– Прости, но мне не удалось их остановить, – прошептала она.
Я улыбнулся снисходительно, надеясь, что Ханне передастся дух всепрощения.
– Все в порядке. Прости, что задержатся.
– Почему ты не сказал мне раньше? – спросила она с раздраженным видом. Сердце у меня ушло в пятки. – Ты мог бы мне позвонить и сказать, что так задержишься. Я тут с ними мучаюсь уже целых сто лет.
– О да, конечно, прости. Я в самом деле виноват. Мне нужно с тобой кое о чем поговорить. Это очень важно.
Она поцеловала меня в губы и взяла за руку, чтобы повести в гостиную.
– Не сейчас. Если повезет, мы от них быстро избавимся. Они тут так засиделись, чтобы повидаться с тобой. – Ханна увидела, что я озадачен. – Я как бы сказала им, что мы теперь вместе. Моя мама так рада!
Можно себе представить. Когда я встречался с мамой Ханны в последнее время, она нежно меня обнимала, и мне кажется, я читал ее мысли: «Ты понимаешь, что теперь ты номер один в кампании под названием „Поскорее выдать замуж нашу безработную дочь тридцати с лишним лет"?»
Я на минуту замер на месте.
– Л как же насчет того, что Чарли не еврей? Не вынуждай меня предъявлять им физическое доказательство. Потому что ты же знаешь – я это сделаю, если меня загонят в угол.
Ханна рассмеялась.
– Чарли, мне тридцать один год. Вот что она сказала сегодня вечером до твоего прихода: «Ты в таком возрасте, что мы не можем позволить себе привередничать. По крайней мере, он милый мальчик с хорошим доходом».
Эстелл и Ларри Кляйн были «поздних средних лет», как называла это моя мать. Оба были обвешаны драгоценностями, а золотисто-оранжевый загар миссис Кляйн свидетельствовал о том, что она проводит в солярии столько времени, что это вряд ли полезно для здоровья. Эта миниатюрная женщина одевалась в таком стиле, словно ей было лет на двадцать меньше, чем на самом деле. Мистер Кляйн с удовольствием играл роль крестного отца мафии – грудь, поросшую седыми волосами, украшала массивная цепь, на пальце красовалось широкое обручальное кольцо, а живот нависал над поясом.
Миссис Кляйн вскочила с дивана, чтобы поздороваться со мной.
– А славная у вас тут квартирка! – воскликнула она. – Такая большая! – Она что, уже прикидывала, как тут будут резвиться се внуки?
Мистер Кляйн сжал мне руку, поздравляя меня по-мужски.
– Так вы наконец добрались до моей дочки, да?
– Мама, папа, прекратите! – прошипела Ханна. У нее с родителями были сложные отношения: любовь в сочетании с неприятием.
Миссис Кляйн усадила меня рядом с собой на диван.
– Вы нам всегда нравились, Чарли. Вы славный мальчик.
– Черт побери, мама, почему бы тебе не взъерошить ему волосы и не дать леденец на палочке?
Мистер Кляйн подался вперед в кресле, стараясь не показать, как трудно ему было это сделать при таком брюшке.
– Все, что мы сказали, дорогая, это что мы рады, что после стольких лет ты нашла себе славного молодого человека!
Отмывание денег? О боже, я же могу отправиться в тюрьму!
– Вы бы только посмотрели, с какими страшилами она встречалась! – призналась мне миссис Кляйн. – Я убеждена, что у половины из них вообще не было пульса.
Ханна нервно сжимала руки.
– Это потому, что ты уморила их до смерти, мама.
Миссис Кляйн с любовью посмотрела на дочь.
– Дело в том, что полка, на которой залежалась Ханна, все больше покрывается пылью. – Ханна опустила голову на руки. – Пора ей устроить свою жизнь с хорошим человеком, который будет о ней заботиться.
Мистер Кляйн уже сидел на краешке кресла.
– Вы будете о ней заботиться, не так ли, Чарли? Особенно теперь, когда у нее нет работы. – В тоне его звучало нечто вроде угрозы, но я не представлял себе, что он может мне сделать. Может быть, исключить меня из круга их общения?
«Вообще-то меня, вероятно, скоро посадят в тюрьму за мошенничество, так что могут возникнуть проблемы. Извините, но я должен сейчас забиться в этот угол и немного поплакать», – хотелось мне сказать, но я не сделал этого. Я приказал себе сосредоточиться на чем-нибудь другом и перестать думать о решетках и тюремном душе. Было не слишком приятно, когда Грэхем с гоготом иногда называл меня своей сукой, но это ни в какое сравнение не шло с приговоренным к пожизненному заключению по кличке Мэрилин, у которого девяносто пять процентов тела было покрыто татуировкой.
Я заставил себя улыбнуться.
– Вы же знаете, я всегда считал Ханну настоящим солнышком, – сказал я вполне искренне. Кляйны улыбнулись в ответ. – Просто позор, что надо было такому с ней случиться, чтобы мы осознали, как относимся друг к другу.
Ханна взглянула на меня, и я увидел в ее глазах любовь.
– Теперь я чуть ли не рада, что так получилось, – спокойно произнесла она.
– Ты бы так не говорила, если бы тебе пришлось платить за квартиру, – сурово заявил мистер Кляйн. – Спасибо вам, Чарли, что позаботились о нашей маленькой девочке.
Ханна подчеркнуто взглянула на часы.
– О господи! – воскликнула она. – Уже около двенадцати. Думаю, вам пора.
Страшась вопроса «Почему ты не сказал мне раньше?», я хотел задержать их как можно дольше, хотя и терпеть не могу, когда в наши дела влезают родители – неважно, мои или чужие. Но Ханна заставила меня замолчать свирепым взглядом. После возни с пальто и бесконечного прощания ее родители наконец отбыли. «Пожалуйста, навестите меня в тюрьме!» – чуть не крикнул я им вслед.
Ханна рухнула на диван.
– Ну почему это в их присутствии я всегда чувствую себя так, будто мне лет восемь? – жалобно произнесла она.
Усевшись рядом с ней, я взял ее за руку.
– Ханна, мне нужно кое-что тебе рассказать.
Она повернулась ко мне, встревоженная этими словами. Пришлось рассказать ей все с самого начала.
Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь был до такой степени потрясен. Время от времени она пыталась что-то сказать, но не могла произнести ни слова. На нее столько всего обрушилось: предательство, отмывание денег, опасность, грозившая мне, невероятность всей ситуации.
– Меня словно похитили, и я оказалась в середине романа Джона Гришема, – сказала она в конце концов. – Такого не может быть.
Я сжал ее руки и мягко сказал ей, что, вопреки моему желанию, все это правда. – Несомненно, Эш и Люси навестят меня в тюрьме, подумал я.
– Отмывание денег? – спросила Ханна недоверчиво. – Отмывание денег? В «Баббингтоне»? Конечно, они алчные ублюдки, но ведь не проходимцы? Нет, это невероятно и непостижимо.
Это совпадало с моими мыслями.
– Полагаю, что все это началось еще до того, как к нам пришли Йан и Элли. Возможно, поскольку они привели за собой этого клиента и работа с ним уже велась, в «Баббингтоне» не было обычных проверок.
Последовала долгая пауза.
– Значит, я ничего не проворонила. – В ее тоне не было радостного облегчения – только безмерная усталость.
Может быть, моя мама сможет передать мне напильник в своем пироге.
– Элли видела в тебе главную угрозу нашим надеждам на компаньонство. Очевидно, ты была лидером. По-видимому, это был удобный случай убрать тебя с дороги.
Ханна улыбнулась.
– Лидер, да? А я всегда считала, что у тебя больше шансов. Полагаю, и теперь тоже. – На этот раз молчание длилось еще дольше. – Почему ты не сказал мне раньше? – спокойно спросила она.
У меня так и не нашлось убедительного ответа.
– Не знаю, – сказал я. – Все время казалось, что сейчас неподходящее время. И я действительно хотел иметь какие-то доказательства, прежде чем начать об этом рассказывать. Но я понятия не имел, что в «Баббингтоне» творятся такие грязные дела. – Это прозвучало неубедительно даже для меня самого.
Ханна немного помолчала, раздумывая, потом сказала:
– Знаешь, это никудышная отговорка. Ты же был моим лучшим другом. Разве это не считается?
– Ханна…
– Ты же ничего не сделал. Да и не пытался. Ты… ты… – Ее голос повысился, и она отстранилась от меня. – А у тебя есть это доказательство?
– Не совсем. – Я услышал, как со стуком захлопнулась дверь тюрьмы.
– Означает ли это, что ты надеешься получить какие-то доказательства, но пока не получил?
– Вот почему ты непременно стала бы компаньоном, – сделал я слабую попытку пошутить. – Всегда задаешь вопросы по существу.
У Ханны не дрогнул ни один мускул в лице.
– Означает?
– Я над этим работаю.
– Это значит, что у тебя нет никаких доказательств и нет никаких перспектив их раздобыть, не так ли?