Виконт улыбнулся. В глазах своей бабушки он все еще оставался ребенком, о котором следует заботиться.
— Простите, я должен идти, — громко сказал Анри, поклонился и быстро двинулся прочь, чтобы не отвечать на вопросы.
Констанция приблизительно догадывалась, о чем идет разговор, зато баронесса Дюамель решила узнать об этом у графини.
— О чем это вы секретничали, мадам? Графиня пожала плечами.
— Я уже немного глуховата и, наверное, не расслышала то, что хотел сказать мне Анри. Да, мадам, вы воспитали чудесную дочь, — и графиня принялась завтракать.
Колетта то и дело посматривала на Констанцию, как бы ища у нее подтверждения: правильно ли она все делала, правильно ли поступала. Единственное, в чем теперь уже не сомневалась Колетта, так это в правильности своего поведения этой ночью. Она поняла, не обязательно любить человека, чтобы находиться с ним в одной постели, не обязательно назавтра вновь говорить те же самые слова, что звучали ночью. Анри был отличным учителем, почти таким же,
Как и Александр Шенье, с той только разницей, что Александр учил ее музыке, а Анри любви.
— Так что же привело с тобой, Франсуаза, в эти края графа де Бодуэна? — поинтересовалась Констанция, когда интерес к предыдущему разговору иссяк.
— Он очень милый человек, — сказала баронесса.
— Но это еще не повод, чтобы приезжать сюда, — улыбнулась Констанция Аламбер.
— Честно говоря, — призналась баронесса, — я и сама не знаю, все получилось так скоро. У него здесь какие-то дела, а я волновалась за Колетту. И вот мы приехали вместе. Надеюсь, граф еще осчастливит нас своим присутствием.
— Да, он осчастливит, — рассмеялась Констанция, вспоминая его немного странное предложение.
Баронесса вдруг поняла, что ее могут заподозрить в любовной связи с графом де Бодуэном. Нужно было срочно оправдываться, ведь тут сидела ее дочь, такая смышленая.
— У него очень важные дела, — добавила баронесса.
— Да-да, — улыбка не сходила с губ Констанции и поэтому баронесса добавила:
— Я не понимаю причины твоего веселья, Констанция.
— Я просто радуюсь хорошему дню, пусть еще немного прохладно, но к полудню солнце нагреет воздух, землю, и мы отправимся гулять.
— Нет, дорогая, мы отправимся в Париж.
— Зачем же, дорогая, — принялась уговаривать графиня Лабрюйер свою гостью, — девочке тут так хорошо, и мадемуазель Аламбер постоянно находится при ней.
— Нет, графиня, я не могу быть подолгу без своей дочери.
— Тогда оставайтесь и вы.
— Нет, вы же сами понимаете, приготовления к свадьбе… все это требует моего присутствия в Париже.
Констанция в душе рассмеялась.
«Ну конечно же, баронесса боится, как бы Эмиль де Мориво в ее отсутствие перед самой свадьбой не наделал глупостей».
— А где же маркиз и маркиза? Почему они не вышли к завтраку? — и графиня строго посмотрела на дворецкого.
Тот кивнул и отправился в дом, а затем вернулся в сопровождении улыбающихся маркиза и маркизы.
— Дорогие мои, — обратилась графиня к своим гостям, — почему же вы не спустились к завтраку?
— Это нескромный вопрос, — отвечала маркиза Лагранж.
— Но я уже начинала волноваться за вас.
— Что вы, графиня, волноваться за нас не стоит, с нами никогда ничего не может случиться, ведь мы любим друг друга.
Маркиз взял свою жену за руку и усадил за стол. Баронесса Дюамель вздохнула немного спокойнее, когда виконт исчез. Теперь-то ее дочери ничего не угрожало, и она даже подумывала, не стоит ли отложить отъезд в Париж.
Да-да, оставайтесь, — сказала старая графиня, — здесь так чудесно! А дела подождут.
— Нет, благодарю вас, — сказала баронесса, — мы еще немного побудем, но сегодня же уедем. Нам нужно дождаться графа де Бодуэна, и мы все вместе вернемся.
— И вы, дорогая? — спросила графиня, обращаясь к Констанции.
Та задумалась.
«В общем-то можно было бы и остаться… Но что здесь делать? Виконт, скорее всего, уедет, — рассуждала Констанция, — а в Париже можно было бы найти себе занятие».
— Да, я тоже поеду, ведь не могу же я оставить Колетту одну.
— Вы так беспокоитесь о мадемуазель…
— Да, ведь она мне словно дочь.
Франсуаза с благодарностью посмотрела на мадемуазель Аламбер.
А та лишь мысленно улыбнулась.
«Знала бы Франсуаза, что произошло этой ночью, и знала бы она, что все это было бы невозможно, если бы не мои усилия».
Яркое сиявшее вначале солнце постепенно стало меркнуть. Легкие облака набежали на него, а из-за горизонта уже двигались темные низкие тучи. Весь воздух дышал прохладой и сыростью.
«Наверное, будет гроза»— подумала Констанция и предложила:
— Франсуаза, еще немного мы побудем здесь, но нужно выехать так, чтобы засветло вернуться домой.
Старой графине сделалось немного грустно, потому что она оставалась в обществе маркиза и маркизы Лагранж и ничего интересного больше не ожидалось.
«Доведется ли мне еще увидеть моего Анри? — подумала графиня Лабрюйер, — ведь я так стара и каждый мой день может стать последним. Анри так беспечен, он, слава богу, хоть изредка вспоминает обо мне, наведываясь сюда. А теперь ему здесь больше нечего делать»
Вскоре вернулся граф де Бодуэн и, попросив у Франсуазы извинения, предложил Констанции Аламбер прогуляться с ним по парку.
Они шли рядом на расстоянии вытянутой руки друг от друга и молчали. Предгрозовой ветер шумел в кронах старых деревьев, но здесь, у земли, было тихо. Лишь только изредка там, где сходились аллеи, ветер поднимал клубы пыли, гнал песок и редкие желтые листья.
— Я восхищаюсь вами, мадемуазель, — внезапно проговорил Арман.
— Я сама собой иногда восхищаюсь, — улыбнулась Констанция.
— Нет, вы не правильно меня поняли, мадемуазель, мои восхищения совсем другого рода. Я восхищаюсь не вашей красотой, хотя и этого у вас не отнимешь, ни вашим умом — я восхищен вашей выдержкой.
— Что же я сделала такого необычного?
— Вы умеете молчать, мадемуазель, и при этом молчание не становится тягостным.
— Это все ваши выдумки, граф, не более.
— Я боюсь, мадемуазель, вы посчитали, что я пошутил, предложив вам стать моей женой.
— Да нет, что вы, граф, я отнеслась к этому совершенно серьезно.
— Но до сих пор не приняли никакого решения?
— Я его не приму в обозримом будущем, но и отказывать вам не собираюсь.
— Хоть в этом, мадемуазель, вы похожи на всех женщин.
— Неприятно слышать, когда тебя сравнивают с другими.
— Во всяком случае, мадемуазель, мне не приходилось видеть женщин, способных навсегда поставить точку в отношениях с мужчинами. Они всегда оставляют былых любовников и даже друзей про запас, чтобы всегда можно было к ним вернуться.
— По-моему, и мужчины таковы, — улыбнулась Констанция.
Граф задумался.
— Нет, мужчины всегда решают окончательно расстаться или нет, оставаться друзьями или врагами.
Такова ваша природа. Мужчины слишком прагматичны, — Констанция остановилась, — они делят мир лишь только на друзей и врагов. Им не доступен смысл истинной мудрости — никогда не делать необратимых поступков. Ведь поссориться не так уж сложно, не так уж сложно нажить врага. А житейская мудрость заключается в том, чтобы жить как считаешь нужным, не мешая другим, и в то же время оставлять после себя приятные воспоминания.
— Я думаю, мадемуазель, это лето оставит о себе приятные воспоминания в вашей душе.
— С чего вы взяли, граф?
— Нет, я не имею в виду себя, хотя и такое может случиться, я вижу по вашим глазам — вы совершили что-то, к чему долго стремились.
— И это вновь ваши фантазии.
— Нет-нет, мадемуазель, это было, наверное, очень благим делом?
— Если бы вы только знали, — рассмеялась Констанция, — возможно, тогда вы назвали бы меня чудовищем.
— Я догадываюсь, мадемуазель, о чем может идти речь. Женщина счастлива, только отомстив своему врагу, при этом оставаясь в тени.
— Вы почти угадали.
— Я не собираюсь больше надоедать вам и хочу напомнить, мое предложение остается в силе, что бы ни случилось.
— Даже если вы женитесь? — рассмеялась Констанция.
— Такое невозможно, только на вас.
— А если вам придется ждать всю жизнь?
— Это будет приятным ожиданием, мадемуазель.
— И вы не раскаетесь даже на смертном одре?