Джейн Фэйзер - Королевские игры

- По-моему, это называется «поправить здоровье».

- Точно, - согласился заметно повеселевший гость. - Если кому-то и требуется поправить здоровье, то именно мне.

- Вчера вы с братом слегка перебрали?

- Был грех. Но когда вино льется рекой, я пребываю в раю, и утренний ад кажется совсем не страшным.

- Будете завтракать?

Розамунда сделала шаг в сторону кухни.

- Аппетит полностью отсутствует. - Марло пошел по коридору, который вел в парадные комнаты. - Есть ли в доме тихое местечко, где можно без помех поработать?

- Кабинет. - Она проводила гостя туда, где накануне он сидел вместе с Томасом. - Здесь вас никто не тронет.

- А, вот и моя сумка! - Марло поставил кружку и взял с подоконника кожаный ранец, с которым вчера приехал. Расстегнул и извлек стопку бумаги. - А перо и чернила найдутся?

Розамунда показала на дубовый стол возле дальней стены.

- Только вчера собственноручно наполнила чернильницу.

Она присела на подоконник, с любопытством наблюдая, как новый знакомый раскладывает листы и ногой придвигает стул.

- Это пьеса? - осведомилась она. - Можно немножко почитать?

Гость молча протянул исписанную страницу. Розамунда вскочила, схватила драгоценность двумя руками и, остановившись возле стола, погрузилась в чтение. Спустя несколько минут озадаченно подняла глаза.

- Но ведь здесь нет рифмы. Брось короля и вслед за мной иди. Вдвоем мы сможем покорить весь мир.

- Разве бывают пьесы без рифмы? Это же не поэзия!

Марло внезапно стал серьезным.

- Уверен, что то же самое скажут и все остальные. Но я слышу эти строки именно так. Они подчиняются внутреннему ритму, и поэтому рифма не нужна. Для меня это и есть поэзия.

Розамунда взяла еще несколько страниц и вернулась на подоконник. Начала читать шепотом, чтобы ощутить ритм, и скоро почувствовала, что слова действительно складываются в стихи.

- Да, правда. - Она положила листки на колени. - Спустя некоторое время на отсутствие рифмы просто перестаешь обращать внимание. А Томас читал?

- Томас, милый Томас! Уж он-то всегда рад похвалить, - иронично заметил Кит. - Интересно, где сейчас наш добрый хозяин?

- Полагаю, все еще спит. Кажется, вы допоздна засиделись за столом?

- Слышу нотки осуждения, мистрис Розамунда. - Марло обмакнул перо в чернила и что-то исправил в тексте. - Не одобряете дары Бахуса?

- Одобрять или не одобрять - не моего ума дело.

- Возможно.

Он продолжал писать.

- А о чем пьеса?

- О том единственном, о чем мечтают и к чему стремятся люди, о том, за что они готовы отдать жизнь. - Он взглянул с едва заметной улыбкой. - Можете догадаться, что это такое?

Розамунде пришел в голову лишь один ответ, самый очевидный - тот, который в детстве учили считать единственно верным.

- Любовь к Господу.

Едва произнеся слова, она поняла, что ошиблась, и вовсе не удивилась, когда собеседник нетерпеливо покачал головой.

- Звучит очень красиво. Более того, во имя этой любви люди творят по всему миру страшные злодеяния, так что ваше заблуждение можно без труда оправдать. Нет, мистрис Розамунда, моя пьеса не об этом. Она о власти. О любви к власти. О борьбе за власть с именем Бога на устах люди рвутся к власти; восхваляя Его, безжалостно пытают еретиков. Поступки во славу Господа делают их жестокими и ужасными в своем могуществе. Да, могущество - единственное, что они любят по-настоящему.

Розамунда кивнула, хотя и не была уверена, что все поняла. Встала и отдала листки.

- Не буду вам мешать.

Через неделю они втроем отправились в Лондон. К этому времени Розамунда успела настолько привыкнуть к Киту Марло, что едва обращала внимание на многозначительные усмешки, тихие слова, легкие прикосновения, которым и то и дело обменивались друзья. Мысли сосредоточились на двух новых платьях и тревоге по поводу грядущего представления сэру Фрэнсису Уолсингему.

Хотя путь от Скэдбери до Лондона занимал всего лишь три часа, выехали верхом рано утром, едва встало солнце.

Несмотря на ранний час, дороги оказались переполненными: крестьяне ехали на столичные рынки. Время от времени путь преграждали стада коров - их гнали с поля домой, на дойку, - а один раз целую милю пришлось тащиться шагом из-за того, что дорогу заняли овцы. Томас и Кит увлеклись разговором о театре и, казалось, даже не замечали помех. Розамунда слушала с интересом. То и дело мелькали новые имена: Ричард Бербидж, Нед Аллен, Уотсон, которого тоже звали Томасом. Все они были людьми сцены: играли, сочиняли и ставили пьесы. Брат отлично знал каждого.

- Обязательно пойдем в театр, может, даже сегодня, если эти проклятые овцы когда-нибудь освободят дорогу, - пообещал Томас. - Познакомишься с Уотсоном, а может быть, если застанем, то и с Томом Кидом, Его пьесы пользуются немалым успехом, но бедняга до сих пор не нашел постоянного патрона, а потому вынужден жить на пожертвования и подачки друзей.

- Подобная судьба ждет не только Кида, - заметил Марло и протянул руку, чтобы сорвать цветок боярышника - кусты росли так близко, что ветки едва не задевали бока лошади.

- Служба избавит от нужды - конечно, если ты готов трудиться, а господин секретарь соблаговолит тебя нанять, - многозначительно изрек Томас.

- Не думаю, что способен шпионить.

Кит понюхал цветок и бросил на землю.

- О, научиться совсем не сложно, друг мой, - особенно когда заставляет жизнь.

- Что ж, посмотрим.

Розамунда ехала за джентльменами и старалась не проронить ни слова. О какой службе говорил брат? И кто должен шпионить? Судя по всему, дело касалось секретаря королевской канцелярии и, возможно, услуг, которые оказывал кузену Томас. Очень хотелось подробно расспросить и все выяснить, однако всадники ехали совсем близко друг к другу и даже склонили головы, а потому привлекать внимание к собственной персоне было неловко. Пришлось ограничиться молчаливыми мечтами о скорой встрече с театром. Розамунда решила не заводить разговор до приезда в Лондон. На сытый желудок и с кружкой пива в руке Томас будет и общительнее, и добрее.

Ну а пока можно было наслаждаться прекрасным утром и верховой прогулкой. Розамунда доверилась ровной поступи своей любимой чалой кобылки, которой искренне гордилась. Дженни родилась и выросла в конюшнях Скэдбери: надо сказать, лошади из поместья Уолсингемов славились по всей округе статью и отменным здоровьем. Розамунда выбрала себе самого маленького жеребенка, сама за ним ухаживала и приучала к упряжи. А для надежности неизменно устраивала так, что когда в конюшнях появлялись покупатели, чалой кобылы там не оказывалось. Братья даже не заметили, когда и как сестренка присвоила лошадку, однако постепенно Дженни перешла в полную собственность молодой госпожи.

Майское утро выдалось теплым, но свежим. В воздухе витали весенние ароматы, солнце согревало мягко, не припекая. Из-под раскидистых кустов боярышника чуть смущенно выглядывали примулы, кокетливо синели колокольчики, радовал глаз скромный кукушкин цвет, плел свои ажурные кружева бутень, больше известный под именем коровьей петрушки. На деревенской площади, через которую проходила дорога, разложил свои нехитрые инструменты точильщик и теперь задорными криками зазывал хозяек, а из соседних домов ему несли прохудившуюся оловянную посуду и тупые ножи.

Вскоре миновали Гринвич. Над дворцом развевался флаг, сообщая подданным о присутствии королевы. Розамунда с интересом разглядывала импозантное здание, окруженное тщательно спланированным парком, и реку, по которой деловито сновали суда и суденышки. Барка ее величества стояла у пирса, и оттуда доносилась музыка: на носу расположился целый оркестр.

- Не иначе как королева собирается спуститься к реке, - заметил Томас. - Иначе музыкантам не приказали бы играть.

- Может быть, остановимся и посмотрим? - предложила Розамунда.

- Некогда. Увидишь ее величество в Лондоне, она часто там бывает, - небрежно возразил брат.

Пришлось скрыть разочарование. Спустя милю показалась паромная переправа.

- Переедем на другой берег прямо сейчас, - распорядился Томас. - Здесь свободнее, и лошади будут меньше нервничать.

Он спешился и подвел своего мерина к воде. Розамунда и Кит сделали то же самое и остановились, наблюдая, как паромщики шестами толкают баржу от противоположного берега.