Анна О'Брайен - Королева в тени

– Боюсь, что я должен с ним согласиться. – Священник горестно вздохнул и, взяв меня за руку, повел обратно к мрачной компании, которая тем временем уже допивала свое вино.

– Ну и?.. – Моя мать первой повернулась нам навстречу, всем своим видом ожидая – и даже требуя – опровержения моих слов.

– Она говорит правду, миледи, – произнес отец Освальд со всей ответственностью полномочного представителя церкви Святой Богородицы. – Они с тем молодым рыцарем действительно женаты. Не тем способом, который порадовал бы нашего Отца Небесного, однако это законный союз. Полагаю, что именно таковым его признает любой суд.

– Я не верю этому.

– Тем не менее это так, миледи. – Священник был горд блеснуть собственной эрудицией, с важным видом вставив для убедительности фразу на латыни: – Это обручение per verba de praesenti[3]. – Он нервничал, но был настойчив, уверенный в своих знаниях церковных законов. – Молодые люди заявили о своих намерениях. В настоящем времени, как видно из определения, и перед свидетелями. Мне жаль, но это законный союз. – Он повернулся ко мне: – Кто ваши свидетели, госпожа Джоанна? Вы нам так и не сказали.

– Бог с ними, со свидетелями. А как насчет консумации? – Мой дядя Уэйк никогда не отличался особой щепетильностью.

– По собственным словам вашей племянницы, консумация имела место.

– Но ее можно аннулировать.

– Нет, милорд, нельзя. – Отец Освальд был непреклонен и наслаждался моментом, когда он мог продемонстрировать компетентность. – Обряд обручения был завершен. Они совершили его по доброй воле и без принуждения. Просто аннулировать его уже нельзя, даже несмотря на юный возраст леди. К сожалению, консумация делает клятву обязывающей вдвойне. Если бы этого между ними не произошло, тогда можно было бы говорить об аннулировании. А так, милорд, по словам присутствующей здесь леди…

Наступила тишина, показавшаяся еще более оглушительной, чем после моего первого скандального заявления.

Мое запястье из мягкой ладони священника мгновенно перекочевало в руку моей буквально кипевшей от ярости матери, которая вцепилась в него мертвой хваткой.

– Я исправлю эту ситуацию, – заявила она, обводя комнату устрашающим взглядом. – Наши договоренности относительно союза с Солсбери никоим образом не отменяются. Я предлагаю не обсуждать этот вопрос ни с кем, пока все не уладится, так или иначе. – Глаза ее, вспыхнув зловещим огоньком, остановились на Уилле, которого заметно распирало желание рассказать об этом всем и вся. – Было бы разумно не допустить, чтобы эта новость дошла до посторонних ушей. А теперь, госпожа Джоанна…

Вывели меня из комнаты гораздо менее деликатно, чем привели.

Перед тем как за нами закрылась дверь, я оглянулась через плечо и заметила, что выражение озлобленности и скуки слетело с лица Уилла. Теперь на нем появилось даже что-то вроде сочувствия. Но мне от этого было не легче. Мне предстояло испытать на себе гнев моей матери, хотя я с самого начала знала, что так оно и будет. В этот миг я пожалела, что не призналась ей сразу, как только это случилось. Я тогда решила иначе, потому что мне виделось, что я сделаю все сама, по своей инициативе, подобрав удобный момент, более ответственно, когда рядом со мной будет мой муж, который защитит меня и сгладит всякие неприятные нюансы. А если и не рядом со мной, то где-то не так далеко, в одной стране, по крайней мере. Теперь же я была совсем одна, пока Томас Холланд орудовал мечом и копьем против язычников в Литве на стороне тевтонских рыцарей, даже понятия не имея о последствиях нашего добровольного союза для меня здесь, в Англии. Томас был явно не из тех, кто писал или читал письма.

Поэтому мне предстояло принять на себя весь гнев и ярость своей взбешенной матери в одиночестве.

Я неправильно оценила ситуацию, мне не следовало позволять бросать себя в таком уязвимом положении, нужно было настоять на оглашении нашего поступка сразу, а не ждать, пока пройдет какое-то время. Все эти размышления, посетившие меня, пока я шла, стараясь идти в ногу с матерью, отбивавшей плоскими подошвами своих туфель стаккато по каменным плитам коридора, заставили меня внутренне поклясться, что я больше никогда в жизни не буду действовать вопреки своим правилам. Я никогда больше не позволю заставить меня отказаться от защиты своих интересов.

Было ли это решением эгоистичной молодой девушки? Конечно. Я понимала это и совершенно не терзалась угрызениями совести по поводу своей клятвы. От матери я усвоила, что, если женщина хочет сама распоряжаться судьбой, нужно поддерживать в форме свой ум и свои чувства. Моя мать, впутанная в заговор человеком, которого она любила, была брошена одна, чтобы выживать в этой жизни без него. Но я поступлю мудрее. Всегда надежнее полагаться на себя саму, чем на обещания мужчины, каким бы привлекательным он ни был.

Однако в настоящее время все, что я чувствовала, был только страх. Я могла казаться храброй, даже неукротимой, но что получится в итоге? Этого предвидеть я не могла. Сможет ли моя мать заставить меня сделать все так, как того хотелось ей? Я очень боялась, что сможет.

Я думала только о том, как мне сопротивляться, как упираться, как отказываться.

Пресвятая Дева! Дай мне мудрости и сил следовать своим собственным путем.

– Где он? Где этот немыслимый негодяй, принудивший тебя к этой омерзительной связи? Этот мерзавец, который вовлек тебя в светский скандал, потрясший основы нашего рода?

Мой дядя, который пошел за нами, хоть его никто и не приглашал, обрушил на меня свой гнев, неистовый, как летняя гроза, как только за нами закрылась дверь. Складывалось впечатление, будто мы с ним можем сейчас каким-то волшебным образом призвать сюда к ответу Томаса Холланда. Он источал невероятную злобу, которая, казалось, усиливалась, отражаясь от стен комнаты, так что я чувствовала ее привкус на своих губах.

Пальцы его угрожающе сжимались в кулаки, взлохмаченные волосы в беспорядке падали на грозно нахмуренный лоб.

– Где он? Клянусь, он еще познает гнев короля, который лишит его рыцарского звания, как только он ступит на землю Англии! Это поступок, недостойный рыцаря! Увлечь юную девушку на супружеское ложе без согласия родителей, опекунов или священника! Он еще ответит за это! – Дядя обернулся в мою сторону, пугающе нависнув надо мной. Ему уже не удавалось контролировать свою речь. – Подозреваю, что он придумал этот фокус с супружеским ложем, чтобы придать видимость законности этой комедии. – Губы его скривились в горькой ухмылке. – Или же ваша консумация свелась к торопливым неуклюжим ласкам где-то за колонной или грязной гардиной, как будто ты какая-то кухарка и лучшего не достойна. А может быть, это и вовсе было изнасилование…

– Том… – предостерегающе одернула его моя мать.

Но он не обратил на это внимания.

– Холланд ответит за это, – повторил он. – Я затравлю его…

Я стояла между матерью и дядей, чувствуя на себе всю тяжесть их совместного отвращения. Что ж, сейчас на сострадание рассчитывать не приходилось. Впрочем, я и не ждала его от них. Мой выбор в тот день, мой собственный выбор, потому что Томас не подбивал меня ни на что такое, чего я не хотела бы сама всем своим сердцем, балансировал на шаткой грани между пристойностью и скандальной непристойностью. Я всегда знала, какие ожидания связываются со мной, и всегда отметала это в сторону. Сознательно. С искренней радостью и удовольствием.

Но в этих четырех стенах радости не было и следа. Не видела я радости и в своем будущем, ближайшем или отдаленном. Ну что ж, я сделала это. И пути назад уже нет.

И я ровным голосом возразила, упирая на единственный факт в этом сложном хитросплетении обстоятельств, в котором была абсолютно уверена:

– Томас Холланд не соблазнял меня, сэр.

Это не так уж и трудно, решила я, чувствуя прилив храбрости. Спина моя выпрямилась, как валлийская стрела, подбородок гордо поднялся, руки свободно опустились по бокам. Я была из династии Плантагенетов, в моих жилах текла королевская кровь, и моему дяде меня не запугать. Под его гневом я не стану растекаться дрожащей лужицей раскаяния и сожалений. Королева Филиппа приложила немало сил, чтобы привить мне свою мягкость хотя бы частично, но безуспешно. Это было против моей натуры. И сейчас я призвала на помощь весь свой бунтарский дух, несмотря на то что поклялась себе держать свой непростой нрав на коротком поводке.

– Этого не может быть, он должен был это сделать. – Мой дядя отмел мое спокойное суждение, резко рубанув рукой воздух. – Это должно было произойти против твоей воли, потому что, видит Бог, иначе это полностью идет вразрез со всеми моральными устоями твоего воспитания.