Анна О'Брайен - Королева в тени

– Со своей стороны ты должна проинструктировать Ричарда, чтобы он сидел смирно, слушался распоряжений и был сосредоточенным, – продолжал Джон. – Это не тот случай, когда можно позволить себе ребячество или непослушание. Мы не должны допустить ни малейшего намека на дурное предзнаменование, на которое наши враги могли бы наброситься, как воронье, слетающееся на падаль.

Я хотела возразить, чтобы как-то оправдаться перед этими неприятными обвинениями в адрес Ричарда относительно того, что он порой мог быть по-ребячески грубым и несдержанным.

– Знаешь, у него под оболочкой детской невинности кроется необычайно целеустремленный ум, – добавил Джон, опережая меня.

– Хорошо! Мы сделаем это! – Он убедил меня, и теперь я была полна решимости, хотя губы мои до сих пор были обиженно поджаты. – Что же касается желающих увидеть какое-то дурное предзнаменование, то ты бы лучше проверил, насколько надежно закреплены драгоценные камни в королевской короне. Не хотелось бы, чтобы один из них упал к ногам Ричарда в самый неподходящий момент.

– Уже сделано! С этой стороны предвестий беды не будет!

Он был так же взвинчен, как и я, но все, что делал Джон, доказывало, что он стоящий союзник. Мы действовали рука об руку, как будто между нами был заключен договор. Мы сделаем из Ричарда достойного продолжателя дел его знаменитого деда. Королем, которым должен был бы стать Нед.

Теперь уже все почти закончилось. Процессии, молитвы, шумное одобрение лордов и священников из конгрегации прошли гладко, как шелк по тяжелому бархату верхнего одеяния Ричарда; того самого одеяния, которое, согласно церемонии, было снято с него за золотой шторой, чтобы осуществить священное миропомазание его худенького тельца – рук, плеч, груди и головы. Теперь скипетр и королевское кольцо также принадлежали ему. Как и корона.

Я тихо вздохнула с облегчением. Дело сделано. Теперь никто, ни одна душа на свете, не может оспорить его дарованное Господом право быть королем Англии. Мое тело наконец-то расслабилось, впервые с того момента, как одиннадцать дней назад умер и был похоронен мой кузен, король Эдуард. Лишенный возможности двигаться, а потом и говорить, он печально доживал последние дни в затворничестве своего дворца в Шине, где и умер в присутствии лишь священника и непотопляемой Алисы, которая, как поговаривают, в последний момент умудрилась снять кольца с его пальцев. Какой бесславный конец для человека, который прославил Англию в битвах при Креси и Пуатье и который в мирное время строил замки и дворцы, обставляя их с впечатляющей роскошью! Который учредил достойное восхищения братство рыцарей ордена Подвязки. Трагический конец еще и потому, что сознание его в конце затуманилось, убитое горем, – он так и не смог оправиться после смерти Филиппы и Неда. Теперь же он нашел вечный покой в Вестминстерском аббатстве.

В те дни я не встречалась с ним и в последний раз видела его на праздновании дня святого Георгия в Виндзоре, устроенного в том же духе, что во время посвящения в рыцари ордена Подвязки Томаса, Неда и Уилла. Не знаю, где он брал силы, чтобы стоять там в своем облачении, но зрелище это было душераздирающим. В этот раз легким прикосновением меча к детским плечам в рыцари был посвящен Ричард, а также Генрих, юный наследник Ланкастера. Радость моя смешивалась с болью, оттого что этого уже не может видеть Нед.

Но потом, после этой церемонии, я, честно говоря, и не пыталась увидеть короля, потому что в королевских покоях властвовала вернувшаяся ко двору Алиса, которая сама решала, кто может, а кто не может прийти к королю, приближавшемуся к своей кончине. А просить разрешения на это у королевской любовницы было ниже моего достоинства. Никогда не прощу ей того, как она щеголяла в драгоценностях Филиппы, рубины в которых горели, как кровь, когда она ехала по улицам Лондона в качестве Леди Солнца на церемонии, устроенной Эдуардом. Притом что ни для кого не было секретом, что она была замужем за Уильямом де Виндзором, человеком столь же аморальным, как она сама; человеком, обладавшим большим обаянием, но в еще большей степени – политическими амбициями; возможно, как раз это и разбило в конце концов сердце Эдуарда. Кому, как не мне, знать все о тех разрушениях, которые могут быть вызваны тайными бракосочетаниями.

Однако теперь наконец-то наступила кульминация моей победы. Мадам сегодня здесь уже не было. Как не позволила я ей присутствовать и на скорбном погребении Эдуарда. Я не могла отказать себе в удовольствии лично преградить ей путь к дверям собора. В дальнейшем уже и все остальные королевские двери будут навсегда закрыты для нее.

– Вам здесь не место, – сказала я при приближении похоронной процессии Эдуарда. Горестное выражение на ее лице казалось искренним, но я не позволила поколебать мою решимость. – Теперь я правлю здесь. – Любое мое сочувствие к ней пропало после случившегося скандала, когда во время последней церемонии ордена Подвязки рядом с Ричардом и Генрихом Болингброком колени преклонил и Джон Саутерей, внебрачный сын короля и Алисы. Я не собиралась допускать, чтобы новое правление омрачали какие-либо скандалы. Поэтому Алиса и ее отпрыск, кто бы ни был его отцом, должны были исчезнуть и больше не показываться в обществе.

– Я имею на это право. – Она гордо вскинула подбородок, глядя на меня своими темными и бездонными, как всегда, глазами.

– Уже не имеете. Король умер.

Глаза ее округлились, и кто-то мог бы сказать, что в них блеснули непролитые слезы. Но я ей не поверила.

– Вы ведь сами знаете, что значит потерять человека, любовь которого была для тебя всем, – сказала она.

– Я-то знаю. И поэтому могу утверждать, что моя потеря не идет ни в какое сравнение с вашей.

– Откуда вам знать? И тем не менее вы отказываете мне в праве преклонить колени у гробницы короля, которого я горячо любила более десяти лет.

– У вас нет такого права. Ваша любовь была аморальна.

Алиса отступила назад, давая дорогу процессии скорбящих, которые проходили между нами.

– Я надеялась на понимание, по крайней мере, с вашей стороны, миледи. И ошиблась.

Я смотрела, как она уходит, как фигура ее теряется в толпе, и удивлялась, что не испытываю от этого удовлетворения. Я чувствовала, что проиграла в этом столкновении характеров, даже несмотря на то, что она подчинилась мне. Может быть, мне следовало понять ее боль и позволить ей этот последний жест если не любви, то, по крайней мере, уважения? Скрепя сердце я признала, что должна была проявить к ней милосердие. Чувство вины положило мне на плечо свою тяжелую руку, и я едва не окликнула ее.

Тем не менее не окликнула, отбросив все эти мелкие эмоции. Здесь не будет места для Алисы Перрерс. И все же я действительно знала силу любви, знала, как это чувство затмевает разум и лишает возможности связно мыслить. Кто в Англии знал это лучше меня? Да и чем я лучше этой самой Алисы? Ну да, по статусу своего рождения, но далеко не всегда по тому выбору, который я делала в жизни. Я знала, что не успокоюсь, пока не отберу у Алисы все, что она присвоила за годы своей постыдной карьеры.

Я отбросила все мысли об Алисе в сторону. Сейчас для меня гораздо более важным было то, что Эдуард оставил завещание, которое он составлял, находясь в состоянии достаточно ясного рассудка, чтобы однозначно указать своего преемника. Это, конечно, был Ричард. Ему он завещал свою лучшую кровать с ее геральдическим пологом, а также четыре кровати поменьше с драпировками для его комнат. У Ричарда теперь никогда не будет недостатка в меблировке. Оставленные мне тысяча марок и возмещение за драгоценности, которые я ему когда-то одолжила, казались какими-то неуместными по сравнению с его последним проявлением королевской воли: согласно специальному декрету Эдуарда, трон могли наследовать только мужчины. Сначала Ричард, затем Ланкастер и его сыновья, что ловко устраняло от власти потомков его покойного сына Лайонела из рода Мортимеров. Таким образом, Эдуард напоследок четко дал понять, что не поддерживает никакие претензии на его корону со стороны внучки Филиппы.

Это означало безопасность для Ричарда. И безопасность для потомков Ричарда.

Приложила ли я свою руку к такому решению Эдуарда? Мог ли кто-то такое утверждать? Нет. Хотя я, возможно, как-то и обговорила проблему претензий Мортимеров на трон со своим кузеном, когда он был в здравом состоянии ума.

Запел хор, и высокие голоса певцов вернули меня к действительности, на церемонию. Я видела, что Ричард очень устал; казалось, голова его была слишком тяжелой для его тонкой детской шеи. Теперь ему оставалось выдержать еще торжественную мессу и принять дань уважения от главных магнатов королевства. Его дяди, Йорк и Глостер, встав перед ним на колени, присягнули ему в верности. Как сделал это и Джон Ланкастер вместе со своим юным сыном Генрихом Болингброком.