Донна Валентино - Королева его сердца

С этим верная подруга Глори удалилась.

Данте был рад возможности побыть одному, чтобы под мягкие звуки переступавших по соломе копыт и под шумное дыхание лошадей собраться с мыслями.

Он еще и еще раз возвращался мыслями в убогую гостиную доктора Ди, вспоминая каждую мелочь. Постепенно в его сознании все, что произошло с ним, выстроилось в логическую цепочку. Ему необходимо было все обдумать, как он обычно делал, изучить со всех сторон, предусмотреть все возможные последствия, чтобы не позволить захватить себя врасплох.

В конечном счете зеркало будет принадлежать ему. Это было самое важное, что засело гвоздем в его сознании, – зеркало, а не Глориана. Обладание зеркалом, а не женщиной. Охрана куска старинного хрупкого стекла, а не сиявшего нежной красотой женского тела.

Его лучшим другом должно было стать время. С его помощью он сможет отомстить сующему нос в чужие дела доктору Ди возвращением назад. Эта опасная затея, на участие в которой он согласился, по словам Глорианы, продлится не больше двух недель, а может быть, и меньше. Две недели. Четырнадцать дней. Данте был уверен, что они пролетят как одно мгновение.

Даже если утверждение Ди о том, что время его эпохи двигалось с другой скоростью, оказалось верным, что из того? Разве мог день в девятнадцатом столетии быть равен двум дням в его время? Или пяти? Или десяти? И уж, разумеется, не больше чем десяти. Самое большее могло быть десять раз по четырнадцать дней – сто четыре дня правления в качестве супруга коронованной особы при обеспечении счастья Глориане на всю жизнь.

Это представлялось выгодной сделкой, и все-таки ему было немного грустно, что он не увидит Глориану в ее новой счастливой жизни.

Кроме того, сама мысль о защите Глорианы была ему по душе. Уж он-то быстро расправится с горсткой нахальных пастухов. Боевые действия всегда действовали освежающе, не давая застаиваться молодой крови.

Его созерцательное одиночество продолжалось недолго. Ужасный скрип двери напомнил о существовании Мод. Она приглушенно заговорила:

– Знаешь, мне вряд ли удастся обмануть Глори. Нам нужно действовать по-другому.

– Ты считаешь, что я могу оказаться более искусным лжецом, чем ты?

– Нет. Она может заподозрить о нашем договоре. Мы сможем получить ее согласие на все что угодно лишь до той поры, пока она не поймет, что у нас есть какая-то общая цель.

– Сколько партий ты проиграла? – переспросила Глори. Она была так недовольна продолжительным отсутствием Мод, что это, должно быть, повлияло на ее слух.

– Семь. – Мод загибала пальцы, перечисляя будущие покупки: – Бриджи, рубашка, шляпа, бритва, револьвер и эта… как ее, Данте?

– Рапира.

– Да, рапира. – Мод завершила перечень глубокомысленным кивком, что не избавило ее от несколько смущенного вида и одновременно говорило о том, что она была довольна собой.

– Что такое рапира?

– Это такая внушающая страх шпага, правда, Данте?

– Угу.

– Зачем ты поручил ей купить тебе револьвер да еще и шпагу? – удивилась Глориана.

– Потому что дрожу от страха перед овцеводами.

Глори никак не могла поверить, что он мог чего-то бояться, хотя бы и самого дьявола. Дрожащие от страха люди прячутся по углам. Они прижимают к себе свое оружие и пугливо озираются по сторонам. Данте оперся локтем на ее комод – сама непринужденная элегантность и изящество. Едва заметное подрагивание его губ заставило Глори подумать, что он ее поддразнивал.

– Это только шесть фантов, а не семь. Впрочем, Мод, ты же никогда не проигрываешь, играя в покер.

– Сегодня у меня несчастливый день. – На лице Мод появилось горестное выражение. На ресницах повисло что-то похожее на слезы. Она не мигая встретила подозрительный взгляд Глори, глядя на подругу честными глазами.

Глори понимала, что Мод лгала. Да и Данте тоже. Трудно было представить себе, чтобы он выиграл семь партий у такого игрока-виртуоза, каким была Мод, прошедшая школу лучших шулеров. Он сам признавался, что не слишком силен в картах, хотя непроницаемому выражению его лица позавидовал бы любой мошенник.

– В какую игру вы играли? – спросила Глори, глядя прямо в лицо Данте.

– В семерку! – выпалила Мод.

Губы Данте дрогнули, а глаза сузились от удовольствия:

– В семерку. Обожаю эту игру.

Глориане никогда еще не доводилось слышать такого волнующего тембра мужского голоса. Он вызывал какой-то незнакомый ей трепет где-то глубоко внутри.

– Не знала, Мод, что при тебе были карты. Где они?

– Ах, я… я выбросила их в окно. Так раэозлцлась, когда проиграла… – Мод заморгала и улыбнулась, очень довольная тем, что нашлась. – Да, взяла и выбросила прямо в окно. Теперь их, наверное, разнесет ветром до самого Нью-Мехико.

Послышался свисток паровоза, возвещавший приближение к станции Уинслоу. Ход поезда немного замедлился, а потом вагон неожиданно дернуло, и Глори с Мод повалились на Данте.

Глори сначала подумала, что на нем по-прежнему был металлический жилет, потому что удариться о грудь Данте оказалось не намного приятнее, чем о каменную стену. Но его руки тут же обхватили ее и Мод, и он крепко прижал их к своим бокам, упираясь в стену вагона. Данте при этом напряг мускулы ног, и одна из них нечаянно прижалась к Глори. Женщина оказалась притиснутой к нему так, что не могла шевельнуться. Она всем телом чувствовала через платье твердость мускулов и тепло Данте.

В конце концов поезд почти перестал дергаться. Она вновь обрела равновесие, но почему-то не могла стоять одна. Глори пошатывалась, и Данте пришел ей на помощь. Он держал руку на ее талии, пока женщина не выпрямилась окончательно, а потом тихонько сбросил так, что его пальцы едва ощутимо скользнули по ее бедру. От этой ласки, подобной прикосновению легкого пера, в коленях у нее опять появилась слабость, но она отшатнулась от него раньше, чем он мог бы это заметить. И была рада, что так поступила, потому что всего через несколько мгновений поезд в последний раз дернулся и остановился, и Глори снова оказалась прижатой к нему.

Не было заметно, чтобы Мод хоть на мгновение смутилась от близости к Данте.

– Послушай, Глори, есть одна мелочь, о которой я забыла сказать.

– Да?

Мелкие упущения Мод всегда означали неприятности. На этот раз Глори была этому рада. Проницательность подруги не предвещала ничего хорошего. Молодую женщину смутило неожиданное трепетное предчувствие, переполнившее ее.

– Так вот, тебе придется остаться с Данте, пока я буду делать покупки в Уинслоу.

– Что?!

– Он будет под твоим присмотром, пока я не вернусь с его выигрышами. Ведь он мне не доверяет, не так ли, Данте?

– Ты права, Мод. Я самый недоверчивый из всех людей на свете.

– Нет! Дело не в… – Мод свирепо взглянула на Данте, а потом украдкой на Глори. – Он имел в виду вовсе не это, и поэтому я вынуждена перейти к следующему…

– Ну хватит. – Глори решила больше не попустительствовать Мод, опасаясь последствий. – Какого дьявола, по-твоему, я буду с ним делать, пока ты будешь шататься по магазинам?

Данте набрал в легкие воздуха, что заставило ткань вышитой рубашки туго натянуться на его груди. Этот вздох вызвал у Глори живые воспоминания о том, как всего несколько минут назад она провела у этой груди несколько мгновений. Он не произнес ни слова, и выражение его лица оставалось столь же непроницаемым, как и в момент, когда Мод начала ломать комедию. Однако по блеску в его медно-карих глазах Глори поняла, что в его воображении проносились тысячи приятных мгновений, которые они могли бы провести, пока Мод будет торговаться с уинслоускими лавочниками. Она почувствовала, как теплая волна, зародившаяся у основания ее горла, стала опускаться вниз, вскипая в каждом месте, где плоть Данте прижималась к ее телу.

– Отнесись к нему благосклонно и поучи его правильно говорить по-английски, – пропела Мод и тут же выскользнула за дверь.

На короткое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь приглушенными звуками за стенами вагона. Там окликали друг друга люди, ржали лошади, и под непрестанный звон станционного колокола слышался веселый детский смех и радостные возгласы встречающихся.

Данте заставил прислушаться какой-то долгий, громкий свист.

– Это машинист спускает лишний пар, – проговорила Глори, вспомнив, что поездка в поезде для него была совершенно незнакомым делом.