Король помрачнел, ибо нападение на Эксетер до сих пор его озадачивало. Он предполагал, что Ричард оградит владения Эммы от посягательств Свена, и теперь он задавался вопросом: не происходит ли нечто такое, чего он не учел? Однако сейчас было не время размышлять над этой проблемой.
Этельред поцеловал Эмму в лоб, но излишне затягивать церемониал приветствия он не имел никакого желания.
— Вы устали, миледи, — сказал он. — Сейчас вы пойдете отдыхать, а утром мы поговорим. В своих молитвах просите Бога благословить то, чем мы будем заняты этим вечером.
Он ожидал, что Эмма удалится, но она посмотрела ему в глаза, и в ее взгляде промелькнуло что-то такое, чего король понять не смог. Было ли это злостью? Страхом? Обидой? Затем все исчезло, и она покорно преклонила перед ним колено.
— Как вам угодно, милорд, — сказала она.
Нахмурившись, Этельред смотрел, как она уходит из зала. Что-то в ней изменилось. Она всегда была для него тайной за семью печатями, но сейчас словно всего на одно мгновение отдернули в сторону пелену и сразу же вернули на место. Король сел, злясь на то, что она лишила его покоя одним лишь взглядом. Она смутила его, черт бы ее побрал, когда ему нужно быть предельно рассудительным для рассмотрения более важных вопросов. Викинги атаковали на западе, пока он готовился к их высадке на востоке, и теперь нужно решать, что с этим делать.
Этельред перевел взгляд на Этельстана, шагнувшего к престолу в окружении полудюжины своих соратников. Король дал знак собравшимся вельможам, чтобы они рассаживались. Он не стал бы тратить попусту время на бесполезные церемонии, но желал, чтобы весь двор видел прием, который заслужил его сын-упрямец.
Эмма шла в свои покои быстрым шагом. Снова ей придется стать узницей в стенах замка, и она не знала, выдержит ли она это. В последние три месяца она отведала вкус свободы и ответственности. В Эксетере она управляла двором, советуясь и принимая решения. Как она сможет снова довольствоваться мелочными вопросами, на которые здесь распространялась ее власть? Внизу, в тронном зале, король и его советники решают судьбы королевства, в то время как ей придется преклонять колени в молчаливой молитве в своих покоях.
Когда Эмма подошла к своим апартаментам, у нее созрело решение. Она не позволит обращаться с собой как с драгоценным украшением, которое кладут в темную шкатулку и прячут подальше. Она не позволит устранять себя от вопросов, касающихся двора и короля. И если супруг запретит ей присутствовать на своем совете, она найдет иную возможность быть в курсе принимаемых там решений.
Она поманила к себе Хильду и отошла с ней в сторону от остальных придворных дам.
— Вернись в тронный зал, — приказала ей Эмма, — и смешайся со слугами, которые подают напитки и закуски королевским советникам. Запоминай все, что будут говорить государственные мужи, а затем расскажешь мне обо всем, что слышала и видела. Ты меня поняла?
Девочка посмотрела на нее совершенно бесхитростным взглядом. Воистину, она была идеальной маленькой шпионкой.
— Да, миледи.
Повернувшись, она собралась уйти, но Эмма взяла ее за руку, так как у королевы было еще одно задание для девочки, которое нужно было выполнить этим вечером.
— Когда закончится заседание, ты должна разыскать элдормена Эльфхельма. Ты его знаешь?
Хильда кивнула.
— Приведи его ко мне. Ничего не говори про Эксетер, Хильда, даже если он будет расспрашивать. Я хочу, чтобы он от меня лично услышал то немногое, что известно об Эльгиве. Тебе все понятно?
Девочка кивнула еще раз. Эмма с тяжелым сердцем смотрела ей вслед. Ей будет больно сообщать лорду Эльфхельму, что его дочь оставили в разграбляемом Эксетере. О постигшей ее участи никто ничего не знал, но все догадывались, что с ней могло случиться. Тем не менее это ее долг, и его исполнения не избежать. «Долг, — подумала она, — плата за то, чтобы быть королевой». И не в первый уже раз она с горечью вспомнила страдание в глазах Этельстана, когда она отказала ему в поддержке его притязаний на корону. И в этом тоже состоял ее долг. До конца своей жизни она будет связана долгом и будет платить эту цену снова и снова.
Этельред всматривался в привлекательное лицо своего старшего сына — под светлой шевелюрой бросались в глаза густые темные брови, борода также стала темнее и гуще. Сходство молодого человека с его покойным дядей с новой силой поразило Этельреда. В глазах Этельстана он видел ту же горделивую решимость и ту дерзкую непокорность, которая одновременно и выводила его из себя, и восхищала. Такой сын наполнял отцовское сердце гордостью, но и опасениями тоже.
Мальчишка слишком высокого о себе мнения. Несомненно, он будет просить прощения за то, что покинул Винчестер без разрешения, но в глазах его нет и тени раскаяния. Он делает то, что ему заблагорассудится, полагая, что ему все сойдет с рук. Но сегодня прощения не будет. Он получит наказание, которое его научит подлинному смирению, если и не раскаянию.
— Мне сообщили, — начал он степенно, — что ты руководил управляющим королевы в подготовке Эксетера к обороне. Это правда?
Этельстан нахмурился, словно пытался уяснить себе суть вопроса. Однако ответ его последовал без запинки:
— Да, это правда. Я советовался с…
— Тем не менее, — оборвал его король, — несмотря на все ваши усилия, Эксетер пал. До нас дошли вести, что город полностью разрушен, многие погибли. Как ты, непосредственно занимавшийся его укреплением, объяснишь эту трагедию?
В глазах Этельстана что-то промелькнуло: тень то ли неуверенности, то ли смущения, но вскоре она исчезла.
— Я не могу это объяснить, милорд, — ответил он.
— Ты не можешь это объяснить, — повторил Этельред осуждающим тоном, хотя ответ сына его вполне устроил. — Ты не хочешь признать того, что процветающий город пал по причине твоей несостоятельности, хотя все свидетельствует против тебя. Неужели ты так слеп, что не видишь собственной вины?
Она замолчал, позволяя своему вопросу эхом облететь весь притихший зал, чтобы недовольство короля запечатлелось в сознании каждого из присутствующих. Никто не промолвил ни слова, даже не шелохнулся, а губы Этельстана сжались в угрюмую линию.
Да, у его сына достаточно ума, чтобы понимать, когда нужно промолчать, ибо, что бы он сейчас ни сказал, ему не удастся сохранить свое лицо.
— Раз так, — продолжил Этельред, словно кнутом бичуя коленопреклоненного пред ним молокососа, — то, покинув двор без моего позволения, ты, вероятно, вернулся, чтобы сообщить мне некие важные сведения. Может, ты назовешь мне число вражеских кораблей?
Не дожидаясь ответа, он стал метать свои вопросы, словно ножи, каждый последующий громче предыдущего.
— Какова численность армии? Кто ее возглавляет? Каково ее вооружение? Ну, Этельстан, что ты мне можешь сообщить, чтобы укрепить мои позиции?
Этельстан ощутил, что его щеки пылают от унижения. Кроме молчания, ему нечем было ответить на нападки отца. Он знал, что Эксетер пал из-за того, что Хью заставили провести неприятеля в крепость. Также он знал, что флот к берегам Англии привел Вилобородый. Но он не мог этого сказать, не бросив тень на королеву. Малейший намек на похищение ее Вилобородым даст отцу основание развестись с ней. Как бы Этельстан ни был рад такому исходу, для Эммы он неприемлем. Эмма останется королевой и хранительницей мира, и она не откажется ни от одной из этих своих ролей даже ради любви к нему. Она потребовала, чтобы он поклялся молчать, и он такую клятву ей дал. Теперь он должен оставаться ей верен, чего бы это ему ни стоило.
Взглянув в лицо отцу, Этельстан прочел на нем триумф. Боже, он просто дурак! Его ум должен быть озабочен защитой королевства, а он сидит перед ним, любуясь собой, и травит собственного сына ради своего извращенного удовольствия.
— Я не могу предоставить вам сведений о вражеской армии, милорд, — процедил он сквозь стиснутые зубы.
Это была капитуляция, и он это понимал. Отец снова победил его в своей любимой игре. В этих стычках за верховенство Этельред всегда его одолевал. Если Эмма была права и отец его боится, он пока не видел признаков этого.
— Уповаю на милосердие короля, — сказал он, но взгляда не опустил.
Пусть отец прочтет в его глазах гнев. Какое ему дело?
— Сегодня я выслушаю своих советников по вопросу угрозы со стороны викингов, — сказал Этельред. — Поскольку тебе нечего мне сообщить, садись. — Его голос стал язвительным. — И не нужно высказывать свое мнение без спросу. Это понятно?