– Пожалуй, не стоит никому об этом рассказывать, – заявила Энн.
– Да, я тоже так думаю, – вздохнула я. – А что, по-твоему, с ней произошло?
Энн сразу напряглась:
– Даже не собираюсь гадать, чем они там занимались, но могу с уверенностью сказать, что у нее пулевое ранение.
– Пулевое ранение?! – воскликнула я.
– Да, немного левее – и она могла умереть, – кивнула Энн.
Я оглянулась на Америку, которая тыкала пальцами в щеки, словно проверяя их на ощупь.
– Слава богу, что с ней все в порядке!
– Даже если бы она не была моей госпожой, мне все равно хотелось бы, чтобы она стала принцессой. Ума не приложу, что бы я делала, если бы мы ее потеряли. – Сейчас в Энн говорила не служанка, а подданная. И я прекрасно ее понимала.
– Хорошо, что сегодня рядом с ней была ты. Пойду попрошу мужчин отнести Америку в ее комнату. – Я присела на корточки возле подруги. – Эй, мне пора идти. Но ты уж береги себя. И постарайся больше не калечиться. Ладно?
Она ответила, едва ворочая языком:
– Да, мэм.
Похоже, завтра она вообще ни о чем не вспомнит.
Гвардеец, который привел меня сюда, стоял на страже в конце коридора. Еще один сидел на полу под дверью комнаты, нервно потирая руки, а Максон нетерпеливо расхаживал взад и вперед.
– Ну что? – спросил принц.
– Ей уже лучше. Энн обо всем позаботилась, и Америка… Ну, я влила в нее полбутылки бренди, и теперь она плохо соображает, что к чему. – У меня в ушах снова зазвучала та детская рождественская песенка, и я хихикнула: – Вы можете войти.
Сидевший на полу гвардеец тотчас же вскочил на ноги, и Максон открыл дверь. Мне хотелось спросить, что случилось, но я понимала: сейчас не самое подходящее время.
Я устало поплелась в свою комнату. После всплеска адреналина в крови я чувствовала себя совершенно разбитой. Картер стоял в коридоре под дверью.
– Ой, тебе не стоило меня ждать, – тихо, чтобы не будить соседей, произнесла я.
– Я уложил ее в нашу постель. И поэтому решил подождать тебя здесь.
– Ты о ком? И кого это ты уложил в нашу постель?
– Ту девушку, что пришла с гвардейцем на кухню.
– Ну ладно. – Я присела на пол рядом с Картером. – Но от меня-то ей что нужно?
– Ты что, ее проверяешь? Ее зовут Пейдж, и, судя по тому, что она успела мне рассказать, сегодняшняя ночь была еще той ночкой!
– Что ты имеешь в виду?
Картер еще больше понизил голос:
– Она была проституткой. Утверждает, будто Америка нашла ее и привела сюда.
Я растерянно покачала головой:
– Ну, я знаю только то, что мне пришлось помогать Энн зашивать Америке простреленное плечо.
Мои слова повергли Картера в полный шок.
– Интересно, что могло заставить их подвергать себя такой опасности?
– Без понятия, – зевнула я, – но мне кажется, это могло быть лишь доброе дело.
И хотя разговор о проститутках и пулевых ранениях был не слишком жизнеутверждающим, одно я знала наверняка: Максон всегда стоял за правое дело.
– Ну ладно, – сказал Картер. – Ты вполне можешь лечь рядом с Пейдж. А я буду спать на полу.
– Нет, – отрезала я. – Куда ты, туда и я.
Более того, сегодня вечером мне особенно хотелось быть рядом с ним. У меня в голове царил полный сумбур, а Картер был моей тихой гаванью в этом бушующем море страстей.
В свое время я считала, что Америке глупо обижаться на Максона за вынесенный мне приговор. Но теперь я смотрела на вещи совсем под другим углом. И при всем моем уважении к Максону я не могла не сердиться на него за то, что он подставил Америку под удар. Впервые за все это время я посмотрела на ту приснопамятную экзекуцию глазами подруги. И поняла, что очень ее люблю, впрочем, как и она меня. Если во время порки она волновалась пусть даже вдвое меньше, чем я сейчас, этого уже было более чем достаточно.
Прошло полторы недели, а страсти так и не улеглись. Буквально все во дворце только и делали, что говорили об атаке повстанцев. Я еще оказалась в числе немногих счастливчиков, которым удалось уцелеть. Пока во дворце продолжалась настоящая бойня, мы с Картером прятались в своей комнате. Когда раздались первые выстрелы, Картер работал в саду. Моментально сориентировавшись в обстановке, он ринулся на кухню, схватил меня в охапку, и мы побежали к себе. Подперли дверь кроватью, а затем для надежности легли сверху.
В объятиях мужа я дрожала как осиновый лист от страха, что повстанцы нас обнаружат, поскольку не слишком верила в их милосердие. Я неустанно спрашивала Картера, не безопаснее ли будет покинуть дворец, но он продолжал настаивать на том, что здесь нам ничто не грозит.
– Марли, ты не видела того, что видел я. Вряд ли нам удастся прорваться.
Итак, нам оставалось только терпеливо ждать, напряженно прислушиваясь к звукам боя. Но вот по коридорам дворца разнеслась радостная весть, и мы с Картером облегченно вздохнули. И надо же, очередной причудливый поворот судьбы: когда мы входили в нашу комнату, королем был Кларксон, а когда вышли оттуда – им стал Максон.
Когда на трон взошел Кларксон, меня еще не было на свете. И поэтому переход власти к наследнику короны показался мне вполне закономерным для страны изменением. А возможно, еще и потому, что я всегда была сторонницей Максона. Но от смены власти работы во дворце не убавилось, и нам с Картером некогда было думать о новом правителе страны.
Я как раз заканчивала приготовления к ланчу, когда на кухню вошел гвардеец и выкрикнул мое новое имя. В последний раз такое случилось, когда Америка лежала, истекая кровью. И я, естественно, насторожилась. Более того, рядом с гвардейцем я увидела мокрого от пота после садовых работ Картера.
– Ты, случайно, не знаешь, в чем дело? – шепотом спросила я Картера, пока мы поднимались за гвардейцем по лестнице.
– Понятия не имею. Мы вроде ни в чем не провинились. Но, честно говоря, меня несколько сбивает с толку то, что за нами прислали гвардейца.
Я взяла Картера за руку, мое обручальное кольцо прокрутилось, узелок на веревке стал тонкой преградой между нашими сплетенными пальцами.
Гвардеец провел нас в Тронный зал, которым обычно пользовались только для приема почетных гостей или специальных церемоний. Максон, с короной на голове, сидел на троне. Король. Мудрый правитель королевства. У меня сразу потеплело на душе, когда я увидела по его правую руку, на троне поменьше, Америку. Правда, пока без короны – корону наденут ей на голову в день бракосочетания, – но ее волосы украшал ослепительно сияющий гребень, да и вообще вид у нее был вполне царственный.
За столом, несколько поодаль, расположилась группа советников. Они просматривали бумаги и что-то быстро строчили.
Вслед за гвардейцем мы с Картером прошли по голубому ковру в центр зала. Гвардеец остановился перед троном, поклонился Максону и отошел в сторону, оставив нас с Картером перед новым королем.
Картер поспешно склонил голову:
– Ваше величество.
Я присела в реверансе.
– Картер и Марли Вудворк, – улыбаясь, начал король. Когда я услышала свое настоящее имя и фамилию по мужу, у меня от счастья едва не случился разрыв сердца. – Учитывая ваши заслуги перед короной, я, ваш король, беру на себя смелость снять с вас все предыдущие обвинения и отменить наказание.
Мы с Картером удивленно переглянулись. Что бы это могло значить?
– Конечно, телесное наказание – дело прошлого и тут уже ничего изменить нельзя, а вот остальные пункты приговора – можно. Если не ошибаюсь, вас обоих низвели до Восьмерок, да?
Было немного странно слышать подобные обороты речи, но, наверное, так положено по протоколу. За нас обоих ответил Картер:
– Да, ваше величество.
– И если я опять же не ошибаюсь, последние два месяца вы оба живете во дворце и выполняете работу Шестерок, да?
– Да, ваше величество.
– И это правда, что вы, миссис Вудворк, оказали услугу будущей королеве, когда она была нездорова?
Я улыбнулась Америке:
– Да, ваше величество.
– А правда ли то, что вы, мистер Вудворк, любили и лелеяли миссис Вудворк, которая в свое время была Элитой, а следовательно, бесценной дочерью Иллеа, давая ей все самое лучшее, что вы могли позволить себе с учетом ваших стесненных обстоятельств?
Картер потупился. Он пытался найти ответ на вопрос, достаточно ли он сделал для меня.
Тогда я снова вышла вперед:
– Да, ваше величество!
Я заметила, что мой любезный муж едва сдерживает слезы. Именно он в свое время говорил мне, что та убогая жизнь, которую мы ведем, это не навсегда, именно он ободрял меня, когда дни тянулись особенно долго. Неужели он еще может сомневаться, что сделал для меня не все, что было в его силах?