Дж. Уорд - Короли Бурбона

Мак снова уставился на стеллажи, сделанные из старых бревен, срубленных больше века. Это было самое старое в компании складское помещение, и оно использовалось, чтобы хранить очень «специальные» бочки. Расположенное оригинально и до сих пор являющееся рабочим (сейчас являлся как бы музеем для туристов, а также, местом, где располагался его офис) оно напоминало черт побери храм.

Душа его отца парила по этим коридорам.

Мак был убежден, он мог чувствовать своего старика прямо сейчас, чуть ли не следующего за ним попятам.

Он также был в этом убежден, как и в том, что в этот тихий день, как сегодня, единственным, кто находился с ним в этом хранилище, был солнечный свет, струящийся из замутненного окна, звук его сапог по бетону, и дымка «доли ангелов» дрейфующая в солнечных лучах... он был одним из очень немногих борцов за уходящие традиции этой компании.

Новые дети, которые приходили сюда (которые очень желали попасть в это место, где он находился сейчас) исповедовали любовь к ритуалам и основам, утверждая, что являются приверженцами этого процесса, но на самом деле являлись всего лишь корпоративными приспешниками, одетыми в хаки, а не в костюмы. Они были из поколения «особенных», которые ожидали получения наград и считали, что они достанутся им очень легко, и что все кругом должны заботиться о них, охранять и лелеять также, как их родители.

Они имели такую же глубину души, как и их посты в Facebook, такой же неумолимый эгоизм и бездушные безделушки.

По сравнению с прародителями этой компании, которые в далекие времена пронесли этот продукт через голод и войны, болезни и депрессии... через сухой закон, слава Богу... они выглядели мальчиками, пытающимися делать мужскую работу.

Они просто не знали всего этого, а как можно узнать с такой корпоративной культурой? Они никогда не узнают.

— Мак?

Он оглянулся через плечо. Его секретарь, Джорджи О'Мэлли, которая еще была помощницей его отца, пока он не умер, тихо подошла к нему. В зрелом возрасте шестидесяти четырех лет, сорок один, из которых она проработала в компании, она по-прежнему была быстра на работе. Объявившая себя женой фермера, хотя без мужа и без фермы, она была его единомышленником в войне против нынешних условий.

— Ты в порядке, Мак?

Мак снова посмотрел вверх на «Долю ангелов», дымку в луче света высоко над головой.

«Доля ангелов» была священна: каждая бочка из белого дуба обугливалась изнутри прежде, чем наполнялась пятьюдесятью тремя галлонами бурбона. Установленные в специальное место, в условия намеренно лишенные системы климат-контроля, древесина бочки расширялась и сужалась в зависимости от сезона, бурбон внутри приобретал цвет и аромат от карамелизированного сахара, сожженного на древесине твердых пород.

Не-незначительная часть этих литров испарялась и впитывалась самими бочками с течением времени.

Это и была «Доля ангелов».

Его отец называл ее жертвой прошлому, дань уважения прародителям, которые выпивали ее на небесах. Это была также плата-в-будущее вашей собственной кончины... с надеждой, что следующий приверженец традиций будет делать то же самое для вас, когда вы покинете этот мир.

— От нас скоро ничего не останется, Джорджи, — услышал он сам себя.

— О чем ты говоришь?

Он просто покачал головой.

— Я хочу, чтобы ты сказала парням, прекратить слив.

— Что?

— Ты слышала меня, — Мак поднял кулак, чтобы она смогла увидеть скомканную бумажку. — Корпорация не будет поставлять кукурузу ближайшие три месяца. Минимум. Они дадут нам знать, когда мы можем сделать больше сусла используя рожь, ячмень и пшеницу, которую мы сможем получить прямо сейчас, чтобы перепрофилироваться.

— Перепрофилироваться? Что это значит?

— Они не могут продать компанию конкурентам. Они дают людям из Саттона зеленый свет? Или общей прессе? Они собираются сэкономить десять центов, а выглядят это, как самый дорогой фак-ап в истории компании.

— Мы никогда не останавливали производство.

— Неа. Даже во времена сухого закона, и это было только для показухи.

Наступила долгая пауза.

— Мак... что они делают?

— Они собираются разрушить компанию, вот что они делают, — он подошел к женщине. — Они собираются поиметь нас под личиной максимизации прибыли. Или, черт возьми, возможно они собираются провести эмиссию акций в заключении… Саттон сейчас, являющаяся собственностью государства, производит совершенно другой бурбон. Возможно, они пытаются искусственно завысить прибыль перед собственной продажей фирмы. Я не знаю, и мне плевать. Но я черт побери уверен на все сто, что Илия Брэдфорд переворачивается в гробу, видя все это.

Он направился к выходу, она прокричала ему вслед:

— Куда ты идешь?

— Напиться. Мне необходимо очень много пива.

Лейн стоял за пределами своей спальни и смотрел вниз на свою «жену», думая, что она осталась такой же, как и Истерли, ничего не изменилось.

Шанталь Блэр Стоу Болдвейн была точно такой же: стрижка, загар, макияж, дорогая розовая одежда, в установившемся порядке, была точно такой, которую он оставил позади. И ее голос по-прежнему звучал слишком правильно, словно она прохода кастинг под названием «Досуг Благовоспитанной Южной Леди».

Она продолжала болтать, слова оставляли ее рот огромным потоком, даже не учитывая, что ее едва слушали. Опять же лично для нее, разговор являлся своего рода целым представлением, она вскидывала руки, словно крылья у голубей, выгибая их вверх-вниз, с большим бриллиантом, который она так хотела, сверкающим, как световая вспышка.

— …выходные в Дерби! Конечно, Самуэль Теодор Лодж придет сегодня вечером. Джин в полном восторге увидеть его...

Невероятно. Они буквально не виделись и не разговаривали друг с другом на протяжении почти двух лет, а она говорила о списке приглашенных на ужин.

Какого черта он вообще что-то увидел в ней…

— Ах, Лиза! Извини, не могла бы ты сказать Ньюарку, чтобы он распорядился подогнать автомобиль мистера Болдвейна к парадному входу? Мы собираемся в клуб на ланч.

«Лиза? — подумал он. — Ну, да, если учесть какая текучка кадров, пока он был…»

Лейн бросил взгляд через плечо. Лиззи стояла в дверях спальни его отца с двумя прекрасными вазами, но у него не возникло сомнений, что она держала свеже замененные букеты.

— Мистер Харрис находится вон там, — сухо ответила Лиззи.

— Я не люблю кричать. Это не уместно, — Шанталь наклонилась в сторону другой женщины, словно они были двумя подружками, разделяющие свои секреты. — Огромное спасибо, ты так помогла…

— Ты в своем уме? — спросил Лэйн.

Шанталь отпрянула, ее голова дернулась, и взгляд от наивного превратился в наемного убийцу, мерцая под накладными, но со вкусом сделанными ресницами.

— Я прошу прощения, — прошептала ему Шанталь.

Лейн попытался поймать Лиззи взглядом, пробурчав в ответ:

— Иди и скажи ему сама.

Лиззи отказалась взглянуть на него. С профессионально бесстрастным выражением, она направилась вперед гибким шагом мимо него по длинному коридору к лестнице для персонала. Между тем Шанталь снова заговорила:

— …обращаясь ко мне в присутствии слуги подобным образом, — прошипела она.

— Ее зовут Лиззи, а не Лиза, — теперь он был один и мог принять вызов. — И ты знаешь это, не так ли.

— Ее имя не имеет значения.

— Она находится здесь дольше, чем ты, — он холодно улыбнулся. — И я готов держать пари, что она будет здесь, даже когда ты уйдешь.

— Что это значит?

— Ты не должна находиться под этой крышей, и ты прекрасно знаешь это.

— Я твоя жена.

Лейн уставилась на нее, удивляясь, какого черта, она по-прежнему каким-то образом входила в его жизнь. Ответ был прост — он просто притворялся сам себе, что Чарлмонта не существовало. Труднее было попытаться объяснить, что она сделала.

Я твоя жена.

— Ненадолго, — сказал он низким голосом.

Подведенные брови взлетели вверх, и в тот же миг, выражение персидской кошки-чью-миску-утащили-в-туалет исчезло: она стала спокойной и покладистой как зеркало.