— Нелла! — слышу я мужской голос, и меня охватывает радость, смешанная со страхом. — Что ты здесь делаешь?
Это Ренато. Я поворачиваюсь к нему. Он поседел, но его волосы по-прежнему густы. Он одет в белую рубашку и брюки цвета хаки. Куда делась сутана?
— Я тут с родителями. А ты как сюда попал?
— Со своими студентами из Университета Святого Иоанна. Мы едем в Апулию. А по пути я хотел показать им, где жили мои предки. К тому же тут в церкви потрясающие фрески.
— Да, я видела.
— Ты как? — спрашивает он.
— Нормально. Франко всегда мечтал посмотреть на настоящий Розето, поэтому я решила, что должна приехать сюда.
— Тут совсем как дома, правда?
Я киваю. Ренато рассуждает о природе, о красоте, об искусстве. Я понимаю, что он нервничает.
— Надолго ты тут? — спрашиваю я.
— На несколько дней. Потом мы едем в Рим.
Я смотрю на его студентов:
— Можно я украду у вас преподавателя на один вечер?
Они смеются, а одна девочка с улыбкой говорит:
— Он ведь священник.
— Это я прекрасно знаю, — замечаю я, глядя в глаза Ренато. — Я живу в доме сто двадцать семь на улице Тэста.
— Я зайду в семь, — говорит он и снова обращается к студентам: — Идемте смотреть фрески.
Я медленно спускаюсь с холма. Как странно, что я встретила здесь Ренато. К чему бы это? Шагая по улице Примо, я замечаю свое отражение в витрине. Снова ставшие непослушными волосы сияют на солнце, ветер развевает юбку — я похожа на молоденькую девушку. Я, конечно, знаю, что давно уже не молода, но сейчас по крайней мере выгляжу молодой.
На окраине Розето-Вальфорторе на реке Фортор есть старая гостиница, а в ней — ресторан. Место тут очень живописное. Гостиница похожа на древнюю каменную крепость, а вокруг расстилаются сады. Ренато подводит меня к столику у окна, из которого открывается вид на реку.
— Ну как тебе? — спрашивает он, выдвигая для меня стул.
— Чудесно, — искренне говорю я.
Аньезе дала мне свою белую льняную юбку и розовый джемпер. Она настояла на том, чтобы я надела ее вещи: все, что я привезла с собой, смотрится слишком пафосно.
— А где твоя сутана?
— Я не хожу в сутане во время поездок.
— Зря.
— Ты думаешь, сутана отпугивает женщин? Наоборот.
Я предостерегающе поднимаю руку:
— Стой! Не хочу больше ничего знать.
Мы оба смеемся. Мне кажется, что только вчера мы с ним были на берегах озера Минеи.
— Ренато, ты знаешь меня с четырнадцати лет. Скажи, как я выгляжу?
Ренато откидывается на спинку стула.
— Прости меня за то, что напрашиваюсь на комплимент, но мне только что исполнилось пятьдесят. И я вдруг стала чувствовать себя старой. Франко умер. Я теперь вдова. Меня не покидает ощущение, что жизнь закончилась.
Я не могу сдержаться, не могу не поделиться с ним своими мыслями и чувствами. Мне нужно выговориться. К нашему столику подходит официант. Ренато выбирает вино. Официант спрашивает, что мы будем есть.
— Принесите что-нибудь вкусное, на ваш выбор, — говорит Ренато. Официант рад отнести такой заказ повару. — Ты не старая. И по-прежнему красивая. Даже еще красивее, чем раньше.
— Ты просто вежливый.
Я провожу рукой по волосам. Они густые и приятные на ощупь. Никогда больше не буду пользоваться лаком для волос.
— Да, я вежливый. Но я говорю правду. Тебе повезло. У тебя такое лицо, которое всегда выглядит молодым.
— Может, ты просто видишь меня такой, какой я когда-то была.
— Нет, я вижу тебя такой, какая ты есть. — Ренато наливает вино в мой бокал. — Что с тобой случилось? Тебя же никогда не волновало, красивая ты или нет, а теперь вдруг…
— Пытаюсь понять, почему мне в жизни ничего не удалось.
— В смысле?
— Франко умер, все еще мечтая отправиться со мной в путешествие. Селеста считает, что я плохая мать. Фрэнки отшучивается, но ясно: он тоже думает, что его мать не добрый ангел, а холодный капиталист. Им кажется, что меня всегда интересовала только работа, что я всегда хотела только денег.
— И это правда?
— Я всегда была амбициозной, Ренато. Всегда.
— Выходит, у них была обеспеченная жизнь?
— У них было все, что душе угодно.
— Чего же им не хватало?
— Меня.
— Значит, они тебя любят и жалеют, что не могли проводить с тобой больше времени. Разве это плохо?
— Наверное, нет.
— Иногда я отдал бы все на свете, лишь бы мой отец был жив. Моя мать умерла, когда мне было пять. Я искал ее в каждой женщине. В некотором смысле — до сих пор ищу. Нас всех мучит ощущение, что жизнь могла бы сложиться по-другому. Но человек выбирает что-то одно и должен учиться жить с тем, что есть, и радоваться этому.
Я на минуту задумываюсь.
— Ты выслушал немало исповедей, да?
Ренато смеется:
— Да, слишком много.
— Тебя, должно быть, уже ничем не удивишь?
— Да, теперь меня уже ничто не удивляет. Я понял, что всех нас мучают одни и те же демоны.
— Как так: священник говорит о демонах?
— Я знаю о мире не больше, чем любой другой. Меня так же терзают сомнения и вопросы, на которые нет ответов. Что, я тебя удивил?
— Честно говоря, нет, — признаюсь я, откидываясь на спинку стула.
— Вот за это я тебя всегда и любил, — смеется Ренато.
— Ну, Ренато, не надо так! — Воспоминание о любви смущает меня.
— Нет, я серьезно. Я всегда любил тебя за то, что ты смотришь в глубь вещей, в самую сердцевину. Ты всегда заставляла меня быть откровенным.
— Тогда почему ты меня бросил? — Не успела я произнести до конца этот вопрос, как мне тут же стало стыдно: показалось, что я изменяю памяти мужа. — Ладно, не важно. Забудь об этом.
— А если я чувствую, что должен тебе все объяснить?
— Все равно. Я любила Франко. Я выбрала его. Не хочу знать, почему ты меня оставил. Получается, что Франко был для меня вторым, а мне не хочется об этом думать.
— Но ведь так и было.
— Ренато, не надо.
— Разве было не так? — не отступает он. — И Франко это знал. Именно поэтому вы перестали ходить в церковь Богородицы на Маунт-Кармель. Тот день, когда меня назначили в Розето, был самым кошмарным в моей жизни. Я не хотел возвращаться. Не хотел причинять тебе боль. Мне было очень неприятно, что я, получается, испортил тебе свадьбу.
— Ничего ты не испортил. Я любила Франко.
— Это хорошо, — облегченно вздыхает Ренато и выпрямляется.
— Я знала, что Франко будет со мной интересно всю жизнь, но я не была уверена, что смогу всегда быть интересной для тебя.
— С тобой мне было бы всегда интересно, Нелла.
Официант ставит на стол тарелки с местными вкусностями: равиоли с мясом омаров под трюфельным соусом, телятину, обжаренную в вине с артишоками, свежие овощи. Ренато рассказывает о своей жизни в Нью-Йорке, и я снова начинаю в него влюбляться. Мое сердце после смерти Франко ищет тепла. Я хочу забыть о своем горе и снова почувствовать себя женщиной. Но я отлично понимаю, что это неправильно. Точно так же было давным-давно, когда мы с Ренато занимались любовью. Нас свела тогда не настоящая любовь, какая была у нас с Франко, а жалость и сострадание. Мы с Франко любили друг друга по-настоящему. Теперь я это понимаю.
— Почему ты стал священником, Ренато?
Он улыбается:
— Для начала мне казалось, что такова моя судьба. Я вел слишком легкую и беззаботную жизнь, никого сильно не затрагивавшую…
— Кроме меня.
— Да, кроме тебя. Я не знал, что делать со своей жизнью. Потом стал молиться, чтобы Бог указал мне путь. В 1927 году священничество было идеальным выходом для молодого человека, который любит чтение, любит одиночество, любит помогать людям. Это трудно объяснить: так сложилось, и все.
— Но ты мог бы стать врачом или политиком — да кем угодно! Но почему ты выбрал именно такую жизнь? Жизнь священника?
— Я часто смотрел на других ребят в нашей семинарии и думал: что у нас общего? Можно предположить, что это любовь к Богу, желание служить Ему, но это не так. Единственное, что было у нас общим, — некая отстраненность. Нам всем нравилось одиночество. Я оправдывал эту черту в себе тем, что рано потерял мать и она не успела научить меня, как жить с людьми, как выстраивать отношения с ними. Не знаю, как другие ребята — у них, наверное, были свои причины, — но все мы выбрали жизнь, в которой не может быть личных связей с людьми, не может быть тепла.