился, едва заметно тронув меня за кисть и поведя так, чтобы траектория моего движения окончилась в кресле напротив того, что займет он сам.
— Неожиданный визит, — сухо улыбнулся мужчина, вглядываясь буравчиками глаз в непроницаемое лицо Кости, спокойно глядящего ему в глаза, как только мы расположились в креслах, — хорошее воспитание подразумевает выработку привычки предупреждать о своих визитах, Константин Юрьевич. Мне сейчас позвонили снизу, Анохин, говорят, к вам. Прежде чем дать ответ, я пытался сообразить о ком речь, а если бы не сообразил, могло бы неловко получиться.
— Думаю, лукавите, Игорь Александрович, все вы сообразили. Еще в момент, когда я к Лубянке только подъезжал. — Вежливо улыбнулся Костя, не скрывая тени раздражения в светло-карих глазах. — В том числе и то, по какому именно вопросу я так невоспитанно неожиданно нанес визит. — Мягкое краткое ведение подбородком в сторону меня, не знающей куда деть руки и сцепившей их на скрещенных коленях, чтобы скрыть внутренний мандраж, тремором трогающий кончики пальцев, мысленно вознося благодарность Будде, потому что оба на меня не смотрели. — Касательно самого вопроса, не обессудьте, но буду краток, у меня нет ни сил ни желания на долгие пространственные диалоги, а ответственный за тонны воды при переговорах, сейчас находится на похоронах, которые вынужден пропускать я. Потому: Игорь Александрович, я решительно не понимаю причины такого лимита в перемещениях моих людей. Снимать с самолета, накладывать запрет на выезд в общей системе и заморозку на счета, — я потрясенно смотрела на внешне абсолютно невозмутимого Анохина, — с витиеватыми обоснованиями в виде подозрительных транзакций и…
— Твои люди, Анохин, — возвращая ему вежливость в улыбке мягко перебил Игорь Александрович, — разнесли по твоему приказу Мстиславского, с которым вы при продаже холдинга договорились пятьдесят на пятьдесят, минуя местные органы управления и тех, кто должен быть в курсе реальной цены этой сделки. Меня не интересует, что именно вы не поделили, меня интересует то, что твои люди слили в ОБЭП доказательную базу минимум по восьми статьям анонимно, но при этом сделав информацию публичной, а что это влечет, я думаю, мы оба понимаем. И еще десятки людей, вынужденные работать по регламенту в таких случаях. Но этого тебе было мало, поэтому Мстиславского еще и пришибли нанесением ножевого Мазуру, и тут такая грызня началась. — Выудил их верхнего ящика стола прозрачную пепельницу, одновременно с Костей извлекая из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет. Щелчок зажигалок почти одновременно у обоих и взгляд глаза в глаза друг другу тоже обманчиво спокойный. Игорь Александрович, выдохнув дым в сторону, строгой, тяжёлой интонацией резанул приподнявшего уголок губ и кивнувшего ему Костю. Вернее, попытался, — мне кажется, что глядя на красивый антураж, ты начал забывать реальное положение вещей, — Игорь Александрович сглотнул, стряхивая пепел и явно подавляя совсем иные слова при взгляде на спокойного Костю. Голос его стал тяжелее, жестче, и с той исключительной категории требовательной нотой, что слышится только у людей в особых погонах, оповестил, — так я тебе напомню: я — закон, а ты бандос, Рика. Так было всегда и будет. И, помнится мне, когда тебе сказали, как ты будешь жить и что ты будешь делать, ты согласился. Так что это сейчас за истерики, Константин Юрьевич? Корочки карман не оттягивают? Может, извлечь, раз ты их не чувствуешь?
Натяжение поводка. Есть такой вид поводков как удавка. При любом несоответствующем приказу движении питомца — краткое движение и она полностью оправдывает свое название. Споры среди владельцев о гуманности и допустимости такого вида воспитательных мер не утихают по сей день. Здесь, в этом кабинете, о воспитательных мерах не могло быть и речи. Несогласованное движение — удавка натянута. И Костя, глядя в темные глаза, кивает этому, затягиваясь сигаретой.
— Игорь Александрович, — стряхивая пепел в стекло, негромко произнёс Костя, поднимая на него глаза. — Разумеется, вы закон, и я осмелюсь тоже напомнить, что я никогда не ставил это под сомнение. Делал и буду делать то, что вы говорите. Сказали искать китайскую дурь, так я нашел больше половины и ищу дальше. Сказали заиметь влияние в Бородинском конгломерате и, пожалуйста, помимо тридцати четырех, у вас еще тридцать пятая сомнительная рука, пульс которой вы полностью контролируете через меня, взявшего все риски на себя и своих людей, благополучием которых вы меня шантажируете. Сказали терпеть Костомарова, так я терпел, несмотря на все его выходки. — Краткая затяжка, краткий выдох в сторону. Краткая улыбка в спокойных карих глазах. У обоих. — Я делаю все, что вы от меня требуете и поэтому очень странно без причины перекрывать мне кислород, — кивнул в мою сторону, все так же не отводя взгляда от немного прищурившегося Игоря Александровича, — и при этом ожидать от меня полной покорности с учетом того, что вы тотально контролируете. Через меня. У нас был уговор и я его помню, я помню, что будет, если я перестану подчиняться. Но и вам не стоит забывать, что у вас на цепи сторожевая порода, от которой требуется не только полное послушание, но и к ней нужно особое отношение. Я осознаю, что это, вероятнее всего, сейчас спровоцирует у вас приступ гнева, но мне нужно акцентировать на этом ваше внимание, потому, извините, однако впредь не путайте меня со своими безобидными мопсами. Я делаю больше них и при этом прошу от вас меньше.