Дж. Уорд - Короли Бурбона

Она оглянулась через плечо, мельком взглянув на него, и продолжила говорить, ничего не упуская:

— …столы и стулья под тентом. Кроме того, ты не могла бы еще заполучить предохраняющего спрея?

Грета не казалась такой спокойной. Хотя она явно собиралась уйти отсюда, со своей большой ярко-зеленой сумкой Prada на плече, и маленькой сигнализацией-ключами от машины, она послала ему определенный взгляд и резко замолчала, он предположил, что она не двинется с места, пока он будет оставаться здесь.

— Хорошо, — спокойным голосом произнесла Лиззи. — Ты можешь идти.

Грета что-то пробормотала по-немецки, затем вышла за дверь в сад, что-то бормоча себе под нос.

— Что она сказала? — спросил он, когда они остались одни.

— Не знаю. Наверное, что-то вроде рояля, упавшего на твою голову.

Он замолчал, посасывая холодный виски сквозь зубы.

— Что это значит? Я ожидал от нее чего-то более кровавого.

— Думаю, Steinway даже со своей высоты может доставить тебе некоторые неудобства.

Вокруг нее было около полдюжины пяти-галлоновых серебряных ведер, каждое, наполненное различными цветами, и она выбирала соответствующее, словно играла по нотам на каком-то музыкальном инструменте: сначала одно, потом возвращалась к первому, затем к третьему, четвертому, пятому. Результат: за короткий период времени появлялись головки цветов, установленные в полированную серебряную вазу.

— Я могу помочь? — спросил он.

— Да, если ты уйдешь.

— У тебя почти закончились ведра, — он оглянулся. — Я принесу тебе еще одно…

— Хорошо и возвращайся к своему ужину, — отрезала она. — Ты не помогаешь…

— Ты почти закончила с этим количеством.

Он поставил свой стакан на стол, заполненный пустыми вазами и начал расчищать для нее пространство, перемещая наполненные ведра.

— Спасибо, — пробормотала она, пока он убирал вазы, относя их к керамической раковине. — Ты можешь сейчас идти…

— Я развожусь.

На ее лице не отразилось ничего, но ее руки, несомненно, сильные руки, чуть не уронили розу, вытаскивая ее из ведра, которое он придвинул к ней.

— Надеюсь не из-за меня, — сказала она.

Он перевернул одно пустое ведро и уселся на него, держа низкий стакан с бурбоном между коленями.

— Лиззи…

— Что ты хочешь, чтобы я сказала — поздравляю? — она взглянула на него. — Или ты пребываешь сейчас в слезливом настроении, бросившись в печаль? Именно сейчас я скажу тебе, жалость к тебе — это последнее, что ты можешь от меня получить…

— Я никогда не любил Шанталь.

— А это имеет значение сейчас? — Лиззи закатила глаза. — Женщина носила от тебя ребенка. Может ты и не любил ее, но явно чем-то с ней занимался.

— Лиззи…

— Знаешь, что меня выводит из себя, твой благоразумный надоедливый тон. Такое впечатление, будто я делаю что-то неправильное, не предоставляя тебе шанса поговорить о всех тех способах, жертвой которых ты стал. Но я уверена, что права: ты преследовал меня долго и упорно, и я согласилась иметь с тобой отношения, потому что жалела, что произошло с твоим братом. В это же время, ты соединился с идеальной по социальному статусу продолжательницей рода, чтобы скрыть тот факт, что у тебя были отношения с другой. У тебя возникла проблема, когда я отказалась быть твоим позорным маленький секретом.

— Черт побери, Лиззи… все было не так…

— Возможно, на твой взгляд…

— Я никогда не относился к тебе так ужасно!

— Ты должно быть шутишь. Как ты думаешь, что я почувствовала, когда ты сказал мне о своей любви, а потом прочитала о твоей помолвке в газетах на следующее утро? — она вскинула вверх руки. — Ты хоть представляешь, что это значило для меня? Я — умная женщина. У меня есть своя ферма, за которую я плачу из своего кармана. Я получила степень магистра в Корнельском университет, — она выпятила грудь вперед. — Я забочусь о себе. И еще..., — она отвела глаза. — Я до сих пор с тобой.

— Я не давал объявление об этом.

— Ну, там была большая фотография вас двоих.

— Это была не моя вина.

— Бред сивой кобылы! Ты пытаешься мне сообщить, что к твоей голове приставили заряженный пистолет, заставив жениться на Шанталь?

— Ты не захотела со мной разговаривать! И она была беременна…, я не хотел, чтобы мой ребенок родился бастардом. Я полагал, что это единственный способ в такой ситуации быть мужчиной.

— Ах, ты мужчина, тогда все в порядке. Также, как и то, что она выносила твоего ребенка.

Лейн выругался и опустил голову. Господи, он потратил так много времени, представляя, как у него все сложится с Лиззи… начиная с того момента, когда они начали только встречаться, но произошел случайный секс с Шанталь, которой он поверил на слово, когда она сообщила ему, что сидит на таблетках.

Но все теперь поняли, как на самом деле обстояло дело.

И беременность не была единственным сюрпризом от Шанталь, уготованным ему. Второй — был еще более разрушительным.

— Поэтому что мы здесь делаем? — спросила Лиззи, переходя к следующей вазе. — Все это на самом деле меня не касается.

— Тогда почему я не остался с ней? — он наклонился вперед. — Давай все выясним до конца, так почему я не остался с ней, почему уехал почти на два года? И если я хотел бы ребенка от нее, почему она не забеременела еще раз, после того как потеряла первого?

Лиззи отрицательно покачала головой и уставилась на него.

— Какую часть «все это меня не касается», ты не в состоянии понять?

И он двинулся на нее.

Как и в их первый поцелуй в саду, в темноте, в летнюю жару, он утратил контроль над своими эмоциями, как только опустился на ее губы, настоящий инстинкт ничего больше, он собирался бороться: минутой назад они спорили, следующую минуту он метнулся к ней, сократив расстояние, схватил за затылок и жадно поцеловал.

И, как и прежде, она ответила ему.

С ее стороны не было страсти, и он был чертовски уверен, что для нее соединение их губ было ничем иным, как продолжением конфликта, словесной перепалкой, происходящим невербальным общением.

Лейну было все равно. Он брал ее таким способом, каким мог получить на данный момент.

Это была, конечно, совершенно дурацкая идея.

Лиззи ответила на поцелуй Лэйна, который словно воронка всосал в себя два года гнева, разочарования и боли. И черт бы его побрал, но Лейн пах бурбоном, безрассудством и первородным сексом, и ей это нравилось.

Она скучала по этому.

И это заставляло ее еще больше злиться. Она хотела сказать, что это было ужасно — против ее воли, с применением силы.

Все это было неправильно. Она просунула язык в его рот, и вцепилась пальцами в его плечи, и именно она, храни ее Господь, притянула его к себе, их тела были настолько близко прижаты друг к другу.

Она даже почувствовала его эрекцию.

Его тело не изменилось, пока они были в разлуке, те же жесткие мышцы и длинные ноги. И он поцеловался так же, как и прежде — грубо, жадно, несмотря на то, что был воспитан джентльменом. И тепло, разливающееся между ними превращалось в жар.

Что еще могло бы быть хуже? Воспоминания…  они вместе, кожа к коже, напряжение, движения, похороненная боль и ощущение от его предательства под лавиной эротические воспоминаний.

На долю секунды, она вдруг поняла, что собиралась заняться с ним сексом прямо здесь и сейчас.

Да, чтобы показать ему, что она говорит серьезно.

Реальный момент Глории Стайнем. (Американская журналистка, общественный и политический деятель, лидер феминистских движений, в 60-х и 70-х — активная участница Движения за освобождение женщин (Women's Liberation Movement). Как известная писательница и политический деятель, Стейнем стала основательницей множества организаций и проектов. Кроме того, она – обладательница многих наград и почетных званий.)

Что-то опрокинулось на столе и разбилось в тишине, затем послышался всплеск и ее бедра испытали шок от холодной воды. Вскочив, она оттолкнула его с такой силой, что он оступился и упал назад, приземлившись на кафельный пол.