Инна Брюсова - Королевская охота

Добродеев включил радио, и до самого дома Екатерины они слушали вальсы и польки Штрауса.

— Могу предложить легкий ужин, — сказала Екатерина, движимая чувством благодарности и почему-то уверенная, что он откажется, когда они подъехали к ее дому. Но Добродеев согласился.

Он молча сидел на диване, листая какую-то книгу, пока Екатерина возилась на кухне. Когда она снова появилась в гостиной, ее сопровождал Купер. Увидев незнакомого человека, он некоторое время рассматривал его издали, потом подошел ближе и остановился, издав вопросительное «Мр-р?».

— Что? — спросил Добродеев, — что ты сказал?

— Мр-р? — повторил Купер.

— Он просится на руки, — перевела Екатерина с кошачьего на человеческий.

— На руки? — удивился Добродеев. — Но мы же незнакомы!

— Вы ему нравитесь, и он вас жалеет.

— Жалеет? Меня? — Добродеев задумался.

Купер меж тем вспрыгнул на диван и осторожно перебрался на его колени. Озадаченный Добродеев слегка погладил его, и Купер запел песнь любви и жалости. На лице Добродеева появилось странное выражение…

Потом они долго сидели за столом. Ели нехитрый ужин, пили чай и разговаривали. Добродеев приободрился и стал похож на того Добродеева, которого Екатерина встретила у Ситникова. Почти. Как немолодой, слегка полинявший павлин похож на полную сил молодую птицу. Порода одна, а кураж — разный.

Истории, одна другой занимательнее и причудливее, сменяли друг друга. Внимать ему было одно удовольствие. Добродеев был прирожденным рассказчиком. Театр потерял в его лице великого актера. Правда, сюжеты его рассказов не выдерживали критики в девяти случаях из десяти, но кто, видя его вдохновенное лицо, его сияющие восторгом, правдивые глаза (создавалось впечатление, он сам слышит свои истории впервые) и слыша его теплый и мягкий басок, мастерски понижаемый и повышаемый, от едва слышного пиано до громового форте, взялся бы утверждать, что скучный реализм предпочтительнее бурного взлета добродеевской фантазии? Нет таких!

— Знаете, Екатерина Васильевна, — начал он очередную байку, — куда только ни заносила Добродеева пестрая журналистская судьба, с кем только ни сталкивала — книгу можно писать! Добродеев такое может рассказать! Вы, конечно, слышали о Версаче? Не о Джанни, конечно, которого убили, а о его племяннике — Ипполито? Об одном из его племянников. У него три племянника: двое детей старшей сестры Донателлы и один мальчик — сын брата Андрео. Ипполито самый старший. Он, по сути, и является главным руководителем всей их индустрии, этаким теневым генералом. Джанни, тот больше представительствовал, а заправлял делами Ипполито. Все знают Джанни, а кто из широкой публики знает Ипполито? Никто. А между тем Ипполито — это мозг и сердце бизнеса, дизайнер, художник, умница. Мотается по всему миру. Говорит на всех языках. Утром показ в Лос-Анжелесе, вечером — в Токио. Сегодня — в Берлине, завтра — в Мельбурне. Так вот, звонит он мне прошлой зимой домой, говорит, выручай, друг Добродеев! Мой главный советник и помощник, мэтр Рено, попал в автомобильную катастрофу, неизвестно, выживет ли, а у меня послезавтра финальный просмотр моделей перед международным шоу в Гонолулу. Знаете, — объяснил Добродеев, — как правило, финальные просмотры важнее самих показов! Что показ! Тут уже ничего не изменишь! А на просмотре можно еще что-то исправить — это, так сказать, последний шанс. Приезжай, умоляет, спасай репутацию Дома Версаче! С твоим вкусом, опытом, знанием жизни… По-французски, разумеется. У Добродеева, надо вам заметить, французский абсолютно без акцента, а словарный запас, как любит повторять мой коллега-журналист из «Пари матч», Анри Мишель, больше, чем у француза с академическим образованием! (Позор французам с академическим образованием!) Ну что тут поделаешь? Сам погибай, а друга выручай! Бросил все к чертовой матери, рассорился вдрызг с главным редактором и махнул к Ипполито в Рим. Там их основной офис. Ипполито чуть с ума не сошел от радости! «Альоша, — он меня Альошей называет, — Альоша, я твой должник! На всю жизнь!» И чуть не плачет! — Добродеев взволнован, он сам чуть не плачет. Он только что пережил заново одну из восхитительнейших историй, подаренных ему жизнью. Или собственной буйной фантазией. — Ну а девушки как были рады, не передать! — продолжает он. — Они все меня знают! И что вы думаете? Пришлось пробыть с ними все три дня репетиции, просмотреть девяносто четыре модели, написать свои замечания. На французском, к сожалению. Я было хотел на итальянском, чувствую, забывать стал без практики, но Ипполито просил по-французски. Ну, по-французски, так по-французски. Ноу проблем! Да, так вот, двадцать шесть моделей по моему настоянию срочно переделали. Еще в двенадцати заменили аксессуары. Девять моделей сняли с просмотра вообще. Ну а теперь, говорю, Ипполито, все! Добродеев за тебя спокоен! Иди и побеждай! — Добродеев откидывается на спинку стула. Прикрывает глаза рукой. Он утомился. Блестит испариной вдохновенное чело. Виват, маэстро! Уважаемая публика, аплодисменты, пожалуйста!

Не успела полусонная Екатерина изобразить восторг по поводу приключения с беспомощным Ипполито Версаче, как последовала другая история, не менее интересная, но уже на местном материале.

— Вот так и живешь, — пожаловался Добродеев, передохнув самую малость, — вся жизнь в дороге! Но не всегда Париж или Рим, о нет, далеко не всегда! Вначале этого года был на Камчатке. По заданию редакции. Прекрасные места, знаете ли, природа удивительная, нетронутая, горы, вулканы! Ягоды! Зверье! А гейзеры! Куриные яйца за минуту вкрутую варятся! Там вот, там произошел забавнейший случай — бык, упавший с неба, обыкновенный живой бык, упавший с неба, пробил палубу рыболовецкого сейнера и потопил его! Представляете? — Добродеев, как опытный рассказчик, делает долгую паузу и лукаво смотрит на Екатерину.

Екатерине даже не нужно делать вид, что она проснулась. Она действительно проснулась и ждет продолжения.

— Быка-производителя перевозили вертолетом из одного хозяйства в другое, а трос, надо же было тому случиться, оборвался прямо над сейнером! — Добродеев торжествует, видя изумление Екатерины. А она, в свою очередь, чувствует, что еще одна подобная история, и ее бедный мозг откажется даже пытаться определить, где кончается реальность и где начинается щедрый добродеевский вымысел.

Было около полуночи, когда Добродеев, заметив наконец, что Екатерина беспардонно зевает ему прямо в лицо, бросил взгляд на часы и засобирался домой.

Екатерина заснула сразу, как только ее голова коснулась подушки. Ей снились лесное озеро, сверкающее в лучах полуденного солнца, стремительные росчерки крошечных самолетиков-стрекоз над его поверхностью, заросли желтых кувшинок и роскошная зелень молодого июньского лета вокруг. И, достойно увенчивая эту безмятежную картину, высоко в небе орлом парил громадный крылатый бык-производитель.

И уже когда она почти спала, явилась мысль: «А почему Добродеев не спросил о письме? Ведь получил же…» Появилась и тут же растаяла…

Утро следующего дня было неприветливым и сумрачным, под стать настроению. Екатерина проснулась вялой — вставать не хотелось, завтракать не хотелось, ничего не хотелось. Хотелось оказаться за тысячи километров отсюда, где-нибудь, где тепло и солнечно, где нет проблем, где не нужно постоянно задавать себе вопрос: «Кто из них?» Или: «Кто следующий?»

Была великолепная пятерка, один из членов которой был убийцей. Она, как водящий с завязанными глазами при игре в жмурки, ухватила кого-то за руку, и теперь нужно было узнать, кого именно. В том, что это был один из пяти, сомневаться не приходилось. Как бы она ни убеждала себя, что эпизод с газом — случайность и она сама виновата, так как оставила чайник на огне, вода сбежала и погасила огонь, а газ продолжал идти, в глубине души она знала, что все было совсем иначе. Последний раз она ставила чайник на огонь, когда готовила кофе для Коли, который привез ее домой. Когда он ушел, она отнесла чашки на кухню, да так и оставила — не было ни сил, ни желания их мыть. Если бы она тогда забыла выключить газ, то они сразу бы почувствовали запах. Но даже если бы не почувствовали и газ шел с одиннадцати до… до… сколько было, когда Купер разбудил ее? Около трех? С одиннадцати и до трех ночи — почти четыре часа! Напор газа ночью очень сильный, и за четыре часа дом превратился бы в пороховую бочку. И даже Купер не смог бы ее разбудить! А кстати, почему Купер не пострадал? Где-то Екатерина читала, что пропан, как тяжелый газ, скапливается внизу и постепенно поднимается вверх. И если Купер сидел на шкафу, а именно там он и сидел во время визита Коли, отказавшись знакомиться с ним, то это объясняет почему. А когда он почувствовал запах газа… Нет, не получается все равно, газ не мог идти целых четыре часа, до того как Купер, с его сверхчувствительным обонянием, почувствовал его. Нет, газ шел… ну, час, самое большее, полтора. Можно, конечно, провести эксперимент… и проверить… Во всяком случае, не четыре!