Патриция Брейсвелл - Корона для миледи

Сейчас он глядел на нее сквозь полуопущенные веки. Эмма сжала ладони, страдая от того горя, которое вызовет ее весть.

— Милорд Эльфхельм, — начала она, — сегодня мне придется сообщить вам горькие новости. Меня глубоко печалит то, что ваша дочь находилась в крепости Эксетера, когда город был атакован неприятелем. С ней была Гроя, и я не перестаю надеяться и молиться, чтобы им удалось сбежать, но их судьба мне неизвестна.

Эмма с жалостью взглянула Эльфхельма, ожидая увидеть скорбь элдормена, но, к ее изумлению, ничего подобного не заметила. Его твердый как гранит лик не выразил ни тревоги, ни печали, ни даже удивления. Ей не удалось прочесть на нем ровным счетом ничего. Может ли человек, даже столь черствый, как этот, быть таким стоиком? Неужели ему безразлична его дочь?

— Лучше молитесь о чем-нибудь другом, миледи, — сказал он скучающим голосом, — поскольку с моей дочерью все в порядке.

Теперь Эмма взглянула на него с удивлением и вспыхнувшей надеждой. Если Эльгиве удалось сбежать из захваченного Эксетера, возможно, она вывела с собой и других.

— Значит, она спаслась? Она не пострадала?

— О нет, викинги не изнасиловали ее, и, думаю, я должен быть за это благодарным Богу. Если не считать того, что перед этим около года она была подстилкой короля, — прорычал он, — в то время как должна была находиться под вашей защитой.

Он, должно быть, заметил, как она вздрогнула от удивления, так как его бровь приподнялась.

— Вы думали, я не знаю? И после того, как король избавился от нее, вы думаете, я снова доверю ее вашей заботе, не приняв мер для ее безопасности? Я не настолько глуп, миледи. Мои люди следили за вами повсюду в Эксетере, и мой сын неустанно бдел, чтобы оградить ее там от любых посягательств. Когда сигнальные костры загорелись, он увез ее подальше, пока вы, как мне сообщили, пребывали в безопасности за пределами города.

Глаза элдормена блеснули холодной враждебностью, но лицо его так и осталось непроницаемым.

— Вы слышали о судьбе Грои? Она погибла от удара боевого топора викинга. — Он обнажил свои зубы, но это не было улыбкой. — Еще что-нибудь хотите узнать, миледи?

Эмма безмолвно на него взирала, потрясенная его словами настолько, что не в состоянии была что-либо сказать. Не дождавшись от нее ответа, он, поклонившись, удалился. Глядя ему вослед, она все никак не могла прийти в себя.

Как он, должно быть, ее ненавидит! Эмма знала, что Эльгива питает к ней враждебность. Теперь до нее дошло — и она должна была понять это уже давно, — что и Эльфхельм ей враг. И гораздо более опасный, чем кто-либо из его детей.

Август 1003 г. Винчестер, графство Гемпшир

На следующий день рассвета не было. Тяжелые черные тучи заволокли небо, и проливной дождь превратил дворы замка и все улицы в Винчестере в вязкие потоки грязи. Этельред вместе со своей облаченной в траур королевой повел торжественную процессию, состоявшую из элдорменов, церковников, вельмож и их жен, а также всех городских жителей, которые смогли прийти, несмотря на ужасную погоду, от ступеней дворца вниз, по обсаженной деревьями улице, к Олд-Минстерскому собору. Внутри самого большого храма в Англии, под огромной золотой ракой святого Свитина епископ Эльфедж вознес вместе с ними молитвы об избавлении.

Этельред в отчаянии взирал на великолепный, усеянный драгоценными камнями, золотой с серебром ковчег, который по распоряжению его отца был изготовлен для мощей святого Свитина. Король Эдгар по прозвищу Миролюбивый — так звали его отца. Он чтил бога и Церковь, и его правление было отмечено миром и процветанием, а не постоянной угрозой пожара войны.

Пытаясь следовать примеру отца, Этельред жаловал епископам Церкви Христа земли и деньги, назначал на высшие духовные посты способных людей. Он даже выстроил высокую каменную колокольню, шестнадцать колоколов которой сейчас звонили в знак скорби о его погибших подданных. Но Бог отвергал все его подношения и оставался глух к его мольбам. Слишком тяжек был его грех, слишком пронзителен голос его брата по ту сторону могилы.

Вокруг царил дурманящий запах ладана, слышались вздохи и причитания прихожан, молящихся об избавлении. Спрятав лицо в ладонях, Этельред силился изгнать отчаяние из сердца и головы. Бесспорно, такой поток мольбы и скорби не мог не достичь ушей Всевышнего.

Он молил о помиловании, пока монотонное пение духовенства на латыни взмывало ввысь и опускалось, как прилив и отлив в море. Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. «Отец наш, пребывающий на Небесах, да святится имя Твое».

Король представил собственного отца, восседающего рядом с Богом в небесном сиянии, поднявшим руки, чтобы укротить бурю, нависшую над королевством его сына. Разве это не было знамением? Разве это не было символом прощения Бога?

В утешающих словах молитвы «Отче наш» ему слышалось обещание, что все будет хорошо, и, присоединив свой голос к хору молящихся, Этельред в конце концов преодолел страх и уныние. На сердце у него посветлело, ибо если Бог его простил, то стоит ли ему бояться датских пиратов и окровавленных призраков в ночи?

У выхода из собора его поджидал промокший до нитки и забрызганный грязью курьер. Этельред взглянул на него, и его сердце объяли дурные предчувствия. Этот несчастный не мог принести ему плохие вести, ведь он же молился! Они все молились.

— Ну?

— Сюда идет армия викингов, милорд, три тысячи воинов ведет сам король датчан.

Торжественный настрой этого утра был уничтожен, словно ударом молнии. Волна ропота прокатилась по толпе позади Этельреда, и он, желая узнать все, нетерпеливо поднял руку, требуя тишины.

— Они переправились через Стауэр? — потребовал он ответа.

— Да, милорд, сегодня рано утром.

Это значило, что через четыре дня армия Свена будет у городских ворот. Отпустив вестового, он, пока прихожане в панике разбегались из собора, направился ко дворцу. Теперь ему придется рассчитывать только на себя, поскольку Бог окончательно от него отвернулся.

Вернувшись, король незамедлительно призвал советников в свои личные покои. Велев принести ему карты, Этельред в окружении своих вельмож стал изучать расстеленные на высоком столе куски пергамента. Указательным пальцем он ткнул в Дорчестер, но мысль о продвижении Свена жгла его сознание раскаленным добела железом, мешая ему сосредоточиться. Снизошедший на него в церкви покой заменило нарастающее предчувствие гибели.

— Вилобородый со своей армией, — промолвил он, — станет под стенами нашего города через несколько дней, если только мы не найдем возможность его остановить.

Даже сейчас ему было трудно поверить в то, что скоро в его дверь может постучаться столь чудовищная трагедия.

— Предложите им побольше золота, — проворчал элдормен Леофвин, — и они живо уберутся на свои корабли.

Он сложил руки на груди с таким видом, будто теперь проблема была улажена.

— Думаете, они еще не награбили золота и серебра на развалинах Эксетера и Дорчестера? — хмуро возразил ему Этельред. — О нет, им нужно кое-что помимо наших богатств. Они хотят наброситься на нас, как стая голодных волков, и пожирать нас заживо. Они разрушат все прекрасное и ценное в этой стране. В Эксетере они камня на камне не оставили. Если мы их не остановим, Винчестер ждет та же участь.

В их взглядах сквозило неверие. Они до сих пор не понимали размаха пришедшей к ним беды.

— Мой отец прав.

Эти слова произнес Этельстан, и Этельред взглянул на него с удивлением, поскольку это было совсем не то, что он обычно говорил.

— Вилобородый жаждет мести за смерть своей сестры и ее семейства. Он уже вклинился своей армией в Дорсет глубже, чем когда-либо прежде. Мы должны собрать войско столь же многочисленное, как и датское, и завязать с ними бой до того, как они подойдут к городским воротам.

После этого все загомонили, но Этельред их уже не слушал. Корона на его голове вдруг стала свинцово-тяжелой, в висках пульсировала пронзительная боль. А за ней последовал леденящий ужас, сопровождающий появление молчаливого призрака его брата.

Он не видел Эдварда, но чувствовал на себе его пронзительный торжествующий взгляд, устремленный из сумрака. Может, его привел сюда омерзительный запах страха? Бесспорно, ужас смерти было последним, что испытал Эдвард на этой земле. Может, его тень теперь жаждет обонять этот запах над телом пока еще живого брата?