— Ты думаешь..., — выдохнула Джин. — Думаешь, это она украла деньги?
— Пятьдесят три миллиона? Или даже часть? Нет, потому что она совершила самоубийство… если бы она украла у нас деньги, то разумнее было бы с ее стороны, изменить свою личность. Никто не убивает себя в доме работодателя, если успешно присвоил чужие деньги.
— А что, если ее убили?
Лейн открыл рот, собираясь возразить, но тут же закрыл его… обдумывая, и как бы пробуя на вкус эту мысль.
— Ну, она была влюблена в него.
Джин поняла, что теперь она смотрит на него открыв рот.
— Розалинда? В отца?
— Ну же, Джин. Все знали об этом.
— Розалинда? С ее манерой укладывать волосы в пучок, сплющивающий ей голову. В доме с нашей матерью?
— Не будь наивной.
Действительно, впервые она тогда заподозрила отца. И вдруг воспоминания о той новогодней ночи вернулись к ней вновь,.. когда она увидела отца, выходящим из офиса этой женщины.
Но это было несколько десятилетий назад, словно в другой эпохе.
А может нет.
Лейн ударил по тормозам, проехав на красный свет, рядом с автозаправкой, которую она посетила утром.
— Подумай, где она жила, — сказал он. — В колониальном доме с четырьмя спальнями на Rolling Meadows, который намного больше, чем она способна позволить себе на зарплату бухгалтера…. как ты думаешь, кто платил за него?
— У нее нет детей.
— Это мы так думаем.
Джина зажмурилась, когда ее брат снова нажал на газ.
— Мне кажется, мне ставится совсем плохо.
— Ты хочешь, чтобы я остановился?
— Я хочу, чтобы ты перестал рассказывать мне об этих вещах.
Наступила долгая пауза... и в напряженном воздухе, она продолжала вспоминать, как ее отец вышел из офиса, запахивая свой халат.
Ее брат покачал головой.
— Незнание ничего не изменит. Мы должны выяснить, что происходит. Мне необходимо докопаться до истины.
— Как ты... как ты собираешься все это выяснить?
— Для тебя это важно?
Как только они завернули на финишный вираж Ривед-Роуд, ведущий к Истерли, она взглянула вправо, вверх на вершину холма. Особняк ее семьи находился на том же месте, как и всегда, его невероятный размер и элегантность возвышалась на горизонте, знаменитый вид, который она видела на всех бутылках с бурбоном, выгравированный на этикетках.
До этого момента, она предполагала, что положение ее семьи было нерушимым.
Сейчас же она боялась, что оно может превратиться в пыль.
— Итак, мы сделали это, — сказала Лиззи проходя через ряды круглых столов в большом шатре. — Стулья хорошо смотрятся.
— Ja, — ответила Грета, расправляя скатерть.
Они продолжили свой путь, осматривая все семьсот мест, перепроверяя хрустальные двойные подсвечники, свисающие по трем сторонам шатра, украшенные длинными бледно-розовыми и белыми драпировками.
Закончив проверку, они вышли из-под тента и проследовали вдоль длинного темно-зеленого извивающегося удлинителя, заставляющего работать восемь вентиляторов, обеспечивающих циркуляцию воздуха.
До наступления темноты оставалось всего лишь пять часов рабочего времени, и Лиззи подумала, что они закончили свой список приоритетов. Букеты были расставлены. Клумбы находились в отличном состоянии. Горшки с цветами на входе и выходе из шатра смотрелись, сделанными с иголочки, засчет дополнительных цветов и растительных аксессуаров. Даже столы, заставленные едой, сервированы в соответствии с инструкциями мисс Авроры.
Насколько Лиззи поняла, еда была уже готова. Ликер доставлен. Дополнительные официанты и бармены находились под руководством Реджинальда, а он точно «не уронит мяч». Безопасность осуществляли полицейские, которые должны были удерживать прессу в стороне, фактически все было готово.
Но она хотела чем-то занять свое освободившееся время. Адреналин зашкаливал, призывая ее к действию, как обычно… а теперь она все уже переделала, но от одной мысли, что было возбуждено уголовное дело примерно в пятидесяти ярдах от нее, не освобождало ее от нервозности.
Господи, Розалинда.
Ее телефон завибрировал у бедра, заставив подпрыгнуть. Она вытащила сотовый и выдохнула:
— Слава Богу,… алло? Лэйн? У тебя все в порядке? — она нахмурилась, когда Грета посмотрела на нее. — На самом деле, я оставила его в машине, но сейчас же схожу за ним. Да. Конечно, конечно. Где ты? Хорошо. Я заберу и принесу его тебе.
Отключившись, Грета спросила:
— Что происходит?
— Не знаю. Он попросил ноутбук.
— У него в доме должен быть с десяток компьютеров.
— После случившегося сегодня утром, думаешь, я буду с ним спорить?
— Натерпелся страху, — сказала Грета, хотя ее лицо выражало полное неодобрение. — Я пойду проверю клумбы и горшки перед домом, и подтвержу место для парковки на завтра.
— На восемь утра?
— Восемь утра, а потом пойду домой. У меня начинается мигрень, а завтра будет долгий день.
— Ужасно! Иди домой сейчас же, вернешься к самому началу.
Прежде чем Лиззи успела отвернуться, ее великовозрастная подруга посмотрела на нее суровым взглядом поверх тяжелых очков.
— С тобой все в порядке?
— О, да, абсолютно.
— Поскольку Лейн все время пасется здесь, поэтому и спрашиваю.
Лиззи взглянула на дом.
— Он разводится.
— В самом деле?
— Ну он так говорит.
Грета скрестила руки на груди, и ее немецкий акцент стал более заметным:
— Отсутствуя около двух лет, не слишком ли поздно…
— Он не плохой, знаешь ли.
— Прости? Nein, ты не думаешь так всерьез.
— Он не знал тогда, что Шанталь была беременна.
Грета взмахнула руками.
— Ну, конечно, и это все меняет, ja? Поэтому он добровольно женился на ней, когда был с тобой. Просто идеально.
— Пожалуйста, не надо, — Лиззи потерла усталые глаза. — Он…
— Он был с тобой, и в то же время не был. Он звонил тебе, приезжал?
— А если и делал так? В конце концов, это мое дело.
— Я целый год названивала тебе, пытаясь вытащить из дома, чтобы ты пошла на работу. Я все время была с тобой и заботилась… разгребая тот бардак, который он сотворил. Поэтому не рассказывай мне, у меня нет к нему положительных эмоций, даже когда он шепчет тебе на ушко…
Лиззи дотронулась до щеки женщины.
— Хватит. Мы закончили с этим. Увидимся завтра утром.
Уходя, она бубнила себе под нос проклятия всю дорогу до машины, взяв ноутбук, отправилась к дому. Намеренно избегая кухни и зимнего сада (поскольку не хотела нарваться на Грету, которая собиралась домой), Лиззи вошла в библиотеку, и не задумываясь направилась к коридору, ведущей к лестнице для персонала и к кухне. Завернув за угол, она остановилась, пропуская двух полицейских, выносящих тело на носилках.
Останки Розалинды Фриланд были помещены в белый полутораметровый мешок на молнии, которая, к счастью, была плотно закрыта.
— Мэм, — произнес один из офицеров, — я вынужден попросить вас отойти в сторону.
— Да, конечно, извините, — сглотнув подкатывающую тошноту, она повернулась к стене, стараясь не думать о случившемся.
Но ей не удалось.
Она сообщила свое имя полиции, как и все остальные сотрудники, и кратко описала, что делала все утро, а также последние несколько дней. Когда ее попросили рассказать что-нибудь о главном бухгалтере, она фактически ничего не смогла ответить, поскольку не знала ее настолько хорошо, кроме как женщину, занимающуюся счетами.
Лиззи не знала была ли у нее семья или кто-то из близких родственников, которых следовало уведомить о смерти.
Она опять нарушила этикет Истерли, поднимаясь по главной лестнице, но учитывая, что фургон коронеров был припаркован перед домом и место преступления находилось прямо по коридору обслуживающего персонала, она была уверена, что ее промах не будет засчитан. На втором этаже, она уменьшила свой поспешный шаг, проходя мимо картин, написанных маслом и довольно-таки редких, отображающих свою давность и высшее мастерство.