В довершение всего он не хотел думать ни о Гло-риане, ни о том, как прямо-таки заставил ее отправиться в эту поездку, не ставя ни во что ее страх. Ему хотелось получить от нее принадлежавшую ей вещь, и он был намерен получить ее, даже если при этом была бы поставлена под угрозу ее жизнь или по меньшей мере ее благополучие.
Его раздражало то, что предметом, о котором шла речь, было зеркало – зеркало, в которое он мог взглянуть сотни лет назад, чтобы увидеть свое собственное, такое привычное лицо с твердо поднятым подбородком. Он вспомнил, каким он был в то время самодовольным, полным уверенности в том, что с ним поступили несправедливо, что Карл V из чистого эгоизма соблазнил, а потом оставил его мать. И Данте был благодарен Глориане за то, что она спрятала от него зеркало. Если бы он взглянул в него сейчас, отражение было бы тем же самым. Но вместо самоуверенности оно отразило бы теперь понимание того, что его собственные действия были еще более достойными презрения, чем поведение его отца. Отец боролся с одиночеством и был одержим страстями молодости, тогда как Данте отказывался признаться себе в одиночестве и не отличался порывистостью юности. Чисто корыстный расчет заставлял его стремиться к овладению зеркалом Глорианы, и он знал, что оставит ее в ту самую минуту, когда наконец его получит.
Данте отбросил и эти мысли.
Мистер Блу, который вместе со своей женой разведывал дорогу, выехав вперед на своих серых в яблоках лошадях, подобных которым Данте раньше никогда не доводилось видеть, возвращался к фургону.
– Солнце скоро зайдет, бахана. Здесь есть хорошая вода, и мы должны остановиться на ночлег. Мы с женой все приготовим и скоро покажем вам священную пещеру.
Данте кивнул, испытав чувство благодарности за то, что супруги Блу выразили готовность взять на себя хозяйственные хлопоты. Уже несколько часов он чувствовал себя совершенно обессиленным. Его охватила страшная усталость, которой он никогда раньше не испытывал. Но даже это изнеможение было волнующим, если учесть, что он в последний раз спал спокойно несколько столетий назад и что при обычном ходе вещей он сейчас смотрел бы с даровавших ему вечный покой небес на кучу покрытых плесенью костей, оставшихся от его тела. Он слез с облучка и стал смотреть, как распрягали великолепных лошадей Глорианы.
Данте не настолько устал, чтобы его острый взгляд не мог приметить источника хорошей воды, обещанного мистером Блу, но хотя обшарил глазами каждый дюйм земли, где они расположились, не обнаружил ни деревьев, ни роскошной травы, которые говорили бы о близости ручья.
– Жена покажет вам его, – ответил на вопрос индеец, и Данте послушно повел пару арабских лошадей к ручью вслед за миссис Блу.
Она могла с одинаковым успехом быть и намного моложе мужа, и намного старше его. Ее волосы сияли иссиня-черным блеском воронова крыла. Она несла на плече огромный глиняный кувшин и шла с такой естественной грацией, которая словно расправляла глубокие морщины на ее лице и делала менее заметными жилы, выступавшие на руках. Данте не слышал, чтобы она разговаривала, но она не молчала, а все время напевала какие-то мелодии, на секунду прерывая странные ритмические звуки только для того, чтобы перевести дух.
Лошади стали натягивать поводья, когда миссис Блу махнула рукой в сторону зеленевшей травой крошечной лужайки. Тонкие зеленые стебли прорывались сквозь слой побуревшей ломкой травы, словно вцепившейся в сухую землю. Ритм напева миссис Блу изменился, и Данте понял, что он каким-то образом гармонировал со звуком струи чистой холодной воды, падавшей на камни и разлетавшейся брызгами вокруг. Жена индейца раздвинула траву, показывая, как она разрослась над узким ручьем, защищая драгоценную влагу от пылавшего жаром солнца.
– Сначала наберите воды в кувшин, миссис Блу, – сказал Данте.
Было бы абсурдно предположить, что лошади поняли его слова, но так или иначе Близзар сердито фыркнул и натянул поводья. Кристель же просто молча, по-лошадиному покорилась. Миссис Блу напоила свою лошадь, наполнила кувшин и уехала, наградив его сияющей улыбкой. Данте дал лошадям напиться, правда, совсем немного, и потянул их от воды. Они вовсе не были загнаны, и опасности перепоить их не было, но он решил их прогулять так же заботливо, как любой хороший конюх, добросовестно ухаживающий за лошадьми хозяина; потом стал их поить снова. Казалось бы, нет смысла прогуливать лошадей после того, как они десятки миль тянули фургон, да к тому же и он сам так устал, что у него подкашивались ноги. Действительно, скоро должно было стемнеть, как и предупреждал мистер Блу. Не было никакой надобности тратить так много времени на эту не особенно важную работу, как не было никакой причины задерживаться с возвращением на стоянку, кроме того, что он не хотел показываться на глаза Глориане.
Но этого было не миновать, раз уж он хотел получить от нее зеркало. И ему не следовало мешкать, прежде чем удовольствие смотреть на цветущую Глориану среди такой первозданной красоты сделает его слепым и беспомощным.
– Пейте вволю, – бормотал он, ослабив поводья, – и не торопитесь.
Часом позже аромат приготовленной еды вернул Данте в их наскоро разбитый лагерь. Яйца и масло, немного лука, бекон и кофе – миссис Блу устроила настоящее пиршество в окружении дикой природы Аризоны. Она по-прежнему напевала, когда он приблизился к костру, и Данте видел, как ее ловкие пальцы вытянули из поясной сумки щепотку какого-то порошка, который она подсыпала в котел. Исходивший от него аромат едва заметно, но очень соблазнительно изменился. Ароматические травы. Нечто такое, чем эта эпоха выгодно отличалась от его времени.
Мод присела на корточки рядом с котлом, как уличный мальчишка, решивший отведать варева. Глориана сидела на разостланном одеяле неподалеку от Мод, откинувшись на кучу подушек и грациозно подогнув ноги. Она с упрямым упорством, не отрываясь смотрела на костер. И, казалось, не замечала ни запахов еды, ни появления Данте. В ней чувствовалась какая-то натянутость и напряженность.
– Что, мистер Блу отправился разыскивать свою священную пещеру? – спросил Данте, заметив отсутствие индейца.
– Нет. Просто пошел наломать сучьев для костра. – Мод выразительно посмотрела в сторону Гло-рианы. – Она хочет большого огня. По-настоящему большого.
– Здешний климат похож на африканский, – заметил Данте, вдруг почувствовав необходимость поддержать желание Глорианы. – Дневная жара быстро спадает с заходом солнца.
– Мне вовсе не холодно, пробормотала Глориана.
– О, да она просто напугана, – проговорила Мод.
– Мод!
– Это же правда. Ты прыгала как заяц, пока не вышла из фургона.
– Возможно, она проголодалась, – предположил Данте как раз в тот момент, когда миссис Блу вручала тарелки Мод и Глориане.
– Нет, это ей не годится. – Мод держала свою тарелку в вытянутой руке. – Это выглядит так же отвратительно, как большая старая куча лошадиного на…
– Мод! – снова прервала ее Глориана, на этот раз более резко. – Не ругай яичницу, которую приготовила миссис Блу. Она делает все возможное среди этой пустыни.
– Ну, тогда ешь это на здоровье. Я же не отважусь. Жена индейца протянула тарелку Данте, принявшему ее с опаской. Он поймал себя на том, что его губы тронула веселая улыбка. Содержимое тарелки действительно несколько напоминало лошадиные шарики.
И все же от тарелки исходил какой-то дразнящий аромат. Он съест это отвратительное на вид блюдо, разумеется, и пахнущее не лучше, и останется в живых. Желудок Данте властно требовал, чтобы его наполнили, и он, храбро погрузив вилку в синеватую массу, стоически понес ее в рот.
– Все идет к тому, что тебе придется нанимать себе нового телохранителя, Глори, – пробормотала Мод.
Данте хотелось ответить ей, что она ошибается и что Глориане не придется искать нового телохранителя, даже если он будет есть с таким аппетитом. Ему хотелось сказать ей, как вкусен приготовленный миссис Блу омлет, но у него просто не было времени для слов, поскольку желудок требовал еще одну порцию.
Вернулся мистер Блу и с шумом опустил на землю целую охапку сучьев. Он посмотрел на Мод и на Глори и, посмеиваясь, взял их тарелки с нетронутой едой. Потянувшись к поясной сумке миссис Блу, он извлек из нее горсть сушеных трав, которые она использовала, готовя ужин.
– Чамизо, – сказал он, бросая траву в костер. – Съедобная зола четырехлепестковой лебеды. Эта зола полезна для желудка и окрашивает в синий цвет всю нашу пищу. Мы намерены использовать много чамизо для того, чтобы подкрашивать в синий цвет всю вашу еду, потому что ваше путешествие нуждается в помощи богов, баха-на. – Торжественный вид мистера Блу исключал всякую мысль о подшучивании над ними.