Вынужденное десятилетнее молчание внезапно представилось некоей благословенной интерлюдией, дающей Елизавете время созреть, а Данте свыкнуться с мыслью о женитьбе на женщине, к которой он не испытывал никакого влечения. Наступит время расцвета мира по всей Европе – а что еще может быть важнее и благороднее этого! Итак, Данте Тревани оставил этот обман при себе, найдя ему оправдание, и, покидая Елизавету Тюдор, не высказал вслух своих опасений.
Интерлюдия
Мортлейк, Англия, 1544 год
Джон Ди со всей научной беспристрастностью отмечал, что вызванная страхом дрожь в его руках не мешает посыпать песком только что исписанный им пергамент.
Однако эта дрожь могла лишить его руку твердости, необходимой при запечатывании расплавленным воском важного письма, что было совершенно недопустимо. Если бы кто-нибудь посторонний распечатал и разгадал тщательно засекреченное послание, Джону Ди не миновать виселицы.
Он был охвачен тревогой с того самого дня, когда сделал удивительное открытие. Может быть, он не так истолковывал свое болезненное сердцебиение, неприятный медный привкус в пересохшем горле и изнуряющую необходимость то и дело мчаться в отхожее место. Возможно, это был вовсе не страх, а просто сильное волнение, усиливавшее его злосчастный недуг.
– Надо снова перечитать засекреченное письмо, – вслух сказал он себе. Возвращение к обычному порядку научной работы разогнуло его спину, он сел прямее и повторил уже спокойнее: – Да, надо снова перечитать написанное.
Разумеется, никто не мог ни услышать этих решительных слов, ни стать свидетелем его действий. Невозможно было допустить, чтобы кто-нибудь, даже самый преданный слуга, узнал о раскрытой им тайне.
Джон Ди посмотрел на небо через тонко сработанные окуляры невиданного телескопа, позволявшего ему одному разглядывать на большом приближении небесные светила. У него стоял комок в горле от того, что открыли ему небеса, и он сверял увиденное со своими картами, чтобы увериться в своей правоте.
Ошибки нет. Все правильно. По крайней мере с его стороны.
Однако этого нельзя было сказать про династию Тюдоров. Все они должны были безвременно уйти в иной мир, кроме одного лица.
Крепкий, здоровый король Генрих, любимец англичан, должен будет умереть так скоро, что Ди было страшно даже подумать об этом. Болезненному Эдуарду будет суждено последовать за своим отцом всего через несколько лет, оставив трон на короткое время узколицей Мэри. Затем придет черед Елизаветы. Славное царствование продлится больше четырех десятилетий, приведя самого Джона Ди к процветанию при условии… при условии…
При условии, что Елизавета никогда не выйдет замуж. Она, последняя из прямых наследников Генриха, должна править самостоятельно. Не имея мужа, который наставлял бы ее в делах правления и любил бы ее, она обречена умереть без потомства. Это была непомерная плата даже для той, которая так страстно стремилась к короне, что аура этого стремления стала для нее неким дьявольским ореолом.
Оставался всего лишь один пустяк, чтобы достичь победы. И единственным, кто мог это сделать, был Джон Ди.
Глава 1
Мортлейк, Англия, 1544 год
Данте не мог оторваться от нескольких строчек, написанных на мягком пергаменте тонким неразборчивым почерком. Он так и не овладел почти недоступными его пониманию тонкостями беседы на английском языке, но мог прочесть это предупреждение о том, что хитрый старый Генрих в очередной раз подвергал испытанию решимость Данте жениться на Елизавете.
По меньшей мере дважды шпионы Данте сообщали ему о том, что Генрих тайно вел переговоры с могущественными людьми в разных концах света, предлагая им брак со своей младшей дочерью в обмен на его, Генриха, покровительство, во многом подобно тому, как в свое время торговался по этому же поводу с Карлом. Не впервые Данте посылал к Генриху курьеров с составленными в сильных выражениях напоминаниями о своих правах в отношении Елизаветы. И каждый раз тайные переговоры Генриха сходили на нет и в конце концов выдыхались, как пламя в кузнечном горне с замершими мехами. Но Данте не успокаивался на этом, понимая, что не выражения возмущения заставляли Генриха уверять его в своей доброжелательности. Генриха сдерживали лишь переговоры с Карлом о поддержании мира на континенте. Хрупкий мир рухнул несколько месяцев назад. Однако это не имело значения для договоренности между двумя королями, которая оставалась в силе. Елизавета все еще была ребенком. И Данте не разуверился в том, что в свое время помолвка сможет состояться. Но вот пришло письмо, говорившее ему о том, что времени больше не оставалось.
«Он снова взялся за свое. На этот раз он намерен выдать ее за другого. Приезжайте в Мортлейк, прежде чем встретитесь с ним. У вас нет выбора, выход только один, и без меня вам его не найти.
Ваш друг д-р Джон Ди».
В Италии у Данте были друзья, в Англии же – ни одного. Каким образом незнакомец, о котором он и слыхом не слыхивал, оказался посвященным в тайну молодого человека да к тому же обещал помочь, оставалось для Данте загадкой.
Встреча с Генрихом предполагала поездку в Лондон, во дворец короля. Данте изучил карты и вычислил, что крюк в Мортлейк мог спасти его, если, конечно, этот таинственный доктор Ди и впрямь в состоянии оказать итальянцу неоценимую услугу. На худой конец он, Данте, запоздает лишь на несколько часов.
И вот Данте уже стоял в холодной, мрачной, крошечной гостиной Ди. Он порадовался тому, что нагрудник доспехов удерживал тепло его тела. После долгой дороги молодой человек был страшно голоден и падал с ног от усталости, но престарелый слуга доктора не предложил ему закусить, а присесть на запыленную рухлядь, с незапамятных, по-видимому, времен служившую мебелью в жалкой каморке, у Данте не возникло желания.
Прошла одна четверть часа, за ней другая, а потом истекло и время, мысленно отведенное им для разговора. Доктора Ди все не было, и Данте чувствовал, как в этой отвратительной обстановке в нем медленно закипает злость. Раздосадованный, он резко повернулся, кляня себя за то, что его провели как мальчишку, и едва не раздавил какое-то хрупкое привидение, словно из воздуха возникшее на его пути. Громко чертыхнувшись, Данте вцепился в его плечи, чтобы не грохнуться обоим на пол.
– Я провидец, – проговорил призрак голосом, который, вероятно, по его мнению звучал устрашающе. – Я предвидел, что в эту самую минуту ваше терпение иссякнет.
– Здесь не нужно быть семи пядей во лбу, – презрительно фыркнул Данте. – Однако, прежде чем уйти, я пожалуюсь на тебя твоему хозяину за то, что ты занимаешься колдовскими играми.
– Увы! Хозяин здесь я.
Ошеломленный молодой человек с недоверием уставился на незнакомца. Приглядевшись, он увидел, что человек был не так стар, как ему показалось, судя по сутулой фигуре и худобе, делавшей его похожим на скелет. На нем мешком висел вонючий черный халат, а волосы, неопрятно спадавшие седыми прядями на плечи, прикрывала какая-то непонятная скуфейка. Его жалкая бороденка больше напоминала козлиную.
– Ты… ты – Джон Ди?.. – в замешательстве спросил итальянец.
– Да, конечно. – От резкого кивка наушники скуфейки хлопнули его по ушам. – Доктор Ди, с вашего позволения. Я предвижу, что они изгонят меня через несколько лет из Кембриджа, но им никогда не удастся отнять у меня мою ученую степень.
Высокомерие испарилось у Данте вместе со способностью держаться на ногах. Он опустился на полусгнившую скамью.
Доктор Ди засеменил к задрапированной стене и рывком раздвинул тронутые плесенью шторы, за которыми оказалось окно с закрытыми ставнями. Он сделал несколько резких движений головой, оглядывая украшенное рамой с затейливым орнаментом зеркало и другие предметы, сваленные в кучу на полу.
– Встаньте рядом вон с тем магическим зеркалом, прежде чем я впущу солнце.
Через трещины в ставне пробилось несколько полосок света. Убогая комната показалась Данте еще более гадкой, а сам он, отдавшийся на волю Ди, – просто жалким. Он поднялся со скамьи.
– Нет, я не буду этого делать. Я ухожу, – на ломаном английском объявил итальянец.
– Не уходите, если не хотите погрузить всю Англию в хаос! – Этот резкий оклик ошеломил Данте, лишив его дара речи, настолько повелительный тон не вязался с тем, что видел молодой человек. – Если вам дороги ваши жизнь и душа, вы выслушаете все, что я скажу вам о ее милости миледи Елизавете.