Морье Дафна дю - Королевский генерал

– А ваш дядя?

– Боюсь, он останется в Маунте. У него нет другого выбора. Но Фэрфакс – солдат и джентльмен. С ним будут хорошо обращаться.

Для меня это был не ответ. Каким бы солдатом и джентльменом ни был сам Фэрфакс, он служит парламенту, а парламент в 1643 году постановил, что Ричард Гренвил – предатель.

– Джек, – сказала я, – не могли бы вы сделать для меня одну вещь, это для блага вашего дяди?

– Ради вас обоих, – сказал он, – все, что захотите.

«Ах, да благословит тебя Господь, – подумала я, – ты истинный сын Бевила».

– Устройте мне аудиенцию у принца Уэльского, – сказала я ему.

Он присвистнул и почесал щеку – чисто гренвильский жест.

– Клянусь, я сделаю все, что в моих силах, – сказал он, – но это потребует времени и терпения, и я не могу обещать вам успеха. Он окружен таким плотным кольцом из членов Совета, к тому же он не осмеливается ни в чем отступать от указаний, которые дает ему сэр Эдвард Хайд. Скажу вам, Онор, ему всегда отравляли жизнь. Сначала это делала его мать, а сейчас – канцлер. Когда он достигнет совершеннолетия и сможет действовать самостоятельно, бьюсь об заклад, что он себя еще покажет.

– Придумайте какую-нибудь историю, – убеждала я его. – Вы одного с ним возраста и близки к нему. Вы знаете, что может на него повлиять. Я предоставляю вам полную свободу действий.

Он улыбнулся – совсем как его отец.

– Да стоит ему только услышать вашу историю про то, как вы отправились за моим дядей в Эксетер, как он сразу загорится желанием взглянуть на вас. Ничто ему так не нравится, как любовные дела. Но вот сэр Эдвард Хайд и вправду представляет большую опасность.

Он вышел от меня, дав самое серьезное обещание сделать со своей стороны все возможное, и мне пока пришлось удовольствоваться этим. Затем наступила пора ожидания, которое показалось мне вечным, хотя в действительности прошло чуть больше двух недель. В течение этого времени меня неоднократно навещал Робин, умоляя каждый раз, чтобы я покинула Пенрин и вернулась в Менебилли. Он говорил, что стоит мне только сказать слово, как сюда за мной приедет сам Джонатан Рашли.

– Я должен по секрету предупредить тебя, что Совет не очень-то рассчитывает на то, что Гоптону удастся справиться с Фэрфаксом. Принц со своим окружением отплывет к островам Силли. Те же из нас, кто останется в крепости, будут удерживать Пендиннис до последнего, пока его не сожгут дотла вместе с нами. И пусть сюда заявится хоть вся армия мятежников – мы не сдадимся.

Милый Робин. Когда ты это говорил, сжав зубы, и твои синие глаза сверкали, я простила тебе твою неприязнь к Ричарду и тот глупый, бессмысленный вред, который ты причинил, отказавшись ему повиноваться.

«Смерть и слава, – размышляла я. – Такой выбор мог бы сделать мой Ричард». Но я помышляла лишь об одном – чтобы он бежал в ночи, как вор.

– Я вернусь в Менебилли, – проговорила я медленно, – когда принц Уэльский отплывет к островам Силли.

– Но тогда я уже не смогу помочь тебе, – заметил Робин. – Я буду в крепости Пендиннис, и наши пушки окажутся повернуты на восток, в сторону Пенрина.

– Я не испугаюсь ваших пушек, – сказала я, – как не устрашит меня и конница Фэрфакса, грохот которой доносится из-за Теймара. Пройдут годы, и в летописи семейства Харрис прекрасно будет смотреться запись, повествующая о том, что Онор умерла в последних рядах защитников города в тысяча шестьсот сорок шестом году.

Смелые слова, которые я имела наглость произнести и в которых звучало так мало правды…

14 февраля, в праздник святого Валентина, покровителя влюбленных, я получила послание от Джека Гренвила. Текст казался неясным, и в нем были умышленно пропущены имена.

Змея отправилась в Труро, – писал Джек, – и мы с моим другом сможем ненадолго принять вас сегодня днем. Я пошлю за вами провожатых. Ничего не говорите об этом деле своему брату.

Я отправилась одна, без Мэтти, сочтя, что в столь деликатном деле лучше обойтись вовсе без наперсниц.

Джек сдержал слово, и за мной прибыл эскорт, сам же он ждал меня у входа в замок. На сей раз уламывать начальника стражи не пришлось: одно слово часовому – и мы прошли под аркой внутрь крепости, прежде чем об этом прознала хоть одна душа.

У меня мелькнула мысль, что, может быть, Джеку Гренвилу не впервой проводить тайком в крепость женщину. Такая сноровка происходит, возможно, от большого опыта. Появились два лакея в ливреях принца и понесли меня. После того как мы миновали несколько ступенек (которые, как я отметила, являлись черным ходом), меня внесли в небольшую комнату внутри башни и усадили на ложе. Я получила бы удовольствие от такого приключения, не будь дело, из-за которого я добивалась аудиенции, столь серьезным. Сбоку у меня под рукой находились вино, фрукты и букет свежих цветов, и мне подумалось, что его высочество в чем-то выиграл, унаследовав от матери французскую кровь.

Едва я успела слегка освежиться, как дверь вновь отворилась, и Джек отступил в сторону, пропуская вперед себя юношу примерно одних с ним лет. Он был отнюдь не красив и своими черными кудрями и смуглой кожей походил скорее на цыгана, чем на принца, но стоило ему лишь раз улыбнуться, и он мне полюбился больше, чем облик его отца на всех знаменитых портретах, с которыми познакомилось мое поколение за тридцать лет.

– Мои слуги позаботились о вас? Все ли они вам принесли, что вы хотите? Здесь грубая солдатская пища – вы должны извинить нас за это. Подойди сюда, Джек, и представь меня своей родственнице, – сказал он.

Интересно, что за небылицу наплел ему про меня Джек.

Мы ели, пили, и, разговаривая, он все время пристально разглядывал меня, так что я подумала, не разгулялось ли его мальчишеское воображение при мысли, что его знаменитый и мятежный генерал занимается любовью со мной – калекой.

– Я не дерзнула бы отнимать у вас время, сэр, – сказала я наконец, – но сэр Ричард, дядя Джека, является моим близким другом уже много лет. Его ошибкам нет числа, но я пришла не для того, чтобы обсуждать их. Что до его преданности вам, то, по-моему, она никогда никем не оспаривалась.

– Не сомневаюсь в этом, – сказал принц, – но вам известно, что произошло? Он воспротивился воле Совета и сэра Эдварда в частности. Мне он бесконечно нравится, но в подобных делах личные чувства не могут браться в расчет. У меня не было другого выхода, как только подписать ордер на его арест.

– Сэр Ричард был в высшей степени не прав, отказавшись служить под началом лорда Гоптона, – сказала я. – Больше всего в этом повинен его необузданный нрав, которому он дал волю в тот день. Если бы у него было время поразмыслить, он бы поступил иначе.

– Вам известно, сэр, что он не сделал даже попытки оказать сопротивление при аресте, – вмешался в разговор Джек. – Скажи он хоть слово, и ему на помощь бросилась бы вся его свита. Мне это известно из достоверного источника. Но он сказал им всем, что желает подчиниться приказу вашего высочества.

Принц встал и принялся ходить взад-вперед по комнате.

– Паршивое дело, с какой стороны ни глянь, – сказал он. – Гренвил – единственный, кто мог бы спасти Корнуолл, и вот он в тюрьме, а Гоптон безо всякой надежды на успех сражается в Торрингтоне. И самое неприятное, что я в этой ситуации ничего не могу поделать. Меня самого могут сместить раньше, чем я пойму, что происходит.

– Простите, что я так говорю, сэр, но есть нечто, что вы можете сделать, – сказала я.

– Что же это?

– Дайте распоряжение в Маунт, чтобы, когда вы с Советом отплывете к островам Силли, сэру Ричарду Гренвилу было позволено совершить побег и реквизировать рыбацкое судно, на котором он отправится во Францию.

Какое-то время принц Уэльский пристально смотрел на меня, а затем его некрасивое лицо озарилось той самой улыбкой, которую я отметила у него раньше.

– Сэр Ричард Гренвил – счастливчик, поскольку у него есть столь верный союзник, как вы. Если я окажусь когда-нибудь в подобном положении и сам стану беглецом, то хочу надеяться, что у меня тоже найдется друг, обладающий хотя бы половиной ваших достоинств.

Он бросил взгляд на Джека.

– Ты ведь можешь это устроить? – спросил он. – Я напишу письмо сэру Артуру Бассету в Маунт, и ты отвезешь его туда, а заодно и повидаешься со своим дядей. Это не означает, что мы просим сэра Ричарда Гренвила разделить наше общество на фрегате, когда мы отплывем во Францию, поскольку вряд ли корабль выдержит его вес вкупе с весом сэра Эдварда Хайда.